74163 (574197), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

Часовых я не боюсь

За блаженное, бессмысленнее слово

Я в ночи январской помолюсь.

А как же жизнестроение? Где открытие акмеистами зримой красоты, предсказанное С. Городецким? Открытия были: преображение мук «нелюбви», «неветречи» в полет птицы-песни у Ахматовой. Поэзия «дальних странствий», мечты сделать «скудную землю» — «звездою, огнем пронизанной насквозь» — у Гумилева. Ощущение «глаза, лишенного век» — для бесконечных поисков земных мощи и красоты — у Волошина. Мандельштам донес свое, печальное — изжитость прежних упований, обманчивость светлых лучей; строительству предпослал разрушение. И сделал это впечатляюще.

Акмеисты впервые заикнулись об освобождении от культуры. Футуристы сделали это положение основным лозунгом в своем эпатаже читателя. Их декларации были ограничены отрицанием искусства прошлого. Достаточно вспомнить названия сборников и манифестов: «Пощечина общественному вкусу», «Дохлая луна», «Доители изнуренных жаб»... Или — откровения Д. Бурлюка: «Пускай судьба лишь жалкая издевка, душа — кабак, а небо рвань...» А себя не побоялись назвать футуристами (футур — будущее), т. е. создателями нового искусства. Много было здесь наносного, несерьезного. Но основное ядро составляли все-таки поэты, действительно мечтающие о слове, могущем выразить быстротечную мятежную современность со светлой перспективой развития. Рядом с В. Маяковским (его творческие открытия осмыслены в самостоятельной главе) эту позицию твердо отстаивали В. Хлебников, В. Каменский, Н. Асеев.

Дарование В. Хлебникова, по его же выражению, «будетлянина», было ярким, хотя особого, «лабораторного» свойства. Хлебникова увлекла идея соотношения временных пластов: от далекого прошлого, минуя XIX век, к грядущему. Так появилась тяга к «арханеологизмам» с учетом правил русского словообразования, к подбору и разгадке слов по звуковому их родству — для создания нового языка, содействующего в будущем сближению народов.

Творчески Хлебников определяется в годы первой мировой войны. Ее разрушительный характер он осмысливает сложным путем: от общечеловеческого к историко-национальному и только затем к социальному. Этот подход позволяет слить воедино широкие понятия с микрочастицами конкретных картин. Возникают яркие образы: «глаза войны с родиной на устах и уставом военно-полевых судов», «война-соломорезка», «войско песен» в поединке с прибоем мирового «торга, рынка». Звукосочетанием, подбором неожиданных синонимов поэт достигает большой выразительности. Постепенно прорастает в его творчестве первых послеоктябрьских лет тема революции как деятельности «творян», лепящих «глину поступков» «в свободной земле», строящих новую культуру отношений.

В. Каменский, напротив, был свободен от любых логических построений. Футуризм интересовал его возможностью «колоколить в бесшабашность», проявить «волю расстегнуту». Творчество понималось как размах вольной силы и соотносилось со «стихийной страной». Отсюда устойчивый интерес к Степану Разину. Этот образ у Каменского необычен, ибо объединял в себе черты одаренного певца и удалого бойца. В союзе поэзии и борьбы угадывал Каменский особое духовное состояние и своего времени. Неудивительно поэтому стремление спеть новую песню, найти новые ритмы и краски для образного выражения бурлящего жизненного потока, проторяющего для себя широкое, свободное русло.

Велика власть художественного слова в русском искусстве начала нашего столетия. Необычной мелодикой, оригинальным образным строем захватывают поэзия, проза, драматургия. Есть даже нечто сходное в тяге к новым формам совершенно различных художников. Означает ли это и общность, пусть частичную, их мироощущения? Думается, да.

В творчестве А. Блока долго и противоположно толковали повторяющиеся странные строки.

В драме «Роза и крест»:

Сердцу закон непреложный —

Радость — Страданье одно!

В лирическом цикле «Кармен»:

...Все — музыка и свет: нет счастья, нет измен...

Мелодией одной звучат печаль и радость...

Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

Радость и страданье, печаль и радость — одно. Что это: пессимизм или, того обиднее, равнодушие к чувствам? Нет, конечно.

Блок пришел к необходимости вечного душевного движения, своей энергией переплавляющего боль, горечь, утраты в свершение, счастье открытия. Глубина переживания давала возможность понять эту метаморфозу, т. е. соотнести между собой ее слагаемые. Таким выглядит блоковский человек. Он современник и соотечественник своего создателя. И — носитель вечной, всеэпохальной мудрости, вне которой сущность бытия останется полностью непостигнутой.

Этот образ так или иначе соприкоснулся с героями Куприна и Андреева, Бунина и Горького, Ремизова и Зайцева... У каждого освоение мира шло своим путем и приводило к неповторимым итогам. А внимание к духовным тайникам личности, открывающей в страданиях росток новой жизни, было одинаково всеподчиняющим.

К тем же прозрениям тяготела Ахматова. Измученное одиночеством сердце ее героини оказалось способным на полет «белой стаи» песен. Даже — на признание никому доселе не известной духовной связи:

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти...

Мечта о новых возможностях человека вдохновляла поэтов. Позже Гумилев назовет ее «шестым чувством», во имя которого «кричит наш дух, изнемогает плоть».

Предощущение «шестого чувства» дало настрой всей литературе эпохи. Не о нем ли и сейчас «кричит наш дух»?

Характеристики

Список файлов ответов (шпаргалок)