3139-1 (643774), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Цветаева уподобляет себя обитательнице старой, патриархальной Москвы, именует себя "болярыней Мариной" (стихотворение "Настанет день — печальный, говорят!", 1916, из цикла "Стихи о Москве"). Для цветаевской поэзии 1915—1916 гг. характерны мотив дарения героиней Москвы, представление героини как воплощения традиционного — русского, "московского" — духа (произведения, обращенные к О.Э. Мандельштаму, циклы "Стихи к Блоку" и "Ахматовой").
В сознании современников в это время формируется восприятие Цветаевой как "московского" (не только по рождению и месту обитания, но и по духу) поэта в противоположность "петербурженке" Анне Ахматовой. Так, например, сравнивал Цветаеву и Ахматову критик и поэт К. В. Мочульский: "Марина Цветаева — одна из самых способных фигур в современной поэзии. Можно не любить ее слишком громкого голоса, но его нельзя не слышать. Все у нее — подлинное: и яркий румянец, и горячий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорной смех.
Пафос Цветаевой — Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки путанные, пышность, пестрота, нагроможденность, быт, и сказка, и песня вольная, и удаль, и богомольность, и Византия, и Золотая Орда.
У меня в Москве — купола горят,
У меня в Москве — колокола звонят,
И гробницы в ряд у меня стоят, —
В них царицы спят и цари.
Вот склад народной песни с обычными для нее повторами и параллелизмом. Напев с "раскачиванием" — задор молодецкий.
Ахматова — петербурженка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки " (Мочульский К. Русские поэтессы: Марина Цветаева и Анна Ахматова // Марина Цветаева в критике современников. Ч. 1. С. 128—129).
В поэтический мир Цветаевой проникают страшные и трагические темы, а лирическая героиня наделяется и чертами святости, сравнивается с Богородицей, и чертами демоническими, темными, именуется "чернокнижницей"). В 1915—1916 гг. складывается индивидуальная поэтическая символика Цветаевой, ее "личная мифология": "я" героини как вбирающее в себя, наделенное "раковинной" природой ("Клича тебя, славословя тебя, я только / Раковина, где еще не умолк океан" — стихотворение "Черная, как зрачок, сосущая…" из цикла "Бессонница", 1916), отрешение героини от собственной плоти, "сон" тела, построенное на переосмысленном евангельском сказании о воскрешении Христом дочери Иаира ("И сказал Господь…", 1917), символическое отождествление "я" с виноградником и виноградной лозой ("Не ветром ветреным — до — осени…", 1916); наделение героини даром полета, отождествление ее рук с крыльями. Эти особенности поэтики сохранятся и в стихотворениях Цветаевой позднейшего времени.
Свойственные Цветаевой демонстративная независимость и резкое неприятие общепринятых представлений и поведенческих норм проявлялись не только в общении с другими людьми (им цветаевская несдержанность часто казалась грубостью и невоспитанностью), но и в оценках и действиях, относящихся к политике. Первую мировую войну, начавшуюся в сентябре 1914 г. (весной 1915 г. ее муж, Сергей Эфрон, оставив учебу в университете, стал братом милосердия на военном санитарном поезде) Цветаева восприняла как взрыв ненависти против дорогой с детства ее сердцу Германии. Она откликнулась на войну стихами, резко диссонировавшими с шовинистическими настроениями конца 1914 г.: "Ты миру отдана на травлю, / И счета нет твоим врагам, / Ну, как же я тебя оставлю? / Ну, как же я тебя предам?" ("Германии", 1914). Февральскую революцию 1917 г. она приветствовала, как и ее муж, чьи родители (умершие до революции) были революционерами-народовольцами. Октябрьскую революцию она восприняла как торжество губительного деспотизма. Сергей Эфрон встал на сторону Временного правительства и участвовал в московских боях, обороняя Кремль от красногвардейцев. Известие об Октябрьском перевороте застало Цветаеву в Крыму, в гостях у Волошина. Вскоре сюда приехал и ее муж. 25 ноября 1917 г. она выехала из Крыма в Москву, чтобы забрать детей — Алю и маленькую Ирину, родившуюся в апреле этого года. Цветаева намеревалась вернуться с детьми в Коктебель, к Волошину, Сергей Эфрон решил отправиться на Дон, чтобы там продолжить борьбу с большевиками. Вернуться в Крым ей не удалось: непреодолимые обстоятельства, фронты Гражданской войны разлучили Цветаеву с мужем и с Волошиным и его матерью Еленой Оттобальдовной. С Волошиными она больше уже никогда не увиделась. Сергей Эфрон сражался в рядах Белой армии, и оставшаяся в Москве Цветаева не имела о нем никаких известий. В голодной и нищей Москве в 1917—1920 гг. она пишет стихи, воспевающие жертвенный подвиг Белой армии: "Белая гвардия, путь твой высок: / Черному дулу — грудь и висок"; "Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли, / А останетесь вы в песне — белы лебеди!". К концу 1921 г. эти стихотворения были объединены в сборник "Лебединый стан", подготовленный к изданию. (При жизни Цветаевой сборник напечатан не был, впервые опубликован на Западе 1957 г., решение Цветаевой не печатать книгу, по-видимому, объяснялось рассказами мужа, в которых белое движение было представлено без всякого романтического ореола, но со всеми темными и неприглядными чертами). Цветаева публично и дерзко читала эти стихотворения в большевистской Москве. Прославление Цветаевой белого движения имело не политические, а духовно-нравственные причины: политика была ей глубоко чужда. Она была солидарна не с торжествующими победителями — большевиками, а с обреченными побежденными. К стихотворению "Посмертный марш" (1922) г., посвященному гибели Добровольческой армии, она подобрала эпиграф "Добровольчество — это добрая воля к смерти". В мае — июле 1921 г. она написала цикл "Разлука", обращенный к мужу.
Она и дети с трудом сводили концы с концами, голодали. В начале зимы 1919—1920 гг. Цветаева отдала дочерей в детский приют в Кунцеве. Вскоре она узнала о тяжелом состоянии дочерей и забрала домой старшую, Алю, к которой была привязана как к другу и которую исступленно любила. Выбор Цветаевой объяснялся и невозможностью прокормить обеих, и равнодушным отношением к Ирине. В начале февраля 1920 г. Ирина умерла. Ее смерть отражена в стихотворении "Две руки, легко опущенные…" (1920) и в лирическом цикле Цветаевой "Разлука" (1921).
Лирика Цветаевой 1917—1920 гг. была объединена ею в сборник "Версты", вышедший двумя изданиями в Москве (1921, 1922).
Наступивший нэп (новая экономическая политика) Цветаева, как и многие ее литераторы-современники, восприняла резко отрицательно, как торжество буржуазной "сытости", самодовольного и эгоистического меркантилизма.
1 июля 1921 г. Цветаева получила письмо от мужа, эвакуировавшегося с остатками Добровольческой армии из Крыма в Константинополь. Вскоре он перебрался в Чехию, в Прагу. После нескольких изнурительных попыток она получила разрешение на выезд из Советской России и 11 мая 1922 г. вместе с дочерью Алей покинула родину.
15 мая 1922 г. Марина Ивановна и Аля приехали в Берлин. В Берлине Цветаева оставалась до конца июля. К этому времени относится ее дружба с временно жившим здесь писателем-символистом Андреем Белым. В Берлине у Цветаевой устанавливаются отношения с русскими эмигрантскими журналами и издательствами: она отдает в печать новый сборник стихотворений — "Ремесло" (опубл. в 1923 г.) — и поэму "Царь-Девица". Сергей Эфрон приехал к жене и дочери в Берлин, но вскоре вернулся в Чехию, в Прагу, где учился в Карлове университете и получал стипендию, выделенную Министерством иностранных дел Чехословакии (значительные стипендии были частью так называемой "русской акции" чехословацкого правительства для поддержания русских эмигрантов — ученых и деятелей культуры). Цветаева с дочерью приехала к мужу в Прагу 1 августа 1922 г. В Чехии она провела более четырех лет. Снимать квартиру в чешской столице им было не по средствам, и семья Цветаевой сначала поселилась в пригороде Праге — деревне Горни Мокропсы. Позднее им удалось перебраться в Прагу, потом Цветаева с дочерью и Эфрон вновь покинули Прагу и жили в деревне Вшеноры рядом с Горними Мокропсами. Во Вшенорах 1 февраля 1925 г. у нее родился долгожданный сын, названный Георгием (домашнее имя — Мур). Цветаева обожала Мура. "Естественное материнское чувство в ней трансформировалось и приняло гигантские и даже уродливые формы. Она готова была — и приносила в жертву Муру всё, вплоть до своей работы" (Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. Fontenay-aux-Roses, 1988. C. 327). Стремление сделать всё возможное для счастья и благополучия сына воспринимались взрослевшим Муром отчужденно и эгоистично; вольно и невольно он сыграл трагическую роль в судьбе матери.
В Праге у Цветаевой впервые устанавливаются постоянные отношения с литературными кругами, с издательствами и редакциями журналов. Ее произведения печатались на страницах журналов "Воля России" и "Своими путями", Цветаева выполняла редакторскую работу для альманаха "Ковчег".
Последние годы, проведенные на родине, и первые годы эмиграции отмечены новыми чертами в осмыслении Цветаевой соотношения поэзии и действительности, претерпевает изменения и поэтика ее стихотворных произведений. Действительность и историю она воспринимает теперь как противоположность поэзии, которая является единственным убежищем для автора и для цветаевских героев. Расширяется жанровый диапазон цветаевского творчества: она пишет драматические произведения и поэмы. В поэме "Царь-девица" (написана в июле — сентябре 1920 г., первое издание — Москва, 1922, второе, с исправлением опечаток — Берлин, 1922) Цветаева переосмысляет сюжет народной сказки о любви Царь-Девицы и Царевича в символическую историю о прозрении героиней и героем иного мира ("морей небесных"), о попытке соединить воедино любовь и творчество — о попытке, которая в земном бытии обречена на неудачу. Царь-Девица уподоблена Солнцу, а Царевич — месяцу, в земном мире они разделены. К другой народной сказке, повествующей об упыре, завладевшем девушкой, Цветаева обратилась в поэме "Мόлодец" (написана в 1922 г., опубликована в 1925 г., дата на обложке издания — 1924). Цветаева изображает страсть-одержимость героини Маруси любовью к Молодцу-упырю; любовь Маруси гибельна для ее близких, но для нее самой открывает путь в посмертное бытие, в вечность. Любовь трактуется Цветаевой как чувство не столько земное, сколько запредельное, двойственное (гибельное и спасительное, грешное и неподсудное).
В январе 1924 г. Цветаевой была написана "Поэма Горы" (опубликована в 1926 г. в № 1 парижского журнала "Версты"), а в первой половине июня она завершила "Поэму Конца" (опубликована в 1926 г. в № 1 пражского альманаха "Ковчег"). В первой поэме отражен роман Цветаевой с русским эмигрантом, знакомым мужа К.Б. Родзевичем, во второй — их окончательный разрыв. Недолгий роман Цветаевой и Родзевича в 1923 г. длился не более трех месяцев. Цветаева воспринимала любовь к Родзевичу как преображение души, как ее спасение. "Вы сделали надо мной чудо, я в первый раз ощутила единство неба и земли. Вы — мое спасение и от смерти, и от жизни, Вы — жизнь ", — писала она возлюбленному (22 сентября 1923 г. // Цветаева М. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 6. Письма. С. 660). Родзевич так вспоминал об этой любви: "Мы сошлись характерами — отдавать себя полностью. В наших отношениях было много искренности, мы были счастливы" (Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. С. 310). Требовательность Цветаевой к возлюбленному и свойственное ей сознание кратковременности абсолютного счастья и неразрывности любящих привели к расставанию, произошедшему по ее инициативе.
В "Поэме Горы" "беззаконная" страсть героя и героини противопоставлена тусклому существованию живущих на равнине пражских обывателей; гора (ее прообраз — пражский холм Петршин, рядом с которым некоторое время жила Цветаева) символизирует и любовь в ее гиперболической грандиозности, и высоту духа, и горе:
Вздрогнешь — и горы с плеч,
И душа — горé.
Дай мне о гóре спеть:
О моей горé.
О, далеко не азбучный
Рай — сквознякам сквозняк!
Гора валила навзничь нас,
Притягивала: ляг!
Хотя в поэме гора противопоставлена Синаю, на котором, согласно библейской Книге Бытия, Бог заключил с Моисеем Завет, даровав ему заповеди, в подтексте прослеживается именно параллель с Синаем: гора — место обетованной встречи, место высшего откровения духа.
Библейский подтекст "Поэмы Конца" — распятие Христа; символы расставания — мост и река (ей соответствует реальная река Влтава), разделяющие героиню и героя.
Мотивы расставания, одиночества, непонятости постоянны и в лирике Цветаевой этих лет: циклы "Гамлет" (1923, позднее разбит на отдельные стихотворения), "Федра" (1923), "Ариадна" (1923). Жажда и невозможность встречи, союз поэтов как любовный союз, плодом которого станет "живое чадо: / Песнь" — лейтмотивы цикла "Провода", обращенного к Б.Л. Пастернаку. Личным символом соединения разлученных становятся телеграфные провода, тянущиеся между Прагой и Москвой:
Вереницею певчих свай,
Подпирающих Эмпиреи,
Посылаю тебе свой пай
Праха дольнего.
По аллее
Вздохов — проволокой к столбу —
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
