73305 (589274), страница 6
Текст из файла (страница 6)
Я тебя не узнаю. Я тебя не узнаю!
Все прошло, чем ты пылало, Все прошло, что ты любило,
Что любило и желало, Все, о чем ты так грустило,
Весь покой, любовь к труду,- Труд и отдых- все прошло,-
Как попало ты в беду? До чего уже дошло!
Беспредельной, мощной силой Иль тебя цветком росистым
Этой юной красоты, Эта девственность чела,
Этой женственностью милой Взором кротким, нежно-чистым
Пленено до гроба ты. Своевольно увлекла?
И возможна ли измена? Вдруг хочу от ней укрыться,
Как бежать, уйти из плена, Встрепенуться, удалиться,
Волю, крылья обрести? Но мой путь еще скорей
К ней приводят все пути. Вновь, увы, приводит к ней!
Ах, смотрите, ах спасите,- И меня на нити тонкой,
Вкруг плутовки, сам не свой, Безнаказанно шутя,
На чудесной, тонкой нити Своенравною ручонкой
Я пляшу, едва живой. Держит девочка-дитя;
Жить в плену, в волшебной клетке, Красоты волшебной сила
Быть под башмачком кокетки,- Круг заветный очертила.
Как такой позор снести? Что за странность – как во сне!
Ах, пусти, любовь, пусти! О любовь, дай волю мне!
Первые две строфы данных переводов почти не различаются, хотя гётевское «bedrängen» - следовало бы перевести «стеснять», но оба переводчика решили употребить глагол «смутить», полагаю, руководствуясь стилистическим трюком олицетворения и как к одушевлённому предмету, обращаясь к сердцу с риторическим вопросом. Следующая строка, как у А. Фета, так и у В. Левика, переведена, в целом, верно, но немного отличается смысловая окраска: у И.В. Гёте это скорее что-то среднее между испугом «welch ein fremdes» - и радостью – «neues Leben», а переводчики же не нашли золотой середины: у А. Фета – это скорее полноценный испуг «что-то странное, чужое;», а у В. Левика больше восторженное «Жизнью новой ты забилось».
Строки И.В. Гёте: «Weg ist alles, was du liebtest,/ Weg, warum du dich betrübtest,/ Weg dein Fleiß und deine Ruh - /Ach, wie kamst du nur dazu!» В. Левик в своём переводе опустил глагол «betrüben», вместо него возникли глаголы, способствующие одному из средств усиления образно-выразительной функции речи – градации: «пылало, любило, желало». Эти же глаголы являются составной частью аллитерации: «прош-ло, пыла-ло, люби-ло, жела-ло, попа-ло». В оригинале же в этом четверостишье, в первых трёх строках мы наблюдаем анафору, или единоначатие – повторение отдельных слов или оборотов в начале отрывков, из которых состоит высказывание, а именно лексическая анафора с употреблением слова «Weg…». Перевод этого четверостишья А. Фета на наш взгляд более адекватен, а вот насколько он поэтичен – решать вам… Странным представляется нам перевод следующих четырёх строк; похоже, оба переводчика воспользовались вольным переводом, руководствуясь своим пониманием И.В. Гёте. Следующее четверостишье удалось А. Фету, оно очень близко к оригиналу и в то же время красиво и поэтично. Не следуя по стопам И.В. Гете, шаг за шагом, он нашёл свой путь перевода, используя семантическое значение источника. Далее у В. Левика появляется строка, совершенно отсутствующая в подлиннике «Ах, смотрите, ах, спасите», - это оригинальный выход. В. Левик, не найдя подходящего эквивалента, применил структуру, довольно часто встречающуюся у И.В. Гёте, но не употреблённую в данном стихотворении. Но, в целом мы склоняемся к тому, что, не смотря на изобретательность В. Левика, его работа как профессионального переводчика по качеству и по поэтической красоте уступает стихотворному переводу А. Фета.
Следующий анализ интересен тем, что сравнивать нам предстоит переводы двух талантливейших поэтов, которые в равной степени считали И. В. Гёте своим учителем и наставником – В. Жуковского и А. Фета. Оба они переводили гётевскую балладу «Рыбак», написанную в 1778 году. Цикл баллад создавался И.В. Гете в пору творческой дружбы с Ф. Шиллером. Сочетание лирического, эпического и драматического начал делает такую балладу очень ёмким жанром поэзии « Der Fischer»:
Das Wasser rauscht', das Wasser schwoll,
Ein Fischer saß daran,
Sah nach dem Angel ruhevoll,
Kühl bis ans Herz hinan.
Und wie er sitzt und wie er lauscht,
Teilt sich die Flut empor;
Aus dem bewegten Wasser rauscht
Ein feuchtes Weib herfor.
Sie sang zu ihm, sie sprach zu ihm:
Was lockst du meine Brut
Mit Menschenwitz und Menschenlist
Hinauf in Todesglut?
Ach wüßtest du, wie's Fischlein ist
So wohlig auf dem Grund,
Du stiegst herunter, wie du bist,
Und würdest erst gesund.
Labt sich die liebe Sonne nicht,
Der Mond sich nicht im Meer?
Kehrt wellenatmed ihr Gesicht
Nicht doppelt schöner her?
Lockt dich der tiefe Himmel nicht,
Das feuchtverklärte Blau?
Lock dich dein eigen Angesicht
Nicht her in ewgen Tau?
Das Wasser rauscht', das Wasser schwoll,
Netzt' ihm den nackten Fuß;
Sein Herz wuchs ihm so sehnsuchtsvoll,
Wie bei der Liebsten Gruß.
Sie sprach zu ihm, sie sang zu ihm;
Da wars um ihn geschehn:
Halb zog sie ihn, halb sank er hin,
Und ward nicht mehr gesehn.
Рыбак Рыбак
Бежит волна, шумит волна! Неслась волна, росла волна,
Задумчив, над рекой, Рыбак над ней сидел,
Сидит рыбак; душа полна С душой, холодною до дна,
Прохладной тишиной. На уду он глядел.
Сидит он час, сидит другой; И как сидит он, как он ждет,
Вдруг шум в волнах притих… Разверзлась вдруг волна,
И влажною всплыла главой И поднялась из шума вод
Красавица из них. Вся влажная жена.
Глядит она, поет она: Она поет, она зовет:
«Зачем ты мой народ «Зачем народ ты мой
Манишь, влечешь с родного дна Людским умом и злом людским
В кипучий жар из вод? Манишь в смертельный зной?
Ах, если б знал, как рыбкой жить Ах, если б знал, как рыбкам весть
Привольно в глубине, Отрадно жизнь на дне,
Не стал бы ты себя томить Ты сам спустился бы, как есть,
На знойной вышине. И был здоров вдвойне.
Не часто ль солнце образ свой Иль солнце красное с луной
Купает в лоне вод? Над морем не встают
Не свежей ли горит красой Иль лики их, дыша волной,
Его из них исход? Не вдвое краше тут?
Не с ними ли свод неба слит Иль не влечет небес тайник,
Прохладно- голубой? Блеск голубой красы,
Не в лоно ль их тебя манит Не манит собственный твой лик
И лик твой молодой?» К нам, в вечный мир росы?»
Бежит волна, шумит волна… Шумит волна, катит волна
На берег вал плеснул! К ногам из берегов,
В нем вся душа тоски полна, И стала в нем душа полна,
Как будто друг шепнул! Как бы под страстный зов.
Она поет, она манит- Она поет, она зовет,-
Знать, час его настал! Знать, час его настал:
К нему она, он к ней бежит… Влекла ль она, склонялся ль он,-
И след навек пропал. Но с той поры пропал.
В. Жуковский. А. Фет
В переводе В. Жуковского мы узнаём, что рыбак якобы сидит «над рекой», хотя у И.В. Гете об этом ничего не сказано, и тогда какие же волны на реке, но вот в подлиннике упоминается «Flut» - прилив, а затем «Мeer» - море, следовательно, В. Жуковский ошибся, «расплескав» волны на реке. Далее рыбак сидит «…ruhevoll,/ Kühl bis ans herz hinan», что следовало бы перевести – рыбак «спокоен, и холоден до самого сердца», у В. Жуковского – его душа «полна прохладной тишиной», А. Фет перевёл это «с душой, холодною до дна», ничего не сказав о спокойствии. У И.В. Гете из волн реки подымается «влажная женщина», А. Фет же вообще решил назвать её «влажной женой», - вряд ли она была женой рыбаку, возможно, он подразумевал какого-нибудь морского царя. В.Жуковский, по нашему мнению, выразился более поэтично: «красавица всплывает влажною главой». Выражение И.В. Гете «das veuchtverklärte Blau», возможно, более уместно было бы перевести как «голубизна неба, просветленная влагой», у В. Жуковского получился свод неба «прохладно-голубой», и А. Фет также, судя по всему, ознакомившись с переводом В. Жуковского, не изобрёл ничего нового.
Два данных стихотворных перевода являются, возможно, примером большого поэтического таланта авторов, но наблюдаются также многочисленные отступления от подлинника, а вследствие этого и семантическое несоответствие.
Следующее стихотворение называется «Gefunden» и написано оно в 1813 году. Это маленькая история, похожая на детскую песенку, однозначная и всем понятная. Это одно из многочисленных лирических стихотворений И. В. Гёте:
Ich ging im Walde
So für mich hin,
Und nichts zu suchen,
Das war mein Sinn.
Im Schatten sah ich
Ein Blümlein stehn,
Wie Sterne leuchtend,
Wie Äuglein schön.
Ich wollt es brechen,
Da sagt' es fein:
Soll ich zum Welken
Gebrochen sein?
Ich grubs mit allen
Den Würzlein aus,
Zum Garten trug ichs
Am hübschen Haus.
Und pflanzt es wieder
Am stillen Ort;
Nun zweigt es immer
Und blüht so fort.
Предлагаемые нами переводы, - это работы двух профессиональных переводчиков С. Шервинского (слева) и И. Миримского(справа):
Я шел по лесу. Бродил я лесом…
Войдя в него, В глуши его
Искать не думал Найти не чаял
Я ничего. Я ничего.
В тени – увидел – Смотрю, цветочек
Стоит цветок, В тени ветвей,
Звездой сияет Всех глаз прекрасней,
Его глазок. Всех звезд светлей.
Сорвать собрался,- Простер я руку,
Но голос вдруг: Но молвил он:
«Иль чтоб увял я, «Ужель погибнуть
Ты хочешь, друг? Я осужден?»
Я с корешками Я взял с корнями
Его извлек Питомца рос
И взял для сада И в сад прохладный
К себе в домок. К себе отнес.
Он в тихом месте В тиши местечко
Сидит опять Ему отвел.
И продолжает Цветет он снова,
Цветы давать. Как прежде цвел.
Как уже было сказано выше, смысловое значение данного стихотворения представляется довольно ясным и, казалось бы, оно не таит в себе никаких подводных камней, которых следовало бы опасаться человеку, берущемуся за его перевод. Но всё же необходимо отметить, что попытка уместить свой перевод в стихотворный размер, которым воспользовался для своего творения И.В. Гёте, стоила, по всей видимости, большого труда обоим переводчикам. Уже в первом четверостишии видна ощутимая разница в переводе; на наш взгляд, более достоверным можно считать работу И. Миримского, который перевёл две строки Гёте «Ich ging im Walde/ So für mich hin,» как «Бродил я лесом…». Именно глагол «бродить» в русском языке передаёт бесцельное хождение, прогулку по лесу для собственного удовольствия. Следующее четверостишие снова наиболее удачно получилось у И. Миримского, правда в последних двух строках он предпочёл заменить гетевское сравнение цветочка со звёздочкой и глазком превосходной степенью «всех глаз прекрасней,/ всех звёзд светлей». Вопрос цветочка «Soll ich zum Welken/ Gebrochen sein?» правильнее было бы перевести следующим образом: «Я буду сорван лишь чтоб увять?», но разве можно уместить это предложение в две строки. Вероятно, обоим переводчикам удалось найти оптимальное решение. В следующей строфе у С. Ширвинского можно вполне удавшимися считать первые две строки, а И. Миримскому удалось весьма удачно вывести концовку. Последнее четверостишие, как по стихосложению, так и по семантическому значению удалось И. Миримскому. Его вариант перевода стихотворения можно охарактеризовать как более выразительный, более удачный в плане попытки передать тонкость лирического гения Гёте.
Следующее стихотворение, можно сказать, является самым популярным по количеству переводов. Оно написано под знаком элегии, на сегодняшний день И. В. Гете воспринимается русским читателем именно как элегический поэт:
Die Nähe des Geliebten
Ich denke dein, wenn mir der Sonne Schimmer
Vom Meere strahlt;
Ich denke dein, wenn sich des Mondes Flimmer
In Quellen malt.
Ich sehe dich, wenn auf dem fernen Wege
Der Staub sich hebt;
In tiefer Nacht, wenn auf dem schmalen Stege
Der Wandrer bebt.
Ich höre dich, wenn dort mit dumpfem Rauschen
Die Welle steigt.
Im stillen Haine geh ich oft zu lauschen,
Wenn alles schweigt.
Ich bin bei dir, du seist auch noch so ferne,
Du bist mir nah!
Die Sonne sinkt, bald leuchten mir die Sterne.
O wärst du da!
В лицейских тетрадях Дельвига (1845) находится перевод этого стихотворения под заглавием «Близость любовников»:
Близость любовников
(из Гете)
Блеснет заря, и все в моем мечтаньи
Лишь ты одна,
Лишь ты одна, когда поток в молчаньи
Сребрит луна.
Я зрю тебя, когда летит с дороги
И пыль и прах,