185403 (630034), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Эти своеобразные способы поведения и побудительные мотивы, а также правила, нормы и ценностные образцы, требующие такого поведения и указывающие соответствующие ориентиры, были выделены (хотя и не очень четко) в отдельную сферу морали, или нравственности. Однако вопрос о том, в чем же конкретно состоит специфика морали, так и остается до сих пор без общепризнанного решения, несмотря на все богатство идей и теорий, выдвинутых и обоснованных на протяжении долгой истории моральной философии.

Таким образом, главное препятствие для выработки общезначимого, «позитивного» определения, схватывающего специфику морали – в том, что дефинитору приходится иметь дело не с исследованием феномена морали, а с анализом многообразных понятий морали , т.е., по сути, с концептуальными определениями, через призму которых только и может рассматриваться этот феномен. Дать «формальное» определение – значит выявить то минимальное содержание, которое объединяет если не все эти понятия, то подавляющее большинство их. Это общее содержание замаскировано, а зачастую и искажено, разнообразными мировоззренческими напластованиями, последовательное аналитическое снятие которых является необходимым условием экспликации морали.

Следует выяснить, прежде всего, где локализована мораль, имеется ли какое-то органичное для нее, общепризнанное место пребывания. Согласно имеющимся трактовкам, мораль (в тех или иных ее ипостасях) обнаруживает себя в разных слоях бытия: в человеческом (индивидуальном) сознании и поведении, в божественном духе, трансцендентном мире, социальных отношениях, общественном сознании и т.д., причем обычно – сразу в нескольких из этих измерений.

Нетрудно заметить, что практически во всех известных концепциях морали есть общий момент: это – признание индивидуально-духовной составляющей в качестве обязательного элемента морального феномена. Но является ли человеческий дух исконной, первичной обителью морали, или она появилась там в результате действия некоторых объективных факторов - природных, социальных, божественных? Или, может быть, она есть лишь образ, отблеск в душе чего-то высшего, вне- и надчеловеческого? Подобные вопросы относятся уже к философскому или научному истолкованию, объяснению того общепризнанного факта, что мораль пребывает в сознании (душе, психике) человека. Сам этот факт совместим по существу с любыми теориями морали, не противоречит им.

Но и человеческий дух – это целый мир, по-разному представленный и трактуемый в бесчисленных феноменологических описаниях и теориях. Каково место морали в этом духовном мире? Если использовать сравнительно новую (по историческим меркам) терминологию, можно сказать, что мораль безусловно принадлежит ценностному сознанию. И хотя деление между ценностным и познавательным отделами сознания в докантовской философии было лишь намечено (а у самого Канта приобрело вид различения практического и теоретического разума), ретроспективный взгляд позволяет обнаружить, что по существу все представления о морали как духовном феномене укладывались в ту понятийную схему, которая именуется сейчас «ценностным сознанием». Последнее включает в себя широкий набор реалий, обозначаемых словами цель, идеал, план, норма, правило, императив, оценка, интерес и т.д. В этот ряд можно добавить и ключевое в данном контексте слово «ценность», но только если под «ценностями» понимать не вещи (конкретные или умопостигаемые), которые являются ценными – сами по себе или для человека, а ценностные установки, ценностные ориентиры, принадлежащие именно (и только) сознанию.

Ценностный статус морали, очевидно, никем не подвергается сомнению. Вместе с тем в ценностном сознании принято выделять целый ряд и других «форм», или видов, кроме морали, например, политическое сознание, правовое, эстетическое, религиозное. Да и без подобных классификаций непосредственно очевидно, что люди «ценят» много самых разных вещей и отличаются друг от друга своими «предпочтениями». Все эти разнообразные ценностные ориентиры – исключая мораль (и, в определенной мере, эстетические ценности) – легко идентифицируются и описываются в терминах обыденной психологии: я хочу или люблю то-то, имею склонность, испытываю добрые чувства или, напротив, питаю отвращение к тому-то.

Конечно, объяснение этих склонностей или предпочтений (их истоков, способов формирования и пр.) могло быть и фактически было разным, но описывались они по одной схеме, все они укладывались в идентичные формы субъективно-психологических категорий, отличаясь друг от друга главным образом предметом ценностного отношения.

В этой системе представлений специфика морали, проявляющаяся вовне в особого рода поступках – бескорыстных, самоотверженных и т.п., – не могла быть адекватно схвачена и описана. Истолкование внутренних механизмов подобных поступков через привычные психологические понятия лишало эти поступки их специфики, поскольку их побудительные силы сводились к иным, внеморальным побуждениям: либо к личному интересу, эгоистическому расчету и т.п. (в результате чего «бескорыстие» вообще представало как видимость или обман), либо же к любви, симпатии и пр. (в этом случае собственно моральный статус «бескорыстия» также весьма сомнителен).

С другой стороны, признание подлинной специфичности движущих сил моральных поступков при невозможности описать их в категориях психологии ведет к депсихологизации внутренних механизмов морали, к замене их императивами «чистого разума» (Кант), понятием добра (Дж. Мур), осознанием «необходимости» тех или иных поступков и пр. Кроме того, кажущаяся необычность – с точки зрения традиционных психологических представлений – моральной мотивации, побуждающей человека действовать против собственных интересов, явилась, пожалуй, главным источником идеи о существовании в человеческой душе особого внепсихического феномена – «свободной воли», без которой подобные поступки представляются невозможными. Антипсихологический рационализм интерпретировал мораль как «научную теорию» (Локк, Лейбниц и др.), как «метафизику нравственности» (Кант). При таком подходе некоторые психологические особенности морали в ее реальном функционировании (например, «категоричность» морального требования) приобретали логический либо спекулятивно-метафизический смысл. Это не значит, что психология морали вообще упразднялась, просто она рассматривалась как низший, «эмпирический» уровень морального знания, а не как подлинный способ бытия морали.

Депсихологизация морали (в указанном понимании) ведет, таким образом, к тому, что интуитивно схватываемая современным культурным сознанием специфика моральных механизмов не находит общезначимого понятийного воплощения, она представлена большей частью в трактовке той или иной «партикулярной» метафизической концепции. На мой взгляд, для выявления искомой общезначимости нет другого пути, кроме обращения к психологической интуиции «обычного» человека – носителя морали, экспликации этого интуитивного представления в понятиях психологии. Труднее всего поддается такой экспликации специфическое моральное чувство, описываемое обычно в недостаточно специфичных понятиях «долга» и «одобрения». Впрочем, с подобными трудностями мы сталкиваемся при попытке описать любое человеческое переживание.

Популярный пример, приводимый в современных трудах по философии сознания для иллюстрации этой проблемы, – невозможность дать адекватное понятийное описание «боли»: можно описать и объяснить физиологические механизмы этого переживания, но действительно понять, что такое «боль», может только тот, кто ее испытывал. Моральное чувство, кроме прямой ссылки на знакомое каждому моральному субъекту переживание, может быть охарактеризовано также косвенно – указанием на его «несхожесть» с другими психическими интенциями (хотение, желание, симпатию и пр.), т.е. несводимость к этим интенциям; на его своеобразную «объективность» – в том смысле, что человек воспринимает его как нечто не совсем «свое», как исходящее от «внешнего» источника.

Другой компонент морали – это специфическая предметная направленность морального чувства, то есть содержание моральных требований и идеалов, описываемое уже вне психологического контекста. Большинство попыток определить мораль связано именно с выяснением особого содержания моральных ценностей, без учета психического механизма морали. Однако игнорирование моральной интенции не позволяет дать достаточно полное и верное (соответствующее общезначимой интуиции) определение, поскольку содержание моральных предписаний, как показал Кант, может частично или полностью совпадать с тем, что диктуется симпатией или склонностью. Тем не менее хотя это содержание и не является совершенно уникальным, оно все же достаточно специфично и в сочетании с моральной интенцией вполне определяет сущность морального феномена.

Если отказаться от предположения, будто существует некая внечеловеческая «абсолютная мораль», которая обеспечивает всеобщее единство моральных требований, то остается признать, что единственный способ выяснения общезначимого содержания морали - это анализ и обобщение реально существующих, сложившихся в «эмпирическом» сознании норм и оценок, которым обыденная интуиция придает статус «моральных». Вследствие огромного разнообразия конкретных моральных установлений их общезначимое предметное содержание может быть выражено только крайне абстрактной формулой.

Очевидно, объектом собственно моральной оценки всегда являются межчеловеческие отношения, точнее, те ситуации, в которых интересы людей (внутри того или иного сообщества) оказываются взаимосвязанными. Реально применяемые критерии морально доброго или должного относятся только к таким ситуациям. Поэтому те определения, в которых критерий морально ценного увязывается с тем или иным отношением субъекта к «высшим ценностям», «историческому прогрессу» или Богу, не соответствует фактически принятому понятию морали (если только за этими псевдонимами не подразумеваются в конечном счете другие люди с их реальными «земными» интересами).

Предметное содержание морали в его предельно обобщенном выражении составляет то, что принято именовать «справедливостью» – в ее распределительном (разумеется, не только грубо-экономическом) варианте. «Справедливым» в этом смысле является определенный «баланс» взаимозависимых интересов внутри того или иного человеческого сообщества. Моральная интенция направлена на установление (или восстановление) «справедливого» баланса, устранение «несправедливости». Сам критерий справедливости, разумеется, широко варьируется в социальном времени и пространстве. Но в своей исторической тенденции этот критерий приближается к требованию, чтобы при «расчете» такого баланса в любой конкретной ситуации моральный субъект рассматривал себя и других вовлеченных в эту ситуацию участников как существа, равноправные в своих жизненных притязаниях. Мне представляется, что из всех выработанных в моральной философии лапидарных формул, имеющих целью схватить суть эмпирически-всеобщего содержания морали, более всего приблизился к этой цели утилитаристский принцип «максимизации счастья» (взятый отдельно от его проповеднического и метафизически-натуралистического контекстов и от наивных попыток дать точный количественный расчет относительного «веса» разных видов счастья или блага).

В современной аналитической этике, безусловно лидирующей теорией, определяющей в значительной степени тематику исследований в этой области, является «моральный реализм». Эта теория привлекла внимание современных моральных философов. В последние примерно двадцать лет оживленные дебаты между реалистами и их оппонентами стали центральным пунктом моральной философии, в особенности той, которая идет в русле англо-американской аналитической традиции». Моральный реализм требует понимать моральные утверждения буквально – как утверждения, описывающие моральные свойства людей, поступков и институтов, – свойства, которые существуют независимо от нашего морального теоретизирования. Моральный реализм – это, упрощенно говоря, точка зрения, согласно которой имеются моральные факты и истинные моральные суждения, чье существование и природа независимы от наших убеждений о том, что есть правильное и неправильное. «Моральный реалист считает, что моральные суждения не только предполагают, но часто и излагают факты и ссылаются на реальные свойства, и что мы можем иметь и имеем, по крайней мере, некоторые истинные моральные убеждения и моральное знание».

Нынешний этический (или моральный) реализм сохраняет свою приверженность основному положению традиционного реализма в его платонистской и натуралистической версиях, – положению, согласно которому «доброе» и «злое», «справедливое» и «несправедливое» суть реалии, независимые от нашего сознания, от того, как мы к ним относимся, и поэтому наши нормативные суждения, выражающие моральную оценку или предписание, являются на самом деле дескриптивными – фиксирующими определенные «факты», описывающими (правильно или неправильно) указанные реалии.

Вместе с тем «реалисты»-аналитики, в отличие от их классических предшественников, основывают свои выводы не на спекуляции, а на тщательном исследовании морального сознания и языка; они весьма критичны по отношению к собственной теоретической позиции, видят ее слабые места, добросовестно вникают в доводы оппонентов, признают их весомость и так или иначе учитывают их путем коррекции своих теоретических выкладок.

Подытоживая, можно сказать, что никто из современных «реалистов» не готов всерьез воспринимать философскую фантастику платонизма (Дж. Мур, основоположник аналитической этики, старательно избегал сколько-нибудь определенного ответа на вопрос, где, как и в каком смысле существует добро само по себе). Однако презумпция объективного бытия добра является органической частью его этической теории, и практически все современные «реалистические» теории этики реалистично подходят к определению морали. Однако четкая дефиниция морали остается вопросом дальнейшего развития этической науки.

Характеристики

Список файлов курсовой работы