30301-1 (633734), страница 5
Текст из файла (страница 5)
До тех пор собирался написать кипу книг. Упрекал меня:
- Вот, мы однолетки с вами, а поглядите: я, право, на десять лет молочке. Это все потому, что я люблю молодежь. Я со своими студистками в жмурки играю - и сегодня играл.* И потому непременно проживу до девяноста лет, а вы через пять лет скиснете.
И он, хохоча, показывал мне, как через пять Лет я буду, сгорбившись, волочить ноги, и как он будет выступать "молодцом".
Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение. Когда на утро, в условленный час, я с вещами подошел к дверям Гумилева, мне на стук никто не ответил. В столовой служитель Ефим сообщил, что ночью Гумилева арестовали и увезли. Итак, я был последним, кто видел его на воле. В его преувеличенной радости моему приходу, должно быть, было предчувствие, что после меня он уже никого не увидит.
С рассказом Ходасевича расходится рассказ Георгия Иванова (в статье о Гумилеве в 6-й тетради "Возрождения", ноябрь-декабрь 1949 г.). По словам Иванова, Гумилев в день ареста вернулся домой около двух часов ночи, проведя весь вечер в студии, среди поэтической молодежи. Иванов ссылается на студистов, которые рассказывали, что в этот вечер Гумилев был особенно оживлен и хорошо настроен и потому так долго засиделся. Провожавшие Гумилева несколько барышень и молодых людей якобы видели автомобиль, ждавший у подъезда Дома Искусств, но никто не обратил на это внимания - в те дни, пишет Иванов, автомобили перестали быть "одновременно и диковиной и страшилищем". Из рассказа Иванова выходит, что это был автомобиль Чеки, а люди, приехавшие в нем, ждали Гумилева у него в комнате с ордером на обыск и арест.*
Н. Н. Берберова в частном письме к Б. А. Филиппову относит арест Гумилева к 4 августа и вспоминает, что 3-го августа она гуляла с Гумилевым по Петербургу до восьми часов вечера (они познакомились лишь за девять дней до того, когда Берберова была принята в кружок молодых поэтов "Звучащая Раковина", которым руководил Гумилев).
О том, что последовало за арестом, есть несколько рассказов, но все они из вторых или третьих рук. Георгий Иванов в уже упомянутой статье, ссылаясь на поэта-футуриста Сергея Боброва, которого он называет "полу-чекистом", и на настоящего чекиста, следователя петербургской Чеки Дзержибашева, рассказывает о том, как смело держал себя Гумилев на допросах и как мужественно он умер. Оцуп эти рассказы называет рассказами "таинственных очевидцев", прибавляя: "и без их свидетельства нам, друзьям покойного, было ясно, что Гумилев умер достойно своей славы мужественного и стойкого человека". Оцуп входил в группу четырех человек, которые, узнав об аресте Гумилева и о том, что его не выпускают, на похоронах Блока -сговорились идти в Чеку и просить о выпуске арестованного на поруки Академии Наук, "Всемирной Литературы" и других организаций, не очень "благонадежных", говорит Оцуп, но к которым в самую последнюю минуту прибавили и благонадежный Пролеткульт. В эту группу входили еще непременный секретарь Академии Наук С. Ф. Ольденбург, известный критик А. Л. Волынский и журналист Н. М. РОЛКОВЫССКИЙ. Они не только ничего не добились, но и ничего не узнали. Им сказали, что Гумилев арестован за "должностное преступление". Когда на это последовало замечание, что Гумилев ни на какой должности не состоял, председатель петербургской Чеки проявил, по словам Оцупа, неудовольствие, что с ним спорят, и сказал: "Пока ничего не могу сказать. Позвоните в среду. Во всяком случае ни один волос с головы Гумилева не упадет". В среду, когда Оцуп позвонил, ему ответили: "Ага, это по поводу Гумилева, завтра узнаете".* После этого Оцуп и молодой поэт Р.* бросились искать Гумилева по всем тюрьмам. На Шпалерной им сказали, что Гумилев ночью был взят на Гороховую. По словам Оцупа, в тот же вечер председатель Чеки на закрытом заседании Петербургского Совета сделал доклад о расстреле осужденных по делу Таганцева. Как дату расстрела Гумилева разные источники называют и 23, и 24, и 25, и 27 августа. Сообщение о "деле Таганцева" и список осужденных по нему и расстрелянных был напечатан в "Петроградской Правде" только 1-го сентября. Когда был приведен в исполнение приговор, в сообщении не было сказано, но дата постановления Петроградской Губернской Чрезвычайной Комиссии о расстреле была дана как 24 августа. Список расстрелянных "активных участников заговора в Петрограде" (в этой фразе заключалось указание на то, что заговором якобы руководили эмигранты в Финляндии и Париже)* содержал 61 имя. Об одном из трех лиц, возглавлявших комитет "Петроградской Боевой Организации", бывшем офицере Юрии Павловиче Германе, было сказано, что он оказал вооруженное сопротивление при аресте на границе Финляндии и был убит. Гумилев фигурировал в списке под №30, и о нем было сказано в этом длиннейшем официальном сообщении:
Гумилев Николай Степанович, 33 лет, б. дворянин, филолог, поэт, член коллегии "Изд-во Всемирная Литература", беспартийный, б. офицер. Участник Петроградской Боевой Организации, активно содействовал составлению прокламации контр-революционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности.*
В числе расстрелянных было довольно много представителей интеллигенции (сенатор В. Н. Таганцев и его 26-летняя жена, профессор и сенатор Н. И. Лазаревский, кн. К. Д. Туманов, профессор-технолог М. М. Тихвинский, геолог В. М. Козловский, скульптор кн. С. А. Ухтомский и мн. др.). Но наряду с ними и с офицерами (главным образом морскими) было несколько матросов, по большей части участников кронштадтского восстания в том же году, крестьян, мещан и рабочих. В списке фигурировало 16 женщин; большая часть их обвинялась как активные соучастницы мужей. Но был и один случай, когда 25-летний участник заговора ("беспартийный, крестьянин, слесарь" - сказано было в официальном сообщении) был назван "прямым соучастником в делах жены".*
В воспоминаниях о Гумилеве не раз цитировалась фраза из письма его к жене из тюрьмы: "Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы". Упоминалось также, что в тюрьме перед смертью Гумилев читал Гомера и Евангелие. Написанные Гумилевым в тюрьме стихи не дошли до нас. Они были вероятно конфискованы Чекой и, может быть - кто знает? - сохранились в архиве этого зловещего учреждения. И Гумилев - первый в истории русской литературы большой поэт, место погребения которого да- же неизвестно. Как сказала в своем стихотворении о нем Ирина Одоевцева:
И нет на его могиле
Ни холма, ни креста - ничего.
***
В сталинские времена физическая смерть расстрелянного поэта - не говоря уж о том, что о ней даже не сообщили бы - означала бы и его литературную смерть. В те времена это было не так, или не совсем так. В 1921-22 годах памяти Гумилева посвящались вечера, кружок "Звучащая Раковина" приготовил посвященный ему сборник стихов. В 1922 году выходили еще в России сборники стихов Гумилева и его переводы, в том числе посмертный сборник стихотворений с предисловием Г. Иванова, дополненный в 1923 году. В 1923 году вышел, также с предисловием Г. Иванова, сборник статей Гумилева "Письма о русской поэзии". В 1922 году драма Гумилева "Гондла" была поставлена на петроградской сцене. Она имела успех, и на первом представлении из публики стали кричать: "Автора! Автора!" После этого пьеса была снята с репертуара. Здесь не место говорить о влиянии Гумилева на ряд молодых послереволюционных поэтов (например, на Багрицкого, на Антокольского): об этом влиянии много и тогда и потом писалось в советской прессе. О влиянии акмеизма на советскую поэзию писал еще в 1927 году поэт Виссарион Саянов и даже в 1936 году об этом говорил известный критик-коммунист А. Селивановский, погибший в конце тридцатых годов при чистках оппозиции. С течением времени однако вокруг имени Гумилева образовалась завеса молчания. Но читатели и почитатели у него оставались. Стихи его распространялись в рукописи, заучивались наизусть; по его строкам, говоря словами поэта Николая Моршена, выросшего под советским режимом и оказавшегося в эмиграции во время войны, узнавали друг друга единоверцы. О восприятии Гумилева подсоветским читателем расскажет в одном из следующих томов нашего издания Б. А. Филиппов; я же ограничусь тем, что расскажу один известный мне лично случай и сказку немного о появившихся в самое последнее время признаках возможной реабилитации Гумилева, как поэта, в СССР.
В 1956 году один мой знакомый, оказавшийся в Москве, бродя среди лотков букинистов, спрашивал нет ли у них на продажу стихов Гумилева. Один букинист предложил ему единственный сборник, который у него был - "Фарфоровый павильон". На вопрос моего знакомого о цене ответ был: "70 рублей" (то есть около семи долларов). Мой знакомый заметил, что это дороговато именно за этот сборник. В это время над ухом его, "из публики", раздался басовитый голос: "За Гумилева ничто не дорого!"
В самое последнее время имя Гумилева стало снова упоминаться в советской печати. В "Литературной Газете" в феврале 1962 года известный критик В. Перцов писал о том, что у многих молодых советских поэтов "последнего призыва" чувствуется "обостренное внимание к творчеству таких поэтов, как Иннокентий Анненский, О. Мандельштам, Н. Гумилев". Упоминая о том, что советский читатель недавно получил стихи Марины Цветаевой (а Анненского он получил еще до того), советский критик как бы намекал, что теперь очередь за Мандельштамом и Гумилевым. Другой, не менее известный советский критик, Корнелий Зелинский, в прошлом сам принадлежавший к поэтическому авангарду, в статье, пока что напечатанной, правда, только в иностранном издании, называл Гумилева прекрасным поэтом и проводил параллель между ним, участником контрреволюционного заговора, и французским поэтом Андрэ Шенье, гильотинированным якобинцами. В этих словах тоже можно было усмотреть намек на то, что пора снять запрет с Гумилева.
Март 1962 г.
Кублановский Дмитрий.
Сноски:
1. Вся эта история повторена и еще более приукрашена в "романсированной" и полной явной отсебятины биографии Гумилева, которую напечатал в "Возрождении" в -1961-62 гг. (№№ 118 и cл.) под названием "В панцыре железном" Г. Месняев.
2. Кроме упоминаемых здесь мемуаров и материалов моего архива при составлении настоящего очерка мною использованы данные, содержащиеся в справочнике Б. П. Козьмина (Писатели современной эпохи. Био-библиографический словарь русских писателей XX века. I. Москва, 1928) и в американской книге Л. И. Страховского (Craftsmen of the World: Three Poets of Modern Russia: Gumilyov, Akhmatova, Mandelstam, Cambridge, Mass., 1940).
3. Э. Голлерба х. Из воспоминаний о Н. С. Гумилеве. "Новая Русская Книга" (Берлин), 1922, № 7, стр. 38.
4. Б. П. Козьмин тоже упоминает об аресте Гумилева в Трувилле "за бродяжничество" ("en etat de vagabondage"), но вне всякой связи с поездкой в Африку
5. Изложение этой пьесы и несколько небольших отрывков из нее, которые запомнила г-жа Неведомская, читатель найдет в третьем томе нашего издания.
6. "Современные Записки", 1922, № 9.
7. По словам М. Ф. Ларионова, Гумилев познакомился в Лондоне со знаменитым английским писателем Дж. К. Честертояом. В одной из записных книжек Гумилева записан адрес журнала The New Age, к которому был близок Честертон.
8. Письмо Льдова и посланные им Гумилеву стихи напечатаны мною в статье "Неизданные материалы для биографии Гумилева и истории литературных течений" ("Опыты", Нью-Йорк, № 1, 1953, стр. 181-190).
9. "Шатер" вышел в Севастополе: в июне 1921 года Гумилев ненадолго ездил в Крым
10. В о том, как непринужденно играл и веселился со своими "студистками" Гумилев, есть и другие рассказы. В другом месте воспоминаний Ходасевич говорит, что, когда Гумилев играл в жмурки с "поэтической детворой", он был "похож на славного пятиклассника .который разыгрался с приготовишками".
11. Статья Иванова была опубликована гораздо позже воспоминаний Ходасевича, но он даже не упомянул об этом разительном разноречии в их рассказах об одном и том же дне. Н, А. Оцуп, не называя даты, вспоминал, как однажды, идя в комнату Гумилева в Доме Искусств, он услышал за спиной сдавленный шопот: Ефим, бывший лакей Елисеева, в особняке которого помещался Дом Искусств, предупреждал его, что "у Николая Степановича засада".
12. Если педантично-точный Ходасевич прав, говоря, что Гумилев был арестован в среду 3-го августа, речь здесь идет, очевидно, о среде 24-г.о айгуста (Оцуп дат не дает) - именно этим днем было датировано постановление Петроградской Чеки по "таганцевскому делу".
13. Знакомым с литературной жизнью того времени нетрудно догадаться, кого зашифровал Оцуп под этим инициалом.
14. В числе вдохновителей заговора были названы известный ученый юрист, проф. Д. Д. Гримм, проживавший тогда в Финляндии, где он был представителем ген. П. Н. Врангеля, а потом преподававший римское право в Праге и в Юрьеве, а также гр. В. Н. Коковцов и П. Б. Струве, которым приписывалась организация "группы русских финансистов для оказания продовольственной и финансовой помощи Петрограду после переворота". Целью заговора называлось свержение советской власти в Петрограде.
15. Георгий Иванов связывал с участием Гумилева в "таганцевском заговоре" его поездку тем же летом в Крым, но об этом Чека не упоминала.
16. см. "О раскрытии в Петрограде заговора против советской власти", "Петроградская Правда", № 181, Г сентября 1921 г.
Список используемой литературы:
1.Советский Энциклопедический словарь.
2.Большая Советская энциклопедия.
3.Библиотека поэта “Николай Гумилёв”.
4.Библиотека современной русской классики “Николай Гумилёв”.
5.Глеб Струве “Н.С.Гумилёв”.
6.Собрание сочинений Н.С.Гумилёва.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
