3883-1 (611572), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

И дух томится и страдает.

В любви такой

Ах, все смущает,

Отнят покой.

Нигде уж для меня веселья нет,

Оставлена моим неверным,

Противна жизнь и неприятен свет

Уж навсегда очам сим слезным.

Рассталась я

Ах, в век с моим любезным,

Несчастная.

Почто изменника я своего

Еще любезным называю?

Забыл меня, забуду я его,

Но, ах, почто не забываю

Льстеца сего?

Нет…Обожаю

Еще его.

Очевидно, что содержание стихотворения достаточно драматичное: описана неразделенная любовь. У одной стороны явно выраженное стремление к сохранению. Отношений, она осталась верной своим обязательствам, она чувствует себя несчастной из-за разрыва, который произошел по инициативе другой стороны, названной «неверным» и «льстецом». Такие стихотворения не были характерны для содержания журнала, насквозь пронизанного атмосферой игры словами и смыслами, иносказаниями. Поэтому появление такого произведения, выбивающегося из общего контекста, должно озадачить читателя и навести его на мысль, что здесь кроется некая аллегория.

Вторым материалом в номере является «Письмо к издателю», где намекается на неприятности читателей, вынужденных переплачивать за разбухшие из-за антикритики номера «Всякой всячины», безмерно раздраженной критикой «Трутня». Читатель просит журнал Новикова умерить нападки на своего антагониста. В третьем по счету материале сообщается о закрытии «Всякой всячины» без объяснения причин. Здесь же сообщается, что и сам «Трутень умирает и тем завершает «поколение еженедельных 1769 года сочинений». Это уведомление подводит к последнему материалу: прощальному письму издателя «Трутня», которое перекликается по своему эмоциональному настрою с первым материалом, содержание которого совершенно по-новому зазвучало в этом контексте. Таким образом, читателя будто постепенно подводили к отгадке, и конец замкнул содержание номера в некое смысловое единство. Эти приемы показывают, с каким искусством Новиков дает понять читателю истинные причины, приведшие к закрытию. «Расставанье или последнее прощание с читателем» написано в той же экспрессивной манере: восклицания, междометия, риторические вопросы – все это убедительно перекликается с началом. Однако обвинения читателя-изменника при всей пафосности речи полны скрытой иронии. Сложный комплекс авторских переживаний: от искреннего сожаления о прекращении своего журнального детища до самоиронии относительно напрасных надежд на его признание, от еле заметной иронии относительно оппонента до весьма ощутимой иронии насчет читателя, которому скучны серьезные общественные проблемы. В последних строках автор зарекается писать в дальнейшем для неблагодарных читателей, что выглядит сегодня не более чем наигранной угрозой, поскольку не согласуется с подспудным авторским желанием сеять добро и знание. Уже через полгода Новиков начнет издавать следующий сатирический журнал, а после закрытия того – очередной. И так до самого ареста. Но слова, высказанные им в стихотворении и прощальном письме, несмолкаемым эхом будут звучать в русской журналистике. Отсутствие поддержки, кровной заинтересованности читателей в словах истины – основная причина неустойчивости русских журналистов под давлением власти и кратковременности их изданий на начальных порах разбития русской журналистики. Но итог первой схватки власти и журналистики как «гласа народного» привел к горьким размышлениям не только журналистов, но и власть, осознавшую неполноту и ограниченность своего влияния на общество.

Тем временем отношение к чтению в обществе постепенно менялось. Важным фактором этого стали социальные предпосылки. Во-первых, правительство Екатерины II в 1770-1780-х годах проводило административную реформу, чтобы облегчить управление страной, а это потребовало привлечения грамотных людей на государственную службу. Во-вторых, после «Жалованной грамоты», отменившей обязательную службу дворян мужского пола, многие их них начали выходить в отставку и возвращаться в свои родовые имения. При этом они невольно выполняли культуртрегерские функции, привозя с собой из столицы моду на внешние проявления просвещенности: на книги, предметы искусства, на интерес к музыке и даже стремление к комфортному быту. Столичная мода распространялась постепенно в провинции, если и не меняла в корне образ жизни, то хотя бы смягчала видимую стороны общественного быта. Исподволь мода на подражание нравам просвещенного двора сменилась модой на идеи, стиль поведения, круг чтения и тому подобные вещи. Очевидно, эти обстоятельства, родившие спрос на книги, привели к тому, что их стоимость в 2-3 раза стала превышать уровень столичных цен.

К этому времени в России сложилось значительное, но пока еще драматически не ощущаемое противоречие между двумя различными по менталитету и устремлениям частями общества: одни не только сознавали отсталость России, видели царящую в обществе несправедливость и всеобщее неосмысленное отношение к жизни. Они были ориентирована на западноевропейский опыт, но при этом они были настоящими патриотами и не хотели стирать национальные особенности своей страны, готовы были идти на труд, на лишения, они верили в благотворную силу просвещения и исконно добрую природу человека, то есть они были устремлены в будущее. Представители этой группы были сосредоточенны в основном в столицах, были родовиты и высокообразованны, но уровень их пассионарности, а, следственно, добровольно возложенного на себя гражданского долга был намного выше, чем у остальных. Из них начала формировать российская элита, в истинном значении этого слова, и почти сразу она начала выполнять историческую миссию по генерированию и распространению поведенческих стереотипов и культурных доминант.

Остальные составляли подавляющее большинство, как правило, недовольное собственным положением, с тоской оглядывавшееся в прошлое. Их объединяло неверие в возможность индивидуальными или общественно организованными усилиями изменить жизнь к лучшему. Их пассивность, изредка сменяемая суетой мелкой махинаций, была пронизана историческим фатализмом. В результате этого общественного стереотипа формировалось такое отношение к жизни, при котором личность не получала стимула к работе над собой, к учению или к развитию, а следовательно, заинтересованность в книгах или знаниях, которые могут дать последние, была минимальной. Казалось, ничто не способно переломить эту ментальную установку, тем более усилиями ничтожной группы энтузиастов, незаметных на фоне исторически покорной и малоподвижной массы. Но уже в последней трети 18 века начинают происходить довольно заметные изменения в отношении к образованию, а вслед за тем, в жизненных устремлениях, которые постепенно начинают затрагивать все более широкие слои общества. Однако, сведения, собранные в течение 19-20 веков историками культуры, литературы, журналистики, показывают, что первые заметные сдвиги в отношении к чтению, как способу получения информации, стали заметны в конце 18 века, особенно тем из современников, кто непосредственно принимал участвовал в разных видах просветительской деятельности. Одним из показателей этого перелома является пробуждение интереса частных предпринимателей к книжной торговле, что свидетельствовало о том, что этот бизнес постепенно становится выгодным, а такой способ вложения капитала начинает оправдывать себя.

Именно Н.И. Новиков показал осторожничающим русским купцам, как можно организовать дело с прибылью для себя и с пользой для других. Конечно, у самого Новикова на первом плане стояли просветительские, а отнюдь не меркантильные интересы, но он знал, что его пример будет побудительным для других только в случае успешного предпринимательства. Удачное вхождение дворянина, мыслителя, литератора в издательский бизнес показывает, насколько одаренный человек может менять вокруг себя обстоятельства, насколько ум, соединенный с инициативой и стойким характером, способен воздействовать на окружающий мир, а также привлекать к себе сторонников и учеников, все более расширяющих культурное поле русской нивы. Новикову посвящено много научных и научно-популярных исследований (Берков П.Н. История русской журналистики 18 в. М., 1952; Западов А.В История русской журналистики 18 в. М., 1969; Западов А.В. Новиков Н.И. М., 1964 (Серия ЖЗЛ); Макагоненко Г., Гуковский Г.А. Очерки по истории русской литературы 18 в. М., 1936), поэтому в беглом обзоре обозначим только те стороны его издательской деятельности, которые важны для нашей работы.

Переехав в 1779 году в Москву после нескольких лет удачной деятельности на почве сатирической журналистики, Новиков арендовал типографию Московского университета, позднее создал на паях «Типографическую компанию», чей общий капитал вскоре составил громадную по тем временам сумму в один миллион рублей золотом. За тринадцать лет (с 1779 по 1792) Новиков издал книги 944 наименований. Он открыл в Москве две книжные лавки, упорядочил в них размещение книг, обеспечил удобный доступ к книжным полкам для знакомства с изданиями. В его лавках приказчиками и сидельцами (то есть продавцами-консультантами) работали грамотные и начитанные люди, многие из которых окажутся верными выучке своего учителя и откроют впоследствии собственное книжное дело. Например, у него прошли школу известные книготорговцы начала 19 века Н.Г. Кольчугин, И. Переплетчиков, И. Глазунов, основатель единственной русской купеческой династии, не изменившей своему поприщу на протяжении 100 лет. Но и у Новикова дела наладились не сразу, и у него были неудачные проекты, как в области книжного издательства, так и выпуска периодических изданий. Например, неудачным оказался проект «Модного ежемесячного журнала», нацеленного на избранную дамскую аудиторию, в которой, однако, не нашлось достаточно состоятельных читательниц, готовых заплатить за подписку 5 рублей, возможно, они предпочитали получать оригинальные европейские издания. Именно такие неудачи заставляли анализировать запросы читателей и проводить издательскую политику, ориентированную на разные культурные стереотипы.

Новиков как умный и образованный человек не только изобретал новые способы книготорговли, но и творчески использовал имеющийся к тому времени европейский опыт и смело применял новые формы торговли, не использовавшиеся ранее в России. Он не боялся конкуренции, потому что не думал только о своей выгоде, поэтому помогал бывшим сотрудникам и другим заинтересованным людям открывать книжные лавки в Москве и других городах, снабжая «новобранцев» советами и книгами. Именно при его содействии были открыты книжные лавки в Петербурге, Киев, Смоленске, Тамбове, Твери, Ярославле. Он предоставлял купцам гибкую систему скидок и отдавал книги на комиссию. Успехи книгоиздательской и книготорговой деятельности Новикова тем разительнее, что с то же самое время общеприняты были жалобы на плохую раскупаемость книг. Например, советский историк книги И.Ф. Мартынов (Книга в русской провинции 1760-1790-х годов. Зарождение провинциальной книжной торговли. // Книга в России до середины 19 века. Л.: Наука, 1978. С.109-110) приводит данные по типографии Академии наук, которая неоднократно пыталась сбыть в провинцию книжные залежи, образовавшиеся за более чем три десятка лет. Дважды Академия передавала в разные русские губернии - от Архангельска до Тобольска книги на комиссию, предпринимались даже курьезные попытки давления на читателей: например, в Тобольске рассылку книг сопровождали отрядами казаков, а в Архангельске – барабанным боем, как при чтении царских указов. Но все эти меры не имели успеха, и в лучшем случае расходилась треть книг. Та же судьба постигла и многие издания Московского Университета. Когда в 1783 году вышел указ императрицы, которым закончилась государственная монополия на книгоиздание и было разрешено создание частных типографий, то наряду со столицей на него откликнулась и провинция, но из-за невозможности сбыть книжную продукцию типографии стремились получить казенные заказы на печатание указов, манифестов, а также официальных распоряжений и форменных бланков для местных административных учреждений. Но и в этих случаях доход типографий был невелик. Например, сохранились сведения, что доход типографии Курского приказа общественного призрения за год составил всего 29 рублей (там же, С.116). О том, что подобные залежи сохранялись вплоть до начала 19 века, свидетельствуют воспоминания еще одного ученика Новикова, бывшего приказчика, ставшего одним из первых русских библиографов – В. Сопикова: «Нельзя не заметить почти общего крайнего равнодушия наших русских читателей даже к превосходным и единственным в своем роде творениям, их коих многие, продаваясь по самой дешевой цене в течение 20, 30, 40 и даже 50 лет, не были раскуплены и после проданы пудами на оберточную бумагу, а некоторые не проданы и доныне. Напротив того, «Сонники», «Оракулы», «Чародеи», «Хиромантии» и проч. имеют удивительный расход» (цит. по: Говоров А.А. История книжной торговли в СССР. С.138). Приведенное суждение знатока книги говорит о несоответствии спроса на книжную продукцию и ее предложения. Научные заведения, подобно Академии наук и Московскому университету, печатали труды своих ученых, спрос на которые был заведомо невелик. О неверности подобной практики предостерегал еще Ломоносов, но и за 30-40 лет после его смерти положение не изменилось.

Характеристики

Список файлов курсовой работы