139177 (620275), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Таким образом, человек, по Шелеру, — это существо, превосходящее само себя и мир. Уже Кант возвысил дух над душой и категорически отрицал, что дух - это лишь функциональная группа так называемой душевной субстанции, обязанная своим фиктивным признанием лишь неправомерному овеществлению актуального единства духа.
Шелер видит все возможности понимания духа, которые играют фундаментальную роль в истории идеи человека. Первая из этих теорий, развитая греками, приписывает самому духу не только силу и деятельность, но и высшую степень власти и силы - Шелер называет ее классической теорией человека. Высшей точкой такого мира оказывается тогда, конечно, духовный и всемогущий Бог, т. е. Бог, который именно благодаря своему духу также и всемогущ.
Второе, противоположное воззрение, которое Шелер называет «отрицательной теорией» человека, представляет собой обратное мнение, что сам дух — поскольку вообще допускается это понятие — как минимум вся «культуросозидающая» деятельность человека. Шелер отвергает обе теории. Он утверждает, что благодаря этому отрицательному акту и происходит насыщение энергией изначально бессильного духа.
В период романтизма сложилось противопоставление духа и природы. «Дух обнаруживается как исполинский знак интеграла, соединяющий небо и землю, добро и зло» (Дрей-ер). Дух не является противником души, как считал Клагес, хотя душа (как понятие жизненной энергии человека) есть носитель духа, подтачивающего его силы. Но вместе с тем дух сохраняет и защищает жизнь, возвышает, совершенствует («одухотворяет») телесную деятельность.
Проблема духа в философии XX в.
В ХХ в. философия отнеслась к понятию «дух» более лояльно. Оппоненты в некоторых случаях переоткрыли его в рамках своих учений (например, версия Кассирера в неокантианстве, версия Юнга в психоанализе, версия Бергсона в витализме, версия Шелера в феноменологии, версия Сантаяны и Уайтхеда в неореализме). Философия культуры (особенно немецкая ветвь), строя цивилизационные модели, обнаружила его функциональность. Такие направления, как неотомизм, русская религиозная философия или итальянский неоспиритуализм (Кроче, Джентиле), нашли возможность реанимировать классические представления о духе в свете «неклассического» опыта современности. Персонализм, философия диалога, экзистенциализм в лице некоторых своих представителей (Мунье, Бубер, Ясперс) активно используют не только лексику традиционных учений о духе, но и их концептуальные схемы. В новейшей философии понятие «дух» непопулярно.
5 Духовность и самосознание
Индивидуально-волевые, коллективные и институциальные формы духовности.
Духовность, как индивидуальное качество, издавна проявлялась в виде исключительных волевых данных человека, способного заставить себя сделать то, чего не могли сделать другие люди. Речь здесь идёт о подавлении любых эмоций, блокирующих целенаправленную деятельность, прежде всего страха и гнева. Именно эти моменты всегда отмечаются во всех преданиях о мудрецах и религиозных деятелях, и техники развития и саморазвития сознания к овладению такими способностями составляют необходимую часть религиозного воспитания.
Однако, чисто волевые качества человека, не подкреплённые (по каким-то причинам) коммуникативными и интеллектуальными способностями, создают для коллектива, общества помехи в жизнедеятельности, особенно, когда эти качества становятся для человека самоцелью (например, как гарантированный путь к власти). Для такого человека его воля – уже не просто орудие, как для других, а оружие против других, которых он считает своими врагами. Поскольку в условиях (реальной или воображаемой) враждебности главным остаётся его жизнь – абсолютная для человека ценность, – то абсолютными и нерефлектируемыми (т.е. выходящими за пределы самосознания) становятся и его волевые качества, как форма его духовности. Тогда такой человек должен быть рано или поздно, так или иначе изъят из общества. Такая практика и порождает мораль, в основе которой лежит некоторая абсолютная неиндивидуальная ценность.
Для морального сознания свойственна своя форма духовности, с иной, чем индивидуальная, волевой целенаправленностью: главным для него становится исполнение моральных норм, а неисполнение – абсолютной антиценностью (под угрозой лишения жизни), так что мораль становится основой всех социальных и государственных институтов, на которые "переносится" её духовность и бездуховность (если мораль нарушается): они считаются теперь единственным средством водворения духовности в обществе и поэтому самоценными. Самосознание в этом случае сводится к роли контролёра над сознанием. При этом происходит перерождение исходной идивидуальной "волевой" духовности: целенаправленность "моральной" духовности заключается в самовоспитании к беспрекословному повиновению общепризнанным носителям морали; воля оборачивается на себя и самоуничтожается во внешнем проявлении, делая человека несвободным. Это и порождает проблему бездуховности: конфликт индивидуальности и коллектива (общества) становится всеобщей основой невротизации, проявляющейся в психопатиях (внутренний аспект) и в преступности (внешний аспект). Возрождение индивидуальной "волевой" духовности на этом этапе приобретает форму целенаправленного и систематического нарушения моральных норм, т.е. становится оружием против общества, а аморальность осознаётся как позитивное индивидуальное качество. Такое самосознание имеет целиком негативный характер: оно утверждает в качестве главной ценности и основной формы самоутверждения для сознания отрицание любых норм (моральных, интеллектуальных, культурных).
Духовность и интеллект.
С этого момента различие духовного и бездуховного размывается: то, что в одном возрасте, в одном социальном слое, в одной профессии, в одной религии, в одной культуре считается духовным, признаётся бездуховным в другой. Перед индивидом встаёт непростая проблема выбора личной формы духовности (т.к. духовна только свобода, а заимствование "чужой" духовности лишает человека свободного самоопределения). Но отсутствие (вернее, исчезновение) социальных и культурных оснований для выработки обществом и усвоения индивидом интеллектуальных норм такого выбора порождает двойственные (диалектические) формы духовности: позитивные в одном смысле и негативные в другом, и в силу этого антиинтеллектуальные.
В раннем возрасте это выражается в виде детского упрямства (которое, однако, может остаться на всю жизнь), – старинная проблема педагогики. Ведь именно упрямство (т.е. антиинтеллектуальная волевая духовность) взрослых является исходной причиной, побуждающей упрямых детей искать более эффективные, например, более интеллектуальные (хитрые), формы противостояния; речь идёт об эскалации уровней враждебности в сторону обобщения; так порождается антиобщественное и преступное сознание.
В общественной жизни, например, в политике, это выражается в так называемой "принципиальности", – когда человек желает поступать только в соответствии с привычными для него нормами, даже если это очевидным (для него самого и для всех) принесёт вред и приведёт к неудаче. Такие формы бездуховности наиболее распространены в периоды социальной стабильности, но становятся заметны с её нарушением, когда с вредом и неудачами больше нельзя мириться. Дальнейшее развитие "принципиальности" порождает фанатизм – чисто невротическую форму неспособности выйти за пределы норм. В условиях всеохватывающей общественной нестабильности такой феномен может стать фактором самоорганизации в обществе, и процесс этой самоорганизации может использовать все возможные духовные факторы, но ограничивается он только материальными факторами. Именно они "открывают глаза" и побуждают к рефлексии и преобразованию норм. В этом и заключается позитивная работа самосознания.
Общечеловеческая духовность как духовный идеал нашего времени.
Многие высказывают сомнения относительно содержания и смысла понятия "общечеловеческая духовность" – его считают неопределённым, бессодержательным и потому лишённым смысла. Люди же, пропагандирующие такие идеи, подвергаются критике, особенно, со стороны конфессий. Так институциальные формы духовности борются за своё самосохранение и экспансию, зачастую отказываясь видеть общечеловеческий характер современных проблем и решать их в соответствующем масштабе. При этом не берётся во внимание, что сущность духовности не разъединяющая, а объединяющая, т.е. духовность, имеющая и, тем более, целенаправленно сохраняющая свои границы, борющаяся со своими "врагами", перестаёт быть духовностью, а идеальной формой духовности является именно та, масштаб которой наивысший для всех уровней бытия: индивидуального, социального, глобального.
При этом, никто не возражает против понятия "общечеловеческое бытие", против наличия проблем, касающегося всего человеческого рода. Но чаще всего люди склонны винить в этих проблемах кого угодно, но только не себя, не понимая, что тем самым они только усугубляют их. В наше время конфликты могут погубить весь мир, т.к. процессы глобализации выставили на свет огромное количество культурных различий народов, оказавшихся в тесном соприкосновении. Это порождает естественную неприязнь, для борьбы с которой пока нет никаких средств (тем более, что в традиционных культурах поощряется негативное отношения к чужому – ксенофобия). Это значит, что решение общечеловеческих проблем и формирование общечеловеческой культуры и духовности – это один и тот же процесс.
Временной масштаб этого процесса таков, что его нельзя представлять традиционными средствами социального и даже социокультурного проектирования, – они слишком узки для этого. Речь идёт о масштабе, измеряемом поколениями, и только в этом масштабе индивидуальная духовность может приобрести собственно общечеловеческое качество – качество индивидуального самосознания. Для человека с таким самосознанием проблема его места в мире и в бытии решена, а это значит, что перед ним никогда не возникнет неразрешимых проблем, и он сам никогда не создаст новых проблем, прикрываясь необходимостью решения старых. Культура такого самосознания – это культура нашего будущего.
Психиатрия и духовное развитие
Ни одна западная школа психотерапии, за исключением психосинтеза и юнгианской психологии, не признает духовность подлинной психики. Теоретические рассуждения по большей части не учитывают богатства знаний о сознании и разуме, накопленного за века великими духовными традициями мира. Глубокие послания этих систем полностью игнорируются и отбрасываются, объясняются как примитивные предрассудки, как вариации детских конфликтов или как культурные эквиваленты неврозов. И духовность и религию в западной психиатрии толковали как нечто генерируемое человеческой психикой в ответ на внешние события — ошеломляющее воздействие окружающего мира, угрозу смерти, страх перед неизвестностью, конфликтные отношения с родителями. До недавнего времени единственной структурой, где можно было непосредственно испытывать альтернативные реалии духовной природы, были рамки душевной болезни. В конкретной клинической работе с религиозными верованиями пациента мирятся, только если их разделяют большие группы людей. Идиосинкразические системы верований, отклоняющиеся от регламентированных и культурно приемлемых форм, или прямые переживания духовных реалий обычно истолковываются как патологические, свидетельствующие о психотическом процессе.
Но некоторые исследователи сочли традиционную психиатрическую точку зрения на духовность и религию неприемлемой. Основатель психосинтеза Роберто Ассаджиоли видит в духовности жизненную силу человеческого существования и самую суть психики. Многие из явлений, которые официальная психиатрия считает психопатологическими, он интерпретирует как сопутствующие духовному раскрытию.
К. Юнг также придавал огромное значение духовным измерениям и импульсам психики, создал надежную концептуальную систему, которая соединяет и интегрирует психологию и религию. Значимый вклад в новое понимание отношений человеческой личности к мистическому опыту принадлежит Абрахаму Маслоу. На основе широких исследований многих спонтанных мистических (или «пиковых», по его определению) переживаний он опроверг традиционное психиатрическое воззрение, приравнивавшее их к психозам, и сформулировал радикально новую психологию. По Маслоу, мистический опыт не следует рассматривать как патологический, гораздо более уместно было бы рассматривать его как сверхнормальный, поскольку он ведет к самоактуализации и происходит у нормальных во всем остальном и вполне адаптированных индивидов.
По словам С. Грофа, западная психология и психиатрия отвергает любую форму духовности как ненаучную, сколь бы она ни была совершенна и обоснованна. В контексте механистической науки духовность приравнивается к примитивному предрассудку, невежеству или клинической психопатологии. Правда, когда религиозное верование разделяется большой группой людей, внутри которой оно увековечено культурным программированием, то это еще более или менее приемлемо для психиатров. В таких обстоятельствах обычные клинические критерии не применяются, общее верование не рассматривается как обязательный признак психопатологии.
Глубокие духовные убеждения в неевропейских культурах, где нет современной образовательной системы, обычно объясняются невежеством, инфантильным легковерием и предрассудками. В нашем собственном обществе глубокая интерпретация духовности явно не пройдет, особенно среди хорошо образованных и высокоинтеллектуальных личностей. Поэтому психиатрия прибегает к выводам психоанализа, утверждающего, что происхождение религий уходит корнями в неразрешенные конфликты младенческого и детского возраста: понятие божеств отражает инфантильный образ родительских фигур, отношение верующих к ним есть признак незрелости и детской зависимости, а ритуальные действия означают борьбу с угрожающими психосексуальными импульсами, сравнимую с тяготами невроза навязчивости.