74329 (612376), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Во – первых, научно-технический прогресс. В «Освобожденном мире» Уэллс рисует впечатляющую линию развития, начинающуюся с первобытного человека, который «щурясь, смотрел на солнце и мечтал поймать его в ловушку, заколоть копьем, когда оно уйдет в свое логово за дальними холмами» 58, до проблемы радиоактивного распада тяжелых элементов, решение которой в 1933 году автор приписывает ученому по фамилии Холстен59. И это не просто череда открытий и изобретений отдельных гениев, это общая парадигма человеческой истории: «История человечества – это история обретения внешней мощи» 60. Изобретение Холстена приносит огромные изменения, не затрагивающие, однако политической сферы. В результате в руках посредственных государственных деятелей оказывается оружие огромной мощи. В этом противоречии между устаревшей политической системой и огромным техническим потенциалом Уэллсу видится возможность развязывания «последней войны» 61.
Соответственно вторым направлением исторического процесса, в ходе которого выявляется неизбежность войны, является политическое и социальное развитие. Система государств, разделенных границами, стремящихся к их перекройке и изменению, преследующих свои эгоистические цели не отвечает новым условиям времени. «Управление было тормозом в руках энергичных фракций, прогресс шел вне общественной деятельности и вопреки ей, а законодательство представляло собой запоздалое и до предела искаженное признание {настоятельных} потребностей…» 62. Среди синдромов надвигающейся войны Уэллс говорит о наращивании сил армий и флотов, накоплении разрушительных сил шовинизма, взаимного недоверия, расового антагонизма, развитие вредной и беспринципной прессы 63
Таким образом, Уэллс рассматривает будущую войну не просто как очередное вооруженное столкновение между государствами, он видит в ней неизбежное следствие исторического развития на протяжении длительного периода. Война предстает как рубеж в истории, как точка отсчета новой эпохи (подробнее о ее последствиях будет сказано в главе 4). Эти две мысли – о неизбежности войны и ее значении как колоссальной вехи в истории человечества – Уэллс выразил в одной фразе: «Могло ли человечество предотвратить катастрофу войны в воздухе? Праздный вопрос – не менее праздный, чем вопрос о том, могло ли человечество предотвратить крушение, превратившее Ассирию и Вавилон в бесплодные пустыни, или эти медленные упадок и разложение общества, которыми завершилась глава о Римской империи!» 64
Однако у «неизбежности» войны, признаваемой Уэллсом есть и другая сторона65. Уэллс предстает не просто сторонним и объективным наблюдателем за ходом истории (хотя герой автора, от имени которого ведется повествование, пишет о событиях, для него уже прошедших, но на самом-то деле рассуждения самого Уэллса обращены не в прошлое, а в будущее). Он не только пишет о неизбежности войны, но в определенном смысле ждет ее. Война, несмотря на весь свой ужас и разрушения, становится необходимой фазой в преодолении противоречий старого общества и рождения общества нового. Герой «Освобожденного мира» Марк Каренин говорит следующее: «Он (т.е. мир до войны – М.И.) мучительно жаждал освобождения, и, быть может, ничто уже не могло освободить его и оздоровить, ничто, кроме ярости и насилия атомных взрывов. Вероятно, они были необходимы» 66
Вторую главу «Освобожденного мира» Уэллс называет «Последняя война». Это название далеко не случайно. В 1914 году, когда Первая мировая война уже начнется, выйдет в свет сборник статей Уэллса, название которого чаще всего переводят «Последняя война», однако его английский вариант точнее передает смысл «The war that will end war». Само название говорит о том, что Уэллс верил, что эта война принесет конец всем войнам.
В этом ожидании войны наш герой был не одинок. Многие деятели культуры Европы (Маринетти в Италии, Блок и Маяковский в России) ждали эту войну, которая «развеет духоту ожиданий и очистит воздух» 67. Таким образом, воззрения Уэллса по вопросу ожидания войны являются составной частью одной из общеевропейских тенденций.
В заключении первой главы хотелось бы отметить еще одну особенность темы будущей войны в произведениях Уэллса (вскользь о ней говорилось и выше). Хотя мы говорим о ней как о будущей, в произведениях автора она предстает как нечто уже прошедшее. Автор сознательно смещает временные пласты. Это позволяет ему придать своим словам эффект достоверности и объективности, с одной стороны, и, с другой, показать роль и значение войны для последующего развития событий.
Глава 2. Характеристика военных действий, тактики и стратегии в будущей войне. Будущие враги и союзники
Первую главу мы посвятили общему анализу темы войны в произведениях Уэллса, однако не менее важно рассмотреть ее конкретные детали. Вопрос, изучаемый в данной главе, будет касаться характеристики военных действий, тактики и стратегии в будущей войне.
Мы выбрали путь характеристики боевых действий по отдельным источникам. Безусловно, мы будем пытаться выстраивать общую линию рассуждений Уэллса, однако такой путь представляется необходимым. Главная причина состоит в том, что сами описания существенно отличаются от романа к роману, причем не только с внешней стороны, но и в сущности.
Любопытно рассмотреть, как Уэллс видит начало войны, с какими событиями связывает его. В размышлениях автора о развертывании войны можно выделить два блока: общефилософский и конкретно-исторический. К первому относятся его мысли о бессмысленности войны, не меняющую ничего кроме «красок на географических картах, рисунков почтовых марок и отношений между немногими, случайно выдвинувшимися личностями» 68. Начать ее может горстка людей, в результате же пострадают миллионы. В данном контексте конкретный повод для Уэллса не так важен, в конечном счете, он лишь дает выход силам, выросшим на почве национализма и несправедливой государственной системы.
Однако для нас важны и конкретно-исторические размышления Уэллса по поводу начала войны. В романе «В дни кометы» центральным конфликтом будущей войны предстают противоречия между Великобританией и Германией. Отдельно размышляя об англо-бурской войне (Уэллс резко критикует ее бессмысленность и античеловечность), писатель видит истоки этого конфликта в более далеком прошлом, не говоря, однако чего-то более конкретного. Вместе с тем весьма любопытно, что повод к будущей войне Уэллс ищет в колониальных проблемах: «Кто-то водрузил британский флаг на правом берегу какой-то тропической реки, названия которой я до тех пор ни разу не слышал, а пьяный немецкий офицер, получивший двусмысленный приказ, сорвал этот флаг. Затем один из туземцев той страны – несомненно, британский подданный – был весьма кстати ранен в ногу… Ясно было одно: таких вещей мы Германии не прощаем» 69. Необходимо учитывать, что эта мысль появляется на фоне размышлений о Британской империи, где судьбы самих британцев «безнадежно переплетены» с судьбами управляемых народов. Одним словом, Уэллс рассматривает возникновение будущей войны (если опустить его общефилософские мысли) с позиции гражданина Британской империи, государства, где конфликт в колониях может служить причиной для угрозы самой метрополии (как и произойдет далее в романе), где внешнеполитические действия находятся в той или иной связи не только с положением метрополии, но и ее колоний
Другой вопрос как Уэллс относится к своей причастности к империи. Он далеко не склонен слепо следовать имперской пропаганде, с ее утверждением величия империи и тех, кто является ее гражданами. Скорее наоборот: «Прошли века за веками цивилизации, а посмотрите – это бедная свинья все еще трудится до последнего пота и плетется без конца по этому полю. А он англичанин, да! Он представитель господствующей расы мира, да! Он один из правителей Индии. Эх, тут покойник – и то расхохочется!» 70. Все это мнимое величие и блеск представляются лишь ширмой для прикрытия интересов правящих кругов и способов втянуть население в войну. Вот как Уэллс описывает типичное представление англичанина о мировой политике в канун войны (в романе «В дни кометы»): «Германия – я обыкновенно представлял себе это мифическое зловещее существо в виде затянутого в панцирь императора с торчащими усами и с большим мечом в руке, осененного геральдическими крыльями – нанесла оскорбление нашему флагу» 71. Однако вопрос об отношении Уэллса к империи не так прост. Как мы указывали выше и постараемся показать в дальнейшем, не разделяя напрямую ценности, пропагандируемые государством, писатель все же исходил в своих воззрениях на будущую войну из точки зрения интересов и представлений именно Британской империи.
Можно говорить о том, что Уэллс выделяет два различных по своему характеру чувства: патриотизм традиционный («симпатия к своим соотечественникам, гордость за свои обычаи, нежность к родному языку и родной стране») и патриотизм новейший («порождение великодержавной и международной политики») 72. Они весьма четко выражаются присущими двум поколениям семьи Смолоуейзов представлениями: «Дед Берта прочно усвоил вековые предрассудки и не знал более ругательного слова, чем «французишка». Голову же Берта дурманил целый вихрь то и дело менявшихся и только прямо не призывавших к насилию лозунгов относительно соперничества Германии» 73. Как видно, весьма положительно и, по крайней мере, без неприятия относится к традиционному патриотизму, однако, как мы постараемся показать ниже, ему не были подчас чужды и некоторые проявления новейшего.
Вернемся к вопросу о том, как Уэллс представляет себе начало войны. Другой ее вариант (по сравнению с романом «В дни кометы») он описывает в романе «Война в воздухе». Центральным конфликтом начальной фазы войны в нем предстают противоречия между Германией и Соединенными Штатами, выливающиеся в атаку воздушного флота Германии на США. Для объяснения этого факта Уэллс рисует весьма любопытную картину расстановки сил на мировой арене. Он выделяет три ведущие силы (расположены по мере силы, приписываемой автором):
1. Соединенные Штаты: «нацию торговую, но начавшую вооружаться ввиду поползновений Германии проникнуть в Южную Америку, а также в результате собственной неосторожной аннексии территорий, расположенных совсем под боком у Японии» 74
2. Восточно-Азиатская конфедерация – теснейшее сотрудничество Китая и Японии
3. Германский союз «по-прежнему стремившийся осуществить свою мечту – насильно объединить под эгидой германской империи Европу и ввести повсюду немецкий язык» 75
За ними следуют гораздо менее воинственные Британская империя, в которой ширятся движения пробуждающихся народов, Франция, не желавшая войны, но стоявшая в вопросах социальных и политических во главе западной цивилизации, и раздираемая революционными и реакционными потрясениями Россия.
В этой картине есть несколько очень любопытных моментов 76. Во – первых, это своего рода сопоставление Германской и Британской империй. Относительно первой Уэллс пишет четко и однозначно: ее намерения насильственного объединения Европы, а также ее культурной ассимиляции агрессивны и несправедливы. Однако что касается Британской империи ситуация представляется уже сложнее. Несмотря на отмеченные им факты презрения к покоренным народам и недооценку новых веяний среди них, Уэллс, к примеру, пишет (хотя и с известной долей иронии) о том, что британцы принесли положительного в их жизнь. Внедрение английской культуры и языка в жизнь колоний Уэллс оценивает как факт положительный. Таким образом, получается, что политика Британии в колониях, несмотря на отрицательные стороны, все же имеет положительные черты, тогда как попытка Германии проводить схожую политику уже по отношению к народам Европы кажется ужасной и агрессивной. Получается, что Уэллс не совсем объективен. Возможны два ответа. Либо он в определенной степени разделяет характерное для его времени представление о цивилизованных европейских народах и развивающихся, но все же находящихся на другой ступени покоренных народах колоний, и схожие меры по отношению к двум этим группам оценивает неоднозначно. Либо когда речь заходит о Британской империи он склонен оправдывать действия своего родного государства. Тогда стоит признать, что в его оценке Германии немалую роль играют именно патриотические чувства гражданина Британской империи77.
Вторым любопытным аспектом в приведенной выше расстановке сил представляется место, отводимое Японии и Китаю. Наверняка были свежи впечатления о русско-японской войне, показавшей силу Японии (и слабость России), однако тот факт, что Уэллс отводит ей второе место, достаточно неожидан. Как его можно попытаться объяснить? Можно было бы предположить, что Уэллс в той или иной степени следовал лозунгам о «желтой угрозе», популярным в предвоенный период. Однако в самом романе автор дает им отрицательную оценку, называя их «возмутительными» 78. На наш взгляд, в большей степени здесь проявилась идея Уэллса о постепенном усилении Японии, об изменении общемирового баланса сил. Если это действительно так, то нельзя не признать, что он оказался прав, и с ним вполне соглашаются историки79.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
