73146 (612111), страница 6
Текст из файла (страница 6)
Перед читателем проходит целая вереница людей из народа. Знакомясь с ними, читатель постигает самую суть народности, вне которой ничего не ожжет быть хорошего (эта мысль также присутствует в зарисовках охотника) и в жизни привилегированных сословий.
Таков умный и практичный Хорь, «административная голова», по характеристике автора (данное выражение в тексте употреблено в положительном смысле). Хорь насквозь видит своего барина (помещика Полутыкина). Хорь платит ему сто рублей в год, во всем остальном он сам себе голова. У него добротный дом, справное хозяйство, сыновья смотрят открыто, с чуть упрятанной усмешкой – признак собственного достоинства. И невольно напрашивается мысль: если отдельные мужики в рамках крепостной системы сумели стать на ноги, то как бы развернулся народ, если бы оказался свободным, получив волю и почувствовав себя хозяином? Недаром автор сравнивает Хоря с Петром Великим, человеком «русским, - замечает рассказчик, - по своим преобразованиям», смелости в обновлении жизни.
А вот друг Хоря Калиныч – идеалист, романтик, нежная и возвышенная душа. Хозяйства у Калиныча нет, и не потому, что ленив. А потому, во-первых, что барин «отрывает» всякий раз его на охоту в качестве «знатока» необходимых для отстрела мест. Главное же, потому, что сам тяготеет больше к природе, ему необходимо постоянное движение, постоянное общение с природой.
Влюбленность в природу, отношение к ней как к живой стихии наделило Калиныча бесценным даром – душевной теплотой, отзывчивостью. Он идет к своему другу Хорю с пучком полевой клубники – своеобразный символ дружеской ласки, привязанности и деликатности.
Речь Калиныча певуча, глаза имеют кроткое выражение, с ним приятно находиться. Рядом с ним человек как бы отдыхает душой. Калиныч, к тому же, и художник, артист: поет, играет на балалайке, немудряще, конечно, но с чувством.
Рядом с образом Калиныча можно поставить и образ Лукерьи («Живые мощи»), который обычно рассматривается как пример долготерпения русского человека, его способности вынести любые тяготы, притом в экстремальных условиях (Лукерья, некогда лучшая певунья на селе, красавица, повредила позвоночник – и вот в течение семи лет без движения…). Конечно, во всем этом следует видеть мужество необычайное, стойкость русской души. Но не менее важно осознать источник такой стойкости.
Духовное преодоление Лукерьей физической немощи произошло вследствие осознания ею жертвенности своего страдания, его необходимости для избавления других крестьян от мук и греховности. Иными словами, Лукерья почувствовала свою причастность к божьему откровению – и это наделило ее такой внутренней силой, какая далеко не всегда обнаруживается у людей в обычных условиях. Убежденность Лукерьи в том, что ее крест – залог благодатной любви Бога, позволяет ей обрести гармонию, единение с миром и средой. Оттого она вовсе не чувствует себя несчастной («Многим хуже бывает», - говорит она про себя, хотя казалось бы – куда еще хуже?). Примечательно, что у нее «свои» отношения с природой, «свое» очень тонкое, хотя и неосознанное рассудком понимание высшего предназначения сущего: «лежу-полеживаю - не думаю; чую, что жива, дышу – и вся я тут. Смотрю, слушаю. Пчелы на пасеке жужжат да гудят; голубь на крышу сядет и заворкует; курочка-наседка зайдет с цыплятами крошек поклевать, а то воробей залетит ли бабочка – мне очень приятно» [26, с.89]. Ясно, что такое обостренное восприятие мира возможно только при наличии в душе человека страстной веры в непреходящее совершенство мира духовного. Стало быть, неприложима к Лукерье пресловутая формула об умении русского человека удовлетворяться «малым», искупаться в «ложке воды», а потом «босиком поплясать на морозе». Совсем наоборот. Через физическую беспомощность Лукерьи выявлена и ничем не убитая тяга (как человека, выросшего в своих национальных верованиях) к беспредельной чистоте истинной любви, к полному удовлетворению потребностей и совершенству.
«Золото» сердца народного раскрыто Тургеневым и в других рассказах и очерках: «Бежин луг», «Касьян с Красивой Мечи», «Свидание». Причем каждый последующий рассказ не повторяет, а углубляет и расширяет представления читателей о свойствах народного характера.
Кульминационным, пожалуй, является рассказ «Певцы». Здесь рисуется состязание двух певцов из народа: Якова Турка и рядчика из Жиздры (рядчиками в старину называли людей из торгово-ремесленных сословий, которые осуществляли артельный наем свободных крестьянских рук).
Известно, что искусство народа – это его душа. Сильная, удалая и страстная, она как раз и вылилась в пении Якова. «Русская, правдивая, горячая душа, - пишет автор, - звучала и дышала в нем и так хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны…Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль…» А вот и впечатление, реакция на пение Якова тех, кто находился в это время в Притынном кабаке: «Я оглянулся – жена целовальника плакала, припав грудью к окну…серый мужичок тихонько всхлипывал в уголку, с горьком шепотом покачивая головой: и по железному лицу Дикого-Барина, из-под совершенно надвинутых бровей, медленно прокатилась тяжелая слеза…Все стояли как оцепенелые» [26, с. 106].
Да, подлинное искусство объединяет и очищает людей. И в жизни народа, как показывает Тургенев, бывают столь же возвышенные минуты, как и у владельцев блестящих гостиных. Вместе с тем правдивый и честный художник, Тургенев не скрывает, что в своем повседневном быту народ еще очень далек от реализации того богатого духовного потенциала, который скрыт в его душе и получает выражение в песнях, в искусстве. Этот контраст между возможностями народа и его действительным состоянием недвусмысленно подчеркнут следующими сценами. Отдохнув на сеновале и покидая деревню, охотник решил заглянуть в окно кабачка, где несколько часов назад был свидетелем дивного пения. И что ж? Его глазам предстала «невеселая» и «пестрая картина»: все были пьяные, начиная с Якова. С обнаженной грудью сидел он на лавке и, напевая сиплым голосом какую-то плясовую, уличную песню. Лениво перебирал и щипал струны гитары…Посередине кабака Обалдуй, совершенно «развинченный» и без кафтана, выплясывал вприпрыжку перед мужиком в сероватом армяке; мужичок в свою очередь с трудом топал и шаркал ослабевшими ногами и, бессмысленно улыбаясь сквозь взъерошенную бороду, изредка помахивал одной рукой, как бы желая сказать «куда ни шло!» [26, с. 107].
Эту сцену обычно опускают…Но что же делать с контрастами, которые есть в жизни и которые, как видим, со всей откровенностью обнажены правдивым писателем? Ведь они тоже часть нашего бытия, которая, к сожалению, не изжита до сих пор. И не случайно, видимо, Тургенев столь подробно описывает вечернюю сцену в кабаке. Она отражает как раз ту сторону нашего национального бытия, которая чуть позже была сформулирована Некрасовым, хотя и жестко, но в конечном счете справедливо: «…ты и убогая».
Любопытна в этой связи концовка рассказа. Отойдя от окна, из которого доносились нестройные звуки кабацкого «веселья», охотник быстро зашагал прочь от колотовки. И тут раздался звонкий голос мальчика, обращенный, по-видимому, к своему брату: «Антропка! Иди сюда, черт ле-ши-и-ий! Тебя тятя высечь хочи-и-и-ит!» На этом и кончается рассказ. Странная концовка…
Возможно, Антропка действительно виновен, заслужил сечения, а может это случайный эпизод. Но не случайно он вставлен в финал рассказа.
В системе тургеневской «тайнописи» («художник должен быть психологом, но «тайным» - говорил писатель) он воспринимается как контрастная параллель к тому состязанию, которое произошло днем в Притынном кабачке, где присутствующие (а заодно и читатель) ощутили нечто высокое и прекрасное. И получается, что с одной стороны, песня, хватающая за сердце, исторгающая слезы из наших глаз, а с другой – «высечь хочи-ит», то есть всеотупляющая будничность, «власть тьмы», как скажет впоследствии Л. Толстой, характеризуя противоречивые факторы народного быта.
Контраст высокого и будничного, безобразного и прекрасного, силы и бессилия обусловлен в народной жизни в первую очередь условиями культурно-экономического развития. Но трагедия русской национальной жизни, бессилие народа зависят не только от социального угнетения, но и от инертности в сочетании с малодушием, от давней привычки многих русских людей приспособляться ко всякому существованию. И действительно, некоторые крестьяне, как показывает Тургенев (и это нисколько не противоречит тому, что изображено в «Живых мощах», поскольку там дан иной тип человека), смиряются с любым положением. Таков, к примеру, Сучок из рассказа «Логов». Каких только он должностей не исполнял при барах своих! Был и кучером, и форейтором, и садовником, и доезжачим, и «актером» - и никогда ничего толком не делал и ничего не умел.
Последняя его должность – «рыболов» у пруда, где нет рыбы. И что же? Он доволен своей жизнью, бывают минуты, когда испытывает даже некоторое подобие радости. Что хочешь с такими людьми делай! Они все снесут, все стерпят, с любыми условиями примирятся и даже сами объяснят их неизбежную причину. Жаловаться? Ни-ни! «Экста! – отвечает один из мужиков на вопрос о том, почему крестьяне не возмущаются злочинием своего старосты. – Да поди ты, - пожалуйся…Нет уж, он тебя вот как, того» («Бурмистр»). Таков ответ.
Понятно, что забитость крестьян во многом определяется их экономической зависимостью от «хозяев», от крепостного права. Но было бы неверно забывать о психологии, которая живуча. И теперь еще многие, обратившись к другим сферам деятельности, прервав свои вековые связи с земледелием, живут, руководствуясь опасением: «Нет уж, он тебя вот как, того…» И отступают, и – создают тем самым тяжелую, трагическую коллизию национальной несогласованности, разъединения.
В «Записках охотника» есть еще один чрезвычайно важный художественный компонент – природа. Здесь Тургенев мастерски использует картины природы для выявления, подчеркивания какой-либо особенности в характере героя, для передачи психологических нюансов в ощущениях персонажей. Вспомним, например, как тонко подчеркнута печаль девушки, можно сказать, трагедия Акулины в рассказе «Свидание».
Нежно любящая Акулина приходит в рощу для свидания с избалованным барским камердинером и узнает, что он уезжает со своим господином в Париж, покидая ее, в сущности, навсегда. Природа здесь – тонкий, лирический комментарий к тягостному, безысходному состоянию девушки: «Порывистый ветер быстро мчался навстречу чрез желтое, высохшее жнивье; торопливо вздымаясь перед ним, стремились мимо, через дорогу, вдоль опушки, маленькие покоробленные листья» [26, с. 64]. «Маленькие покоробленные листья» - своеобразный аналог с душевным переживанием Акулины. А начинался рассказ с описания стройных молодых березок, которым под стать это милое нежное существо.
Пейзаж в «Записках охотника» - это не только способ углубления психологической характеристики героя, не только орнамент, усиливающий лиризм повествования, но и нечто большее. Это образ родины, России. Тургенев очень трогательно показывает отношение к природному миру. К сожалению, такое отношение еще не стало нормой бытия, нормою человеческой морали, хотя и живет в глубинах народного сознания. Тем примечательнее диалог между «чудным», не от «мира сего» мужиком-Касьяном и охотником.
В тот момент, когда отдыхающий охотник в полной мере ощутил окружающую благодать, Касьян, взявшись сопровождать охотника и все время молчавший до этого, неожиданно заговорил с несвойственной ему обычно настойчивостью:
«- Барин, а барин! – промолвил вдруг Касьян своим звучным голосом.
Я с удивлением приподнялся; до сих пор он едва отвечал на мои вопросы, а то вдруг сам заговорил.
- Что тебе? – спросил я.
- Ну, для чего ты пташку убил? – начал он, глядя мне прямо в лицо.
- Как для чего? Коростель – это дичь: его есть можно.
- Не для этого ты убил его, барин: станешь ты его есть! Ты его для потехи убил.
- Да ведь ты сам, небось, гусей или куриц, например, ешь?
- Та птица богом определенная для человека, а коростель – птица лесная. И не он один: много ее, всякой лесной твари, и полевой и речной твари, и болотной и луговой, и верховой и низовой – грех ее убивать, и пускай она живет на земле до своего предела.
…Кровь, - продолжал он, - святое дело кровь! Кровь солнышка божия не видит, кровь от свету прячется…великий грех показать свету кровь, великий грех и страх…
Я, признаюсь, с совершенным изумлением посмотрел на странного старика. Его речь звучала не мужичьей речью: так не говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят. Этот язык, обдуманно торжественный и странный…Я не слыхал ничего подобного» [26, с. 142].
С автором следует согласиться: «Так не говорят простолюдины», да и вообще – никто пока не говорит так, и голос Касьяна в контексте тургеневского повествования, пожалуй, можно воспринимать как голос самой Природы, взывающей к человеку. И все-таки именно в народных слоях Тургенев как раз и находит истоки этой подлинной любви к Природе, к которой всем надо приобщаться. Мало того, вникая в «странные» поступки, «чудную» психологию таких, как Касьян с Красивой Мечи и Калиныч, автор приходит к осознанию и утверждению необходимости новой меры человеческой нравственности, которая бы регулировалась отношением человека к природе. Тургенев И.С. Одним из первых провозгласил чувство ответственности человека за свои действия перед Природой.
Следует обратить внимание еще на одну особенность «Записок охотника». Воспроизводя картины народной жизни, указывая на «золотые» россыпи в душах крестьянских, Тургенев далек от идеализации действительности. Человеческая жизнь не так благодатна, как окружающая нас природа. Писатель не скрывает того, что помещики погрязли в лихоимстве, бесчестии в отношении к своим подданным, а в народных массах еще не проснулись и наполовину, не действуют его потенциальные животворящие силы. Он не стал в своих очерках рисовать идеальные образы положительных людей, способных преобразовать действительность. Но все-таки веры в добро и прекрасное он не терял. И если говорить о «Записках охотника», то здесь авторские надежды связаны с упованиями на живительные истоки самой жизни, понимаемой как единый и для природы и для человека процесс. Вот почему книга завершается не описанием какого-либо случая или отдельной человеческой судьбы, а картинами природы (очерк «Лес и степь»).
Когда знакомишься с отзывами современников о «Записках охотника», то встречаешься с совершенно неожиданными утверждениями о прикрашенности изображения народа.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
