010-0087 (638851), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Облитый светом предзакатным
Еще до входа я стою,
Но в сердце знаю невозвратно
- Дорогу скорбную мою.
…Пусть суждена мне смерть и гибель
Здесь, в глубине, где я стою; —
Она — моя, я сердцем выбрал
— Дорогу скорбную мою!
Сам Брюсов в сонете «К портрету М. Ю. Лермонтова» (1900), написанном задолго до успехов научного лермонтоведения, преподал нам урок такого проникновения в поэзию:
Но не было ответа. И угрюмо
Ты затаил, о чем томилась дума,
И вышел к нам с усмешкой на устах.
И мы тебя, поэт, не разгадали,
Не поняли младенческой печали
В твоих как будто кованых стихах!
И если мы столь же внимательно вчитаемся в его собственные стихи, то сумеем и здесь отличить защитную маску от живого человеческого лица. Вдумчиво
прочтя хотя бы стихотворения «Подруги» или «В прошлом», написанные, казалось бы, в самый «декадентский» и «индивидуалистский» период его творчества, мы поймем, сколько искреннего сострадания и сочувствия к людским бедам было в сердце поэта. В «Жреце Изиды» (1900) он покажет, как даже невольное равнодушие к судьбе случайно встреченного человека может перевесить целую человеческую жизнь, хотя бы жизнь эта я была в остальном абсолютно чиста и заполнена самоусовершенствованием. И пусть его «Me eum esse» нарочито, вызывающе холодна, вспомним стихи, не предназначавшиеся для печати и потому Свободные от эпатажа:
На каждый зов готов ответить,
И открывая .душу всем,
Не мог я в мире друга встретить,
И для людей остался нем.
Поймем же, сколько выстрадал поэт на своем пути, и, поняв, будем ему благодарны.
В поэзии 90-х — 900-х голов диалектический взгляд на человека, завоеванный некогда для русской поэзии Державиным в оде «Бог»:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог! —
был в основном утерян. Сологуб еще упоминает «Я — только Бог», но бог сам оказывается порабощенным:
...Но я и Мал, и слаб.
Причины создал я
В путях моих причин я вечный раб
И пленник бытия.
(Сологуб. «О жалобы на множество лучей...»)
Ведь даже, если твой голос прорвется к Таинственной, то что толку, кто ты для нее?
Ты — .только смутное виденье
Миров далеких и глухих.
Смотри, ты многого ль достоин?
Смотри, как жалок ты и слаб,
Трусливый и безвестный воин,
Ленивый и лукавый раб!
(Блок. «В глубоких сумерках собора...»)
Практическим выводом из такой философии сплошь да рядом оказывалась проповедь смирения и покорности — человеку следует примириться со своим уделом, отдаться на волю судьбы или творца:
Надо верить и дремать
И хвалить в молитвах тихих девственную Мать.
(Сологуб)
«РАДОСТЬ ПЕСЕН И НАУК»
…я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе…об его будущем, говорить о науке…
А.П. Чехов
Научную поэзию Брюсова обыкновенно ставят в связь только с естественными науками. Между тем она не меньшим обязана всемирной истории.
Послеоктябрьская историческая поэзия Брюсова коренным образом отличается от дооктябрьской — главенствующее место в ней занимают уже не образы исторических деятелей, а напряженные попытки охватить и показать историю человечества как единый и закономерный, при всем обилии случайностей, процесс. И если в венке сонетов «Светоч мысли» (1918) история представала еще все же как последовательность или совокупность отдельных картин, то в стихах последних сборников Брюсова преобладает стремление к синтетическому, целостному отображению самого движения истории, в котором лишь высветляются время от времени, то тут, то там отдельные участки, и сближение и сопоставление личностей и событий проводится в соответствии не столько с хронологией, сколько с их смыслом и функцией.
Октябрьская революция в стихах Брюсова как бы собирала в едином фокусе «волны времен» и представала как веха на пути к грядущему единству человечества:
Мир раскололся на две половины:
Они и мы! Мы — юны, скудны,— но
В века скользим с могуществом лавины,
И шар земной сплотить нам суждено!
(«Магистраль», 1924)
В этих стихах дана первая наметка темы, которая потом станет в советской поэзии (например, в заграничных стихах Маяковского и в творчестве Антокольского 20-х годов) одной из ведущих.
Но и естественнонаучная ветвь брюсовской научной поэзии не в меньшей степени была порождением революционных дней. В молодые годы, на рубеже столетий, Брюсов при всех его научных устремлениях и жажде познания относился к науке Несколько настороженно:
его смущали ее претензии на монопольное воплощение всего человеческого знания и на полное и окончательное объяснение мира. И такое отношение имело под собой известное объективное основание. Во всяком случае, развитие физики в конце XIX века даже многим физикам казалось завершенным, а картина мира в основном построенной. Лишь где-то на периферии незначительным облачком белел опыт Майкельсона по определению скорости света. Но это облачко предвещало грозу. В 1900 г. Макс Планк формирует идею квантов, и этот год становится датой рождения физики XX в. Это стало началом лавины: Эйнштейн, Минковский, Бор, Резерфорд, позднее Борн, Гейзенберг, Де-Бройль наносят удар за ударом по позициям механистического и позитивистского естествознания. Действительность снова оказалась глубже продуманных и законченных схем. Ощущения, вызванные новыми открытиями, хорошо переданы замечательным советским физиком С. И. Вавиловым:
«Современному физику порою кажется, что почва ускользает из-под ног и потеряна всякая опора. Головокружительное ощущение, испытываемое при этом, схоже с тем, которое пришлось пережить астроному-староверу времен Коперника, пытавшемуся постичь неподвижность движущегося небесного свода и солнца».
Стихотворение «Принцип относительности» передает непосредственные ощущения, вызванные научным открытием. В ряде других стихов известные науке факты служат Брюсову только отправной точкой для собственных размышлений. Если читателю «Принципа относительности» не обязательно быть знакомым с эйнштейновской теорией — он и так поймет выраженные в стихах ощущения поэта, то читатель «Мира электрона» должен все же знать хотя бы то, что электрон — это микроскопически малая частица материи. Требование это для читателя не слишком обременительно, а поэту оно дает совершенно новые возможности.
Конечно, большинство этих гипотез так и останется только гипотезами. Но иначе и не должно быть: искусство — путь познания мира, равноправный с наукой, но отличный от нее. Гипотетические ситуации интересуют Брюсова не сами по себе, а как средство выявления и постановки коренных, глубинных проблем человеческого бытия, среди которых есть и давно знакомые философии и поэзии, и новые, возникающие в связи с проникновением человека в строение мира и его выходом в космос. В конце концов не так уже важно, действительно ли на электроне есть разумное население — эта гипотеза прежде всего способ художественно представить антропоцентризм цивилизации. У нас, знающих размеры электрона, крики его обитателей, «что бог свой светоч погасил», могут вызвать только улыбку, но и нам не стоит слишком гордиться — рядом с «Миром электрона» поэт ставит предвосхищающее «Формулу Лимфатера» Станислава Лема стихотворение «Мир N измерений», где показывает развитую цивилизацию, рядом с которой жители Земли — только робкие дети. Так средствами поэзии Брюсов вскрывает неисчерпаемость я безграничное многообразие мира. И не следует бояться, что показывая «Мир N измерений», поэт выражает неверие в возможности человека, в ценность человеческой жизни. Всей своей поэзией Брюсов говорит, что вся бесконечность и все величие мира не только не подавляет и не обесценивает человека и его стремления, но, напротив, лишь подчеркивает смелость его свершений. Еще в 1907 г. писал он:
Пусть боги смотрят безучастно
На скорбь земли: их вечен век.
Но только страстное прекрасно
В тебе, мгновенный человек!
(«Служителю муз»)
И когда в последние годы перед его поэзией распахнулись дали времен и пространства Вселенной, когда его стихи вобрали в себя и путь, пройденный человечеством на Земле, и путь, проделанный им вместе с Землей в космосе, перед ним не могла не встать снова проблема ценности жизни и всего человечества, и отдельного человека. Не исчезает ли она перед лицом мировых бездн? Как не растеряться перед лицом бесконечного движения, перед грандиозностью мира? Где найти точку опоры? Недаром страх и растерянность так часто сопутствовали новым научным открытиям. И вот оказывается, что эту точку опоры—«где стать»—Брюсов, которого обвиняли в релятивизме, в космизме, в недостатке человечности, находит на Земле, в самом обычном окружении и в делах человека, в неповторимой индивидуальности существования:
И поклонникам кинув легенды да книги,
Оживленный, быть может, как дракон на звезде,
Что буду я, этот — не бездонное ль nihil.
Если память померкла на земной борозде?
(«Nihil — Ничто». 1922)
Смысл веков не броженье ль во тьме пустой?
Время, место — мираж прохожий!
Только снег, зелень трав, моря мантия,
Сговор губ к алтарю Селены —
Свет насквозь смертных слов, пусть обман тая,
Нам наш путь в глубину Вселенной!
(«Pou stô — Где бы стать», 1922)
Пусть снисходительно улыбаются обитатели «Мира N измерений» — для самих людей их жизнь не обесценивается, не теряет смысла и прелести. Так в последний раз перед лицом безграничного космоса признавался Брюсов в своей неистребимой любви к миру и жизни.
«НО СТАНЕТ ЯСНО ВСЕМ, ЧТО ЭТА ПЕСНЬ — О НИХ»
Мы относимся к миру, не как к мрачной тени, к тяжкому сну, к безысходной трагедии. Мы относимся к миру как к явлению, развивающемуся, летящему все вперед, в котором мы активно сами участвуем и которым мы никак не можем вдоволь налюбоваться. Пусть будет нашим лозунгом благородная жадность к миру, к новым темам, к новым человеческим переживаниям, к ненаписанному.
Вл. Луговской
Наша «экскурсия» в поэтический мир Брюсова подходит к концу. Пора попытаться свести воедино наши разрозненные наблюдения и ответить на вопрос, в чем же пафос и в чем своеобразие брюсовской поэзии.
Самое основное и вместе с тем самое общее, что можно сказать о поэзии Брюсова — то, что это поэзия пути, непрестанного стремления и неустанного движения к новому, вперед и выше. Путь предстает при этом не только как фирма жизни, но и как содержание, смысл жизни и отдельного человека (прежде всего — самого поэта), и страны, и всего человечества. «Naviget, haec summa est!» — «пусть она плывет (вперед), в этом все!»— любил повторять Брюсов слова своего любимого Вергилия. Этот пафос одушевлял и все его книги, и стихи, при жизни ненапечатанные:
Я дорожил минутой каждой,
И. каждый час мой был порыв.
Всю жизнь я жил великой жаждой,
Ее в пути не утолив.
(«Я много лгал и лицемерил...», 1902)
Полнее всего это кредо Брюсова выражено в стихотворении «Братьям соблазненным»:
Разве редко в прошлом ставили
Мертвый идол Красоты?
Но одни лишь мы прославили
Бога жажды и мечты!
Подымайте, братья, посохи,
Дальше, дальше, как и шли!
Паруса развейте в воздухе,
Дерзко правьте корабли!
Жизнь не счастье, но томления,
Но прозренья, но борьба.
Все вперед — от возрождения
К возрожденью, сквозь гроба!
Поэтому категория пути оказывается неразрывно связанной с категорией «мужества пути». А потенциальная бесконечность пути и активный характер движения лают возможность преодоления, победы над трудностями и тяготами настоящего. Так поэзия Брюсова становится поэзией возможности человеческого деяния, человеческого свершения, поэзией победы человека и человечества над временным и косным:
Где все сиянья старины,
Умножены, повторены,
Над жизнью над пустым провалом,
Зажгутся солнцем небывалым,
Во все, сквозь временный ущерб,
Вжигая свой победный герб!
(«Дом видений», 1921)
В стихотворении 1915 г. «Должен был...», говоря о предопределенности творчества и поступков людей потребностями времени и истории, поэт сказал о себе:
Так и я не могу не слагать иных, радостных песен,
Ибо однажды они были должны прозвучать!
«Радостная» — этот эпитет в применении к поэзии Брюсова многим может показаться странным. Но не надо понимать его слишком узко. Как-то в беседе с Луговским Горький заметил, что самое горькое чувство, самое страшное испытание может служить утверждению жизни, если только последнее слово не за ними, а за человеком, который преодолевает их. Именно в этом смысле была «радостной», т. е. жизнеутверждающей, поэзия Брюсова:
Когда твой полет отбит, не падай духом;
сброшенный на землю, не сознавайся в бессилии.
Собери новые силы, взлети — и ты пробьешь облака и
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
