159191 (594972), страница 8

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 8)

В рамках политэкономии Маркс также работает со ступенчатыми понятиями бытия. Он «различает их не только между «первичными», «выведенными», «устаревшими» формами капитала внутри одной эпохи, он отдает бытийное преимущество промышленному капиталу перед торговым, денежно-торговым и так далее».¹ Необходимо учитывать, по словам К. Маркса, что марксизм придает пробивающимся общим тенденциям развития большую реальность, чем «экономическим фактам», в которых опредметились тенденции ложного сознания. При этом интерес у Маркса обладает несравненно более действительной реальностью, чем, к примеру, идеал. Другими словами, плотность реальности у Маркса не только различна, но и выступает в высшей степени изменяющейся сущностью. Также и в отношении экономического базиса, и идеологической надстройки реальность убывает не равномерно, не механистически. Многие идеологии представляются ему простыми «облаками на пасмурном небе фантазии», однако все же не все. Так, древнегреческое государство с учетом его человеческой степени действительности составляет исключение; к нему примыкает бытийное преимущество средневековой цельности жизни (по отношению к капиталистическому распаду и охлаждению большинства человеческих отношений).¹

Предшествующие ступени: хозяйство и надстройка, политика и религия различались лишь по количеству реализованной реальности. Напротив, ступень утопической реальности отличается от остальных другим качеством. Утопическая реальность действительность качественно иного рода; она отличается даже от идеала. Свободное и справедливое общество, как утопическая действительность не носит законченного характера. В этой действительности нет «вечности во времени», нет опосредованного «свечения субстанции в истории», поскольку утопическая реальность еще не реальна для себя самой.² Если бы утопическая реальность, которая состоит в подчинении себе всего неразумного, в свободном им овладении, была реализована, она была бы, согласно полноте своего содержания, неким максимумом действительности, которую уже невозможно конструировать, преобразовывать, измышлять. Но эта последняя конечная цель человека «совершенно недостижима и должна оставаться вечно недостижимой, если только человек не должен перестать быть человеком, чтобы стать богом».¹

Конечно, когда Маркс говорит, что как таковой «коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества», это означает, что интенсивное содержание реального не совпадает с достигнутым содержанием процессуального гештальта. Это действительно так, поскольку назначение человека заключается не в том, чтобы достичь абсолютной свободы (если бы люди могли достичь этой высшей цели, то они оказались бы совершенно равными между собой; они стали бы чем-то единым, единственным, так сказать субъектом), а в том, чтобы приближаться и приближаться до бесконечности к данной цели.

Согласно Марксу, действуя, созидая и разрушая, люди творят историю. Овеществленные результаты человеческой активности, тем не менее, не носят трансцендентного или сверхъестественного характера. Это означает, что субстанция творящей активности способна преодолевать наличные формы отчужденной свободы, как бы растворять их. Эта склонность Маркса исходить из ограниченности исторических форм социально отчужденной свободы со временем усиливается. Ведь он достаточно презрительно относился к современному ему «капиталистическому» строю (… если рассматривать его исключительно с точки зрения возможного времени существования, его взгляд вряд ли стоит принимать в расчет в жизни общества.²

Рассматривая проблему свободы, Маркс отдает приоритет активности людей, практически действующих и преодолевающих косные формы человеческого бытия. Роль, прежде отводимая Богу или «духу», функцию энергичного импульса в историческом движении отныне получают люди, «эмпирические индивиды». Они есть то, что философы именуют субъектами истории. Если не пойти дальше только что высказанного тезиса, то действительно приходишь к тому выводу, к которому приходит А. Б. Баллаев, который пишет, что основная «ограниченность Марксовой концепции философии истории в абстрактности, односторонности, в принципиальной неполноте».¹

В качестве материального носителя духовной сущности у Маркса выступает пролетариат, который не отождествляется, как у утопистов, со страдающей пассивной массой, ждущей улучшения своей участи извне, со стороны неких «благородных» носителей новых идей. Пролетариат анализируется в качестве решающего субъекта исторического действия, способного к выдвижению требований, отвечающих его материальному интересу.²

Пролетариат есть та социальная сила, которая «осуществит социальную свободу, уже не ограничивая её определенными условиями, лежащими вне человека и все же созданными человеческим обществом, а, наоборот, организует все условия человеческого существования, исходя, исходя из социальной свободы как необходимой предпосылки».¹

Социальная свобода, другими словами, есть одновременно и предпосылка и результат действия такого субъекта, как пролетариат. Этот субъект гораздо более богатый, чем это представлял себе, например, большевизм, относивший пролетариев в основном к работникам сферы материального производства. Нам думается, что по-прежнему остаются актуальными слова Маркса о том, что «подобно тому, как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духовное оружие».²

Марксизм, как классическая философия деятельности, безусловно, исходит из принципа свободы, ставит и по-своему решает проблему свободы, которая, в свою очередь, включает в себя проблему познания и социального действия, является одной из ведущих проблем, связывающих воедино диалектику, теорию познания и этику, а также философию бытия и социальную философию.

К. Маркс и Ф. Энгельс создали теорию, согласно которой человеческая история представляется как процесс, имеющий свои внутренние законы развития, а не хаотическое нагромождение различных исторических событий, лишенное внутренней логики. Воздействие оказываемое классическим марксизмом на духовные и политические процессы, происходящие во многих странах мира, объясняется главным образом, содержащимся в нем новым пониманием свободы.

Маркс полагал, что свобода в ее теоретическом истолковании равнозначна самоопределению духа, стремящегося к самопознанию, в ее практических приложениях демократии вообще. Однако Маркс не судил о реальной свободе на основании метафизической идеи свободы. Идеальная свобода это свобода в одном лишь сознании. Поэтому, считал он, необходимо исследование практических определений свободы, на основе которых только и можно судить о конкретном содержании свободы. Но в любом случае свобода это развертывание позитивных потенций индивида и общества в результате их развития.

Подтверждением данного тезиса является тот факт, что Маркс беспощадно критиковал «грубый», или казарменный, коммунизм, который на первых порах «выступает как всеобщая частная собственность».¹ На данной стадии «физическое обладание (Besitz) представляется ему единственной целью жизни и существования; определение (Bestimmung) рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей».² При этом «весь мир богатства, то есть предметной сущности человека, переходит от исключительного брака с частным собственником к универсальной проституции со всем обществом».³ Такой коммунизм, «отрицающий повсюду личность (Persönlichkeit) человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием».⁴

Итак, этот казарменный коммунизм «стремится уничтожить все то, чем, на началах частной собственности, не могут обладать все; он хочет насильственно абстрагироваться от таланта и т.д.» ⁵ В таком обществе зависть конституируется как власть и ни о какой свободе не может быть и речи, поскольку свобода нуждается в талантливых людях. Она без них, как мы полагаем, просто немыслима.

Свобода, как это вытекает из реконструкции текстов Маркса, предполагает прежде всего уяснение положительной, или позитивной, сущности (positives Wesen des Privateigentums) частной собственности, а также постижение человеческой природы потребности.¹ Грубый коммунизм уничтожает свободу тем, что обе стороны взаимоотношения между трудом и капиталом приподнимает «на ступень представляемой всеобщности: труд как предназначение каждого, а капитал как признанная всеобщность и сила всего общества».² Однако «труд, субъективная сущность частной собственности, как нечто исключающее собственность, и капитал, объективированный труд, как нечто исключающее труд, такова частная собственность как развитая до степени противоречия форма указанной противоположности (между отсутствием собственности и собственностью. Г.З.), а потому как энергичная, побуждающая к разрешению этого противоречия».³

Когда Маркс говорит о труде, как о чем-то исключающем частную собственность, то он, конечно, подразумевает живой, а не мертвый труд, то есть труд, утверждающий человеческую жизнь, труд, возвышающий потребности и главную среди них, потребность в другом человеке.

Живой труд любую потребность человека превращает в человеческую потребность, а, следовательно, поднимает его общую культуру.

Замечательно то, что Маркс связывает свободу прежде всего с достойной человека жизнью. «Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и так далее, суть лишь особые способы (besondre Weisen) производства и подчиняются его всеобщему закону.Действительно, человек, пребывая в семье, может не вызывать взаимной любви, а только цепляться за чужое бытие, то есть находиться в состоянии отчуждения и самоотчуждения. Такая любовь есть сплошное несчастье и она бессильна. Поэтому ни о каком утверждении подлинно человеческой жизни здесь говорить не приходится. Это верно, если мы ставим вопрос не абстрактно (то есть отсутствие семьи и наличие семьи рассматриваем как индифферентную противоположность), а приводим его в связь с человеческим или общественным бытием». Маркс не говорит о бегстве из семьи, государства и так далее, он говорит о возвращении из семьи к своему человеческому бытию. То, «что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо».²

Итак, делает вывод Маркс, частная собственность есть, прежде всего, «самоотчуждение человека», то есть она связана с внутренним миром, главным системообразующим элементом которого выступает свобода. Позитивное упразднение этой собственности означает «подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека».¹ Человек должен сохранить все богатство «предшествующего развития» ² и на этой основе стать более человечным. Поэтому только коммунизм = гуманизму, «есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, истинное разрешение спора между существованием (Existenz) и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом».³ Но при этом Маркс оговаривается в том плане, что вся история, с одной стороны, движется к этому гуманизму, а, с другой человек постигает этот гуманизм лишь в его неуклонном становлении.⁴

Путь «служения истории», на который вступили в свое время Маркс и Энгельс, путь включения в мирской праксис крайне опасен для философии, поскольку последняя, как мы полагаем, связана не с эмпирическим, а с трансцендентальным мышлением, предполагающим главный вопрос – а хорошо ли я мыслю действительность, которая (в отличие от реальности) не предполагает процесс своего конструирования, а, напротив, отталкивается от принципа конструирования, самоопределения духовных структур. В данном отношении у Маркса, вероятно, как продолжателя лучших традиций немецкой классической философии, должна идти речь не об истории, в ее чисто эмпирическом «грязно-торгашеском» толковании, а об истории взаимного движения навстречу друг другу двух ведущих сил современности – философии и пролетариата. Такая история никогда не будет служить целям «потребительского акта».

Философия, говорят Маркс и Энгельс в “Святом семействе”, была до сих пор «только трансцендентным, абстрактным выражением существующего положения вещей» ¹.

Но если она хочет стать истиной для всех, а не «истиной только для некоторых» ², то она должна соединиться с «интересом». Но с чьим интересом? Пролетариата, который не существует как таковой, если далеко не выходит в «идее», или представлении за свои реальные границы и не объединяется «с человеческим интересом вообще». Пролетариат – это окультуренная, одухотворенная масса. Поэтому он изначально не может быть «врагом духа», как это считал Б. Бауэр. «Подобно тому, как философия находит в пролетариате свое материальное оружие, также и пролетариат находит в философии свое духовное оружие» ¹. Этот тезис является главным у Маркса и он не противоречит трансцендентальной (а не трансцендентной!) постановке вопроса о человеческой свободе. Государственно-феодальный же «казарменный» коммунизм, напротив, рассматривая пролетариат как часть массы, наделяет его лишь материальной деятельностью, вставая тем самым в непримиримую оппозицию не только к Марксу, но и ко всей традиции немецкой классической философии.

Марксизм – нечто большее, чем наука. Он несет и аксиологическое воодушевление. Многие мыслители усматривали аналогию между христианской установкой на спасение и марксистской установкой на освобождение. Классический марксизм противоречив и далеко не монолитен. За монолитность выдавалась очередная его версия, созданная очередным претендентом на роль «единственно последовательного» марксиста. Бесспорно одно: марксизм содержит гуманистическую ориентацию на достижение такого общественного состояния, где свободное развитие каждого явится условием свободного развития всех. По поводу средств достижения такого состояния основоположники марксизма в разное время высказывались по-разному. Есть ориентация на классовое насилие. Но есть и иная ориентация – на достижение революционных целей посредством реформ. В речи, произнесенной на собрании в Эльберфельде 15 февраля 1845 г., Ф. Энгельс говорил: «Если социальная революция и осуществление коммунизма на практике являются необходимым следствием существующих у нас отношений, то нам, прежде всего, придется заняться теми мероприятиями, при помощи которых можно предотвратить насилие и кровопролитие при осуществлении переворота в социальных отношениях. А для этого имеется лишь одно средство. Именно – мирное осуществление… Речь идет о создании для всех людей таких условий жизни, при которых каждый получит возможность свободно развивать свою человеческую природу, жить со своими ближними в человеческих отношениях и не бояться насильственного разрушения своего благословения» ⁰. Как видно, пока нет и речи о том, чтобы разрушить все до основания.

Проблема свободы - это, возможно, самая главная проблема всякой метафилософии, что определяет сам характер картины мира, результаты теоретического отношения к действительности. Философия развивается в свободном обществе. Философствовать может только свободный человек. И фатализм лишь вариант решения этой проблемы, в данном случае - отрицательный по преимуществу. От того, как мы трактуем категорию «свободы» во всех ее аспектах, зависит и наше решение относительно сущности человека, его места в социальной реальности, в космосе, направление и сам характер исторического развития, взаимоотношения человека и Абсолюта, человека и мира метафизических духовных сущностей. Даже совершенно не занимаясь проблемой свободы, мы, в своем мировидении, бессознательно, тем не менее, исходим из определенной установки относительно того, как и насколько «свободны» мировые явления и человек в мире. «Быть свободным» и «быть рабом» вот два крайних подхода к человеческой реальности, две абстракции, подлежащие конкретизации, между которыми заключено все разнообразие мнений и решений по этому вопросу. Таким образом, понятие и переживание человеком свободы центр всех центров, смысл всех смыслов. Для человека ничто не имеет ценности, если нет свободы или ее определенных форм, а если она есть, то и негативные явления мироздания уже не самодовлеют, становятся ступенями эволюции и прогресса человечества и индивида. При этом «тьма» превращается в дополнение к «свету», указывает на свет, утрачивает статус «первейшей силы космоса». Предназначением человека оказывается самоосвобождение. Необходимость здесь оказывается уже не столь злой и абсурдной, если где-то есть свобода и случай надежда на лучшее изменение мира. Необходимость уже не создатель «наличного ничто», не «закономерное» развитие-в-никуда; она оказывается органически сопряженной со свободой; она приобретает от последней всю свою ценность, действительную разумность.

Характеристики

Список файлов ВКР