7 Mayakovsky (638643), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Поэтический язык Маяковского – это не только язык гипербол, но и язык контрастов. Его излюбленный поэтический прием – антитеза. И важнейшей антитезой раннего, дореволюционного творчества Маяковского является противопоставление мира обывателей – поэтической индивидуальности, человека – толпе, себя – всем. Соотечественники – обыватели кажутся ему «ненужными, как насморк, и трезвыми, как нарзан». Его привлекает своей яркостью жизнь на Капри – острове, похожем на «женщину в розовом капоре». Ему хочется умчаться на быстрых пароходах, «наоткрывать десятки Америк», стать всем «хоть на день, да испанцами». Кислое и постное благоразумие соотечественников ему претит, он хочет, чтобы люди «любили, дрались, волновались», чтобы человек дерзко звал «на вальс» «землю саму», чтобы он заново вышил небо, чтобы открыл новые звезды. («Эй!», 1916).

В других стихотворениях этого периода («Нате!», «Вам!», «Гимн обеду», «Надоело», и пр.) облик соотечественников – обывателей еще более резок и отвратителен, интонации поэта еще более презрительны и вызывающе дерзки.

Они, «имеющие ванну и теплый клозет», «измазанной в котлете губой похотливо напевают Северянина», у их мужчин «в усах капуста», их густо намазанные белилами женщины смотрят «устрицей из раковин вещей». Человек – обыватель – это «два аршина безлицего розоватого теста», «желудок в панаме», лишенный каких бы то ни было человеческих способностей. А когда они все собираются в толпу, то это – «обрюзгший жир», «стоглавая вошь», громоздящаяся «на бабочку поэтиного сердца». Единственное желание поэта, рядом с ними ощущающего себя «грубым гунном», – плюнуть, оскорбить, «изыздеваться», стать собакой, злобно воющей на луну. Он ощущает себя не только огромным по сравнению с этими пигмеями, но еще и способным чувствовать, страдать, творить. Он владелец несметных богатств, «бесценных слов мот и транжир». Рядом с ними, похожими на грубых извозчиков, он – единственный «медлительный и вдумчивый пешеход». Его понять может только скрипка, такая же ранимая и нервная, которой он предлагает «жить вместе». («Скрипка и немножко нервно», 1914). Из этой антитезы, из противопоставления себя миру рождается важнейший мотив раннего Маяковского – мотив непонятости и трагического одиночества поэта во враждебном мире.

Но этот одинокий и страдающий герой одновременно может презирать и ненавидеть. Поэтому и образ лирического «я» у Маяковского тоже строится на контрасте.

Я – нежный, «сплошные губы» («Облако в штанах»), творец, способный раскрывать бесценные шкатулки слов.

И в то же время я – грубый, язвительный, жестокий, способный бросить вызов, ненавидеть, презирать, радоваться чужим мукам, выкрикнуть: «Выше вздымайте, фонарные столбы, / окровавленные туши лабазников!».

Эти противоречия образа «я» в поэзии Маяковского столь выразительны, что создают ощущение мятущегося сердца, не умеющего жить в ладу с миром. Он хочет любить – и не может любить, вынужден презирать и ненавидеть, потому что в этом страшном мире любить некого.

А чтобы изобразить этот страшный мир, готовый уничтожить человеческую индивидуальность своим тупым равнодушием, чтобы пробить стену непонимания и докричаться до современников, Маяковскому нужны не только гиперболы, но и фантасмагорические метафоры, которые в его стихотворениях становятся средством изображения мира. В этом мире цветники с красными цветами истекают кровью, словно «сердце, изодранное пальцами пуль», солнце на рассвете въезжает в город, словно полководец после сражения, «по трупам крыш» («Я и Наполеон»), полночь похожа на безумного убийцу с ножом, двенадцатый час бьет так, словно с плахи падает «голова казненного» (так передано нервное ожидание возлюбленной в поэме «Облако в штанах»)..

У него нет отвлеченных понятий. Метафоры строятся на конкретизации абстрактного, отвлеченного. Дни жизни похожи на острия штыков, жадность – это золотой микроб, прогрызший душу (образы из поэм «Война и мир» и «Флейта-позвоночник»).

Еще одна особенность метафор раннего Маяковского – их развернутость. Он умеет уподоблять не вещи, а процессы, создавая развернутые картины. Особенно ярко он передает состояния внутренней жизни человека через такие фантастические образы. Чуковский назвал его поэтом «катастроф и конвульсий», поэтом «горячечных и сумасшедших образов», воспаленного мозга и исступленных слов. Именно такие слова и картины – его метафоры

Во вступлении к «Облаку в штанах» ленивое сознание обывателя изображено как «мысль, / мечтающая на размягченном мозгу, / как выжиревший лакей на засаленной кушетке». Абстрактная категория «ленивое сознание», «ленивая мысль» Маяковским передана поразительно зримо, остро и эмоционально. Здесь все детали предельно выразительны – и жирный лакей мысли, и засаленная кушетка мозга. Объединенные в одну картину, они создают ощущение фантасмагорическое и незабываемо острое.

В той же поэме «Облако в штанах» есть еще одна развернутая метафора, в которой передано внутреннее состояние нарастающей нервозности. Оно похоже на картину из кошмарного сна:

Слышу:

тихо,

как больной с кровати,

спрыгнул нерв.

И вот -

сначала прошелся

едва – едва,

потом забегал,

взволнованный, четкий.

Теперь и он, и новые два

мечутся отчаянной чечеткой.

Из абстрактного, отвлеченного образа рождается живая картина. Интересное наблюдение над метафорами подобного рода сделал Ю. Карабчиевский в книге «Воскресение Маяковского». Автор говорит, что поэт берет обыкновенный языковой штамп, языковую метафору (в данном случае «нервы разгулялись» или «нервы шалят», «нервы расходились») и разворачивает ее в конкретную картину, живую, зримую, яркую, ощутимую.

Такая же развернутая и фантасмагорически конкретная картина пожара сердца есть в «Облаке в штанах» - с пожарными, с языками пламени, с обгоревшими стенками-ребрами, с «наслезненными бочками» глаз.

Во «Флейте-позвоночнике» есть пещера души, где хранятся, словно иконы, образы тех, «которые нравились и нравятся», есть зал мозга, где память собирает «любимых неисчерпаемые очереди», есть череп, наполненный стихами, словно заздравная чаша – вином.

Все эти потрясающие читателя неожиданностью метафоры построены на конкретизации отвлеченных понятий, на создании развернутых фантастических картин даже из привычных языковых штампов. Эффект этих метафор – необыкновенная выразительность стиха и предельная фантастичность, ирреальность изображаемого мира, мира, в котором живет герой Маяковского. Отношения его с этим миром катастрофичны. Поэт показывает предельное одиночество человека («Я одинок, как последний глаз / у идущего к слепым человека») в окружающем его враждебном мире фантастических чудовищ. Уйти от этого мира, бежать от его фантасмагории некуда, даже любовь, даже любимая женщина принадлежит этому миру кошмаров.

Говоря о необычности формы стиха, необходимо сказать о своеобразии рифмы и ритма в стихотворениях Маяковского. Изображение кошмарного мира невозможно в гармоническом, напевном ритме традиционной поэзии. Ритм Маяковского рваный, он ломает строчки, размещая особенно важные слова отдельно, – так и получается его неповторимая «лесенка».

Важнейшим конструктивным элементом стиха для Маяковского является рифма. Рифмы у него чаще всего неточные, но необыкновенно богатые. Особенный интерес представляют составные рифмы, когда слова рифмуются не попарно, а слово может рифмоваться со словосочетанием, где есть одинаковый набор звуков.

Вот отрывок из поэмы «Облако в штанах», где есть пример такой рифмы:

Я раньше думал –

книги делаются так:

пришел поэт,

легко разжал уста,

и сразу запел вдохновенный простак –

пожалуйста.

В этом отрывке словосочетание «разжал уста» рифмуется со словом «пожалуйста». Такая рифмовка словно разрывает слово, заставляя произносить его при чтении раздельно, как бы по слогам. Примеров подобных рифм у Маяковского очень много. Сам поэт однажды сказал, что подобное разрывание слов на части делает их до некоторой степени «фантастическими», обычные слова становятся непохожими сами на себя.

Таким образом, мы видим, что ритм и рифма у Маяковского решают те же задачи, что и его необыкновенная образность: они способствуют возникновению ощущения странность, неправдоподобия, фантастичности жестокого мира, в котором человек одинок и несчастлив.

И дерзким вызовом миру чудовищ звучит стихотворение «А вы могли бы?» (1913), где впервые открыто зазвучал голос поэта, способного жить, любить и творить в этом «адище города».

Итак, лирический герой раннего Маяковского несчастен, одинок, дерзок, свободен, хотя это свобода, добытая ценой противопоставления себя миру. И, что самое важное, он поэт, поэт толпы, поэт улицы, ненавистной, проклятой и жалкой одновременно.

Поэзия Маяковского до и после 1917 года существенно различается и по мироощущению, и по взаимоотношениям поэта с миром. Маяковский советского периода – это человек, нашедший свое «место в рабочем строю», испытывающий счастье от того, что «мой труд вливается в труд моей республики». Вероятно, он не разрешил противоречий в отношениях с миром в собственной душе, но в стихах декларативно сделал это. Поэтому и образная система, и круг тем у Маяковского советского периода в значительной мере отличаются от стихотворений 1910-1916 годов. Но две темы остаются для него постоянными, сквозными, проходят через все его творчество. Эти темы – размышление о месте, роли и сущности искусства и сатира.

Маяковский о поэте и поэзии (материалы для сочинения).. Безусловно, каждый взявшийся за перо так или иначе задумывался о смысле и цели своей деятельности. В русской поэтической традиции с девятнадцатого века существовало два ответа на вопрос, чему служит искусство, поэзия. Первый вариант ответа принадлежит Пушкину: искусство служит вечным ценностям бытия, «служенье муз не терпит суеты», оно независимо от веяний времени, насущных сиюминутных потребностей, категория пользы ему незнакома. Второй вариант ответа дает Некрасов: «Я лиру посвятил народу своему». В противопоставлении «поэт / гражданин» он выбирает гражданина, говоря, что поэзия должна служить «великим целям века», века, а не вечности. Поэзия двадцатого века также ставила перед собой и пыталась отвечать на этот вопрос – вопрос о смысле и цели искусства. Символисты видели в поэте избранника, осуществляющего связь между вечностью, истиной, тайной и людьми, человека, наделенного особыми способностями и несущего особую миссию, расплачивающегося за творчество ценой утраты части души, ценой отказа от простого человеческого счастья. Акмеисты видели в поэте Адама – первооткрывателя мира, дающего имена всему сущему. Иначе относились к роли поэта футуристы. Поэт – это тот, кто своим творчеством приближает будущее. И не в мистическом плане, а вполне конкретно. Именно такое отношение к творчеству декларировал Маяковский.

В написанной в 1930 году автобиографии Маяковский говорит: «Я поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу». Кто такой поэт? О чем, зачем, как и для кого он пишет? В чем сущность поэтического творчества?

В стихотворении «Нате!» мы читаем, что поэт – это тот, кто противостоит толпе. Он – богач среди убогих душой, он «грубый гунн» с «бабочкой сердца». Парадоксальное сочетание, но другим поэт в волчьем мире быть не может, потому что толпа, «стоглавая вошь», беспощадна ко всем, кто не такой, как она. Удел всех обладающих чувствующим сердцем в этом грубом мире – боль. И поэтому у поэта не слова, а «судороги, слипшиеся комом». Он не похож на обывателей, но за это несходство платит собственной душой. Бросая вызов окружающему миру, поэт болезненно ощущает свое одиночество. Он готов отдать все сокровища своей души «за одно только слово ласковое, человечье». Но у этого мира таких слов в арсенале нет. «Безъязыкая улица», которой он мечтал дать язык, знает только «идемте жрать» и «борщ». Именно таким - одиноким, нежным, и грубым одновременно - предстает в ранних стихах Маяковского облик поэта.

В стихотворении «А вы могли бы?» Маяковский впервые резко обозначает свою творческую позицию. Не полутона и изящество тонких линий, а краска, выплеснутая из стакана, не изысканная музыка блоковских «Арф и скрипок», а ноктюрн «на флейте водосточных труб» – вот его поэтический арсенал. Это стихотворение –своеобразный манифест поэта, стремящегося преобразить, расцветить убогую «краску будня», чтобы сквозь мелочи обыденности увидеть нечто большое: «на блюде студня» - «косые скулы океана», в «чешуе жестяной рыбы» с вывески – сходство с женскими губами.

Революция обозначает новые оттенки в теме поэта и поэзии у Маяковского. В 1918 году он пишет стихотворение «Приказ по армии искусств». Здесь, в самом названии важно прежде всего новое представление об искусстве как об армии. Это совершенно новое определение искусства, которое для Маяковского значимо. Важен и жанр – приказ (ослушание невозможно!)

Если армия, значит, бой. С кем? Против кого? За что? На эти вопросы можно попытаться найти ответ в стихотворении. Бой против «старья» и в искусстве, и, прежде всего, в жизни. Бой за нового человека, новый мир, новое искусство. В самом начале стихотворения содержится призыв: «Товарищи! / На баррикады! - / баррикады сердец и душ». Если речь идет о «баррикадах сердец и душ», то значит, что новое искусство должно стать оружием в этой войне прошлого и будущего.

Характеристики

Список файлов сочинения