Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 5)

Не знает человек своего пути, о чем-то ином рассчитывает, а Высшая Воля ведет его, подсказывает, направляет. Он – «почти безбожник», а ему начертано стать великим художником, как никто сумевшим раскрыть православную душу русского народа. «Батюшка Варнава», у Троице Сергия, предрек юному студенту: «Кладет мне на голову руку, раздумчиво так говорит: «превознесешься своим талантом». Все. Во мне проходит робкой мыслью: «каким талантом… этим, писательским?». Страшно думать (6, 284). А еще прежде того, еще ребенку, заочно предсказал старец будущему писателю тяжелую жизнь со многими страданиями. Все сбылось. Благословение на это трудное служение писатель получил не только от старца Варнавы, но от всей Валаамской обители. Это было благословением на жизнь и на писательство. Перед нами зрелое лирико-философское повествование, раскрывающее взгляды писателя на цели и смысл человеческого существования. Недаром несколько раз в тексте возникает вопрос о ценности и значимости монашеского подвига, свидетелями которого стали Иван Сергеевич и Ольга Александровна на Валааме. Что дает этот подвиг миру, чем держится род человеческий в суетном движении бесстрастного времени, превращающего человека в тлен? Шмелев пытается ответить на эти вопросы, но сам признается, что тайна сия долгое время была закрыта для него. Бренность мира писатель особенно почувствовал на Валаамском кладбище: жили люди, подвиг монашеский несли, служили «идее», и что от них осталось – только кресты именные на могилках. И юный Иван Сергеевич задает вопрос провожатому монаху: зачем было из мира уходить в леса, оставлять жизнь и родных, когда ничего, кроме надгробных плит да «житий» и не осталось? Он получает ответ, но «разумеет» не сразу: «Для подвига, для утешения…, уж выше мира обретается подвижник-то, души ведет». [3,с.120] Люди идут к старцам за утешением, чтобы жить дальше, чтобы душа очистилась, не болела. Лечат они людей, лечат не тела, а души. Шмелев «уразумел» это и теперь душа его ищет утешения. В «Старом Валааме» он пишет о том, как бы ему желалось найти «крепко на подвиг стоящего, отрешившегося от всего земного, - благословиться» [3, с. 120-121] И, наверное, потому он совершает это уже мысленное путешествие к светлому Валааму, чтобы найти утешение, чтобы вдохнуть от чистоты и святости. Таким образом, духовное творчество начинается практически с первого произведения молодого Шмелева. «На скалах Валаама» - первое прикосновение писателя, еще неосознанное, интуитивное, робкое, к религиозной жизни, к истинности и святости дел, отношений, к вопросам о смысле человеческого бытия, сути земной жизни. «Старый Валаам» - итог духовного пути, где открывается перед читателем удивительный мир гармонии человека с Богом, с природой, с самим собой, который рождается в трудах и в молитве, который наполняется светом любви. Между двумя книгами, написанными И.С. Шмелевым о Валааме, не только длительность исканий, но целые этапы пути к действительным истинам человеческого существования на земле. На светлой земле Валаамской, неосознанно тогда для самого писателя, определяется его жизненный путь.

По письмам Шмелева и воспоминаниям современников, приведенным в книге американской исследовательницы Ольги Сорокиной "Московиана. Жизнь и творчество Ивана Шмелева», можно судить о внутреннем духовном движении писателя в этот период.

В 1933 г. Шмелев окончательно приходит к церковному бытию и уже не мыслит жизни вне церкви. В марте этого же года писателя навещает иеромонах о. Савва (Струве), который принес ему частицу мощей св. Пантелеймона Исцелителя. Они отслужили молебен перед иконой Божией Матери присланной писателю И.А. Ильиным. Шмелев писал Ильину, что только теперь он ощутил не испытанную прежде радость от молитвы перед иконой. «Визит о. Саввы,— сообщает далее О. Сорокина, - несомненно, побудил Шмелева пойти на его первую за три года Пасхальную всенощную. Он испытал подлинную духовную радость от исповеди и причащения . Он ощутил близость к Богу, легкость и мир в душе . „Нет жизни вне Церкви",— писал он Ильину. „На следующий год, если буду жив, я собираюсь ходить на все службы Великого Поста и Страстной седмицы» чтобы предстоять перед Господом и жить с Ним ".

Весь 1934 год проходит для Шмелева под знаком болезни. Он рассказал о ней в документальном рассказе «Милость преподобного Серафима». Так, этапом духовного становления Шмелева становится 1934 год, когда в его судьбу вошел великий монах-подвижник св. Серафим Саровский.

С предельной искренностью обнажая самые сокровенные моменты внутренней жизни писателя, этот исповедальный очерк свидетельствует о том, насколько непросто проходило его личное воцерковление. Близко знавший Шмелева богослов А. В. Карташов писал: «Ориентация художественного внимания на Святую Русь повлекла за собой потребность и перестройки всего привычного интеллигентского мировоззрения». Сделать это было нелегко, сам Шмелев признавался, что в мае 1934 г., во время мучительной болезни, представлявшей реальную угрозу для жизни, он был все еще «маловерным» и так определял свое духовное состояние: «Не то что бы я 6ыл неверующим, нет; но крепкой веры, прочной духовности не было во мне...». Прежде всего эти строки свидетельствуют о глубине смирения Шмелева. Страшные боли, доктора настаивают на операции. Писатель готовится к неизбежному. Но свершилось чудо – те самые рентгеновские снимки, на которых ясно читалась необходимость вмешательства хирурга, вдруг изменились – и врачи не смогли ничего на них обнаружить: это были снимки здорового организма. Симптомы болезни исчезли, болей больше не было. В очерке Шмелев рассказал, как после горячей молитвы к преподобному Серафиму он имел некое видение во сне, реально ощутил присутствие и поддержку святого и получил вскоре облегчение в болезни, так что намеченная операция рыла отменена. Из житий святых известно, что подобные явления нередко происходили для утверждения в вере именно маловерных людей. Так понял это чудо и сам Шмелев, говоря о св. Серафиме: «Уверенность, что Он со мной, что я в Его опеке,— могущественнейшей опеке во мне, все крепнет, влилась в меня и никогда не пропадет, я знаю»; «Во мне укрепилась вера в мир иной, незнаемый нами, лишь чуемый, но — существующий подлинно».

22 июня 1936 года умерла жена Ольга Александровна. Горе сломило писателя — сорок один год они не разлучались. Потянулись годы одиночества. Да, он работает, дарит Россию тем, кто ее лишился, радуется, что в СССР его знают и читают. Друзья поддерживают старого, больного писателя, присылают посылки. В Шмелев отправляется в Ригу, желая исполнить то, что не успела Ольга — посетить древний Печерский монастырь. На границе между Россией и Эстонией — древняя крепость Изборск. Отсюда можно увидеть Россию. Старый русский писатель жадно всматривается в даль, эстонский пограничник предложил ему бинокль, проводил на пограничную вышку. “Да, да! — закричал он, — я вижу Тригорское!” Видел ли? Кто знает, все-таки далековато. А когда спустился с вышки, подошел вплотную к колючей проволоке, просунул руку, сорвал несколько полевых цветочков, приложил к русской земле старую ослабевшую ладонь.

В декабре 1949 года он говорил: “Бог дал грешнику жизнь, и это обязывает. Хочу жить настоящим христианином и смогу это осуществить только в церковном быту”. В последнее время он часто заводил об этом разговор с друзьями. Ему хотелось монастырского покоя и тишины, неспешной молитвы и тихих праздников. И 76-летний Иван Сергеевич Шмелев летом 1950 года отправляется в монастырь Покрова Божией Матери в 150 километрах от Парижа. Наконец-то! Распаковал вещи, распахнул окно в зелень монастырского сада, постоял, вдыхая свежий воздух летнего вечера под негромкий колокольный звон. И спустя несколько часов умер. Не ошибемся, посчитав это Божьим подарком: не в злобе и смятении, а в ликовании душевном закончилось его Господне лето.

Освобождение И.С. Шмелева от позитивистских взглядов протекло с немалым трудом и процесс воцерковления этого писателя был непростым.

Глава 2 Отражение духовных исканий И.С. Шмелева

в его художественных произведениях.

Русская катастрофа имела одним из своих последствий возвращение части интеллигенции к вере, в лоно Православной Церкви. Именно в эмиграции «первой волны» появился ряд писателей, с различной, конечно, мерой художественного таланта, которые вошли в мир русского православия и воплотили его на страницах своих книг. Миссия русских изгнанников промыслительно заключалась в том, чтобы явить и соотечественникам и всему миру духовные сокровища «Святой Руси». Б.К. Зайцев, например, признавался, что страдания и потрясения, пережитые им во время революции, позволили ему открыть для себя «Россию святой Руси», которую без этих испытаний, он, может быть, не увидел никогда. Образ «России Святой Руси – центральный в творчестве И.С. Шмелева. Писатель открывает читателю мир, в котором своей чередой «идут праздники, радости, скорби», мир, максимально приближенный к повседневной жизни человека, его быту и в то же время духовно возвышенный, ибо в его основе лежит православный взгляд, христианское понимание человеческого сердца и души, пути отдельной личности и всей России.

В настоящей главе мы попытаемся проследить, как духовные искания Шмелева отразились в произведениях писателя.

К творчеству Шмелева, к своеобразию его реализма можно в полной мере отнести слова И.И. Пришвина: «Настоящий реалист, по-моему, это кто сам видит одинаково и темное и светлое, но дело свое ведет в светлую сторону и только пройденный в эту сторону путь считает реальностью». (41) «Определяющей особенностью реализма Шмелева необходимо назвать - трезвый оптимизм», - пишет Дунаев в своей книге «Православие и русская литература». «Художником влюбленным в жизнь» назвал писателя критик В. Львов-Рогачевский. «Иногда кажется, что ему «новы все впечатления бытия, что он увидел мир и природу впервые, увидел и полюбил, и заражает своей любовью каждого, кто прислушивается к его рассказам». (19) Может быть, поэтому и «влюбленный в жизнь», что жизнь, писательский путь его – это рассказ о действии Промысла Божия.

Шмелев не сразу стал религиозным писателем. «Для первых произведений Шмелева характерно стремление выявить лучшее, доброе, светлое, что присуще душе человека – и что хоть в малой мере выражает присутствие в человеке образа его Творца. Правда, сознательного религиозного осмысления этого, - отмечает Дунаев, - у автора повестей «Служители правды» (1906), «В новую жизнь» (1907), рассказов «Гассан и его Джедди» (1906), «К солнцу» (1906) и др. – по сути нет» (19).

Колебания в мировидении Шмелева, относящиеся к дореволюционному периоду его творчества, особенно заметны там, где он обращается «социальной истории»: «…писатель то пребывает как бы вне ее, то начинает проявлять к ней христианский интерес, следуя при этом всегда традициям критического реализма, находившегося в те годы на излете», - пишет Дунаев. Само отношение к социальной стороне русской жизни зависело в немалой мере от событий политической жизни. События первой русской революции не могли миновать сознание писателя. Основной темой его произведений становится изображение пробуждающегося под влиянием революционных событий сознания человека. Шмелев не был в этом одинок. А. Блок, касаясь творчества писателей – знаньевцев, писал, что «почти все они как-то дружно и сплоченно работают над одной большой темой – русской революцией». Революция для писателя означала прежде всего созидание иной жизни, основанной на совершенно новых началах, утверждающихся в сознании человека. «Россия встала на путь самоустроения, русская жизнь ждет новых рамок и не только ждет, но и создает их, отливая новые формы борьбы создателей». Шмелев показал противников революции как людей смятенных, потрясенных происходящими событиями, утративших ощущение справедливости и нужности своего дела. Он отразил процесс коренной ломки мировоззрения, нравственных устоев, давно сложившихся и казавшихся незыблемыми форм существования. В повести «Иван Кузьмич», главный герой которой, богатый московский купец Громов, воспринимал свою жизнь, общественные устои как нечто незыблемое, давно отстоявшееся и во веки веков неизменное. Революция перевернула все его представления. Мир пошатнулся в сознании этого человека. «Налетел разгром, разворотил устои и показал Ивану Кузьмичу, что все, что было до сих пор, - пожалуй, не то. Точно налетел вихрь, закружил, напугал, перекорежил многое» (19,567), - так сам Шмелев в письме к В.С. Миролюбову от 4 октября 1907 г. объяснял переворот в сознании своего героя. Новая правда увиделась персонажу Шмелева в правде революции.

Одна из центральных сцен повести – сцена, когда Иван Кузьмич, случайно оказавшись на стихийном митинге на одной из московских улиц, слушает выступление оратора – социалиста: «Его захватило всего, захватила блеснувшая перед ним правды… В тоске, в одиночестве, в Четьи-Минеях, в Никитушке, в старых образах и кивотах, в благотворении и молитве, в колокольнях и обителях, в преданиях громовского дома, - везде и всегда он искал ее. И показалось ему, что она здесь, что в этой толпе, во вздохах и стонах мелькнула она» (18,117) Вот что важно: не в религии, а в революции видится правда старому купцу. И за этим персонажем – не сам ли автор? – вопрошала критика. В повести «Иван Кузьмич» впервые заметно стремление писателя к классовому анализу действительности. Здесь раскрывается социальная подоплека происходящих событий, автор явно показывает, что революционная борьба – это борьба угнетенных против угнетателей. В повести отчетливо прозвучала тема, так или иначе присутствующая почти во всех произведениях Шмелева, - тема, которую критики условно назвают темой «ухода». Многие герои Шмелева изображаются писателем в тот кризисный для них момент, когда они сознают невозможность прежней жизни, решают «уйти» от нее в поисках нового счастья, покоя, свободы.

Характеристики

Список файлов сочинения