Мистика как культ традиция (550459), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

Современный человек, зачарованный успехами науки, с подозре­нием относится к интуитивным формам постижения реальнос-

ти. Между тем древние в определенном смысле знали гораздо больше, чем мы. В этом одно из поразительных открытий совре­менной науки. Физики, создающие картину мироздания, обнару­живают контуры своих космогонии в индийской и буддийской тантре. Химики высказывают предположение, что их наука — ответвление утраченной алхимической символики. Биологи кон­статируют известную исстари способность мельчайшей клетки воспроизводить целостность живого существа. Реаниматоры чи­тают как некое пособие тибетскую «Книгу мертвых», написан­ную двенадцать веков назад. Психологи, разъясняющие природу фантомов сознания, обращаются к шаманизму. Культурологи озадачены потрясающими провозвестиями, заключенными в текстах далекой старины. Астрологи предвещают события...

Культура, судя по всему, вовсе не развивается как единый процесс, напоминающий заполнение резервуара. В ее течении бывают утраты, зоны забвения, вычерки. Но возникают и воз­враты, дальние оклики, диалоги давнего и актуального.

Мистический компонент культуры требует самого тщательно­го исследования, поскольку мистика обладает несомненным про­гностическим потенциалом. Она является хотя и очень специфи­ческим, но полноценным типом знания. В нем скрыты мощные обновленческие тенденции культуры.

Приобщиться к тайнам Вселенной, полагает мистик, можно не только путем размышления, эксперимента, анализа, но и посредством интуиции. Однако мистики опирались не только на интуицию. На протяжении веков они вели тонкую и своеобраз­ную работу с человеческой психикой, пытаясь понять тайны подсознательных, глубинных предощущений. Опыт медитации, т.е. предельного духовного сосредоточения, многодневных по­стов, умерщвления плоти, рождал, разумеется, какие-то толчки мысли, позволял приобщаться к тайнам мироздания.

Возьмем, например, христианство. Обряд крещения в нем предполагал погружение человека в воду. Как считают некоторые исследователи, этот обычай восходит к древним христианам. Рас­чет делался на то, что, оказавшись без дыхания, человек сможет освободить потенциал интуиции, обрести глубокий духовный опыт. Угасающее сознание прорвется к непостижимым тайнам.

Между наукой и мистикой существуют многомерные связи. Именно в мистике родилась идея всеохватности, универсальнос­ти, цельности мира. Но разве наука исходит не из тех же предпосылок? Оказывается, нет, во всяком случае — не всегда... Были эпохи, когда мистика дополняла науку, но, избавившись от смутного интуитивного постижения бытия, наука кое-что утра­тила. Она стала теснить интуицию, дробить познание.

Великие мистики средневековья Я. Бёме, Парацельс, М. Экхарт обладали огромным гностическим даром, о чем писал Н.А. Бердяев: «Ведь должно признать, что истина может откры­ваться через искусство Данте и Достоевского или через гности­ческую мистику Якоба Бёме в гораздо большей степени, чем через Когена или Гуссерля». По мнению философа, общеобяза­тельность научного сознания — вовсе не единственный прорыв к истине...

В XVI—XVII вв. складываются специфические отношения между мистической духовной традицией и научным знанием. Нередко теоретические открытия совершались именно в рамках оккультного (тайного, сокровенного) постижения законов мира. Нередко «мистическое» и «научное» составляли в текстах одного и того же автора нечто нерасторжимое. Создавая астрономию, И. Кеплер находился под сильным влиянием идей о небесном совершенстве, а глава английских розенкрейцеров Р. Фладд пы­тался с помощью кругов, треугольников и других геометрических фигур раскрыть божественную гармонию.

У большей части оккультных учений есть очень сильная сто­рона •— это представление о космичности человека. Только мис­тики хорошо понимали, что все происходящее в человеке имеет мировое значение и отпечатывается на космосе. Знали они также, что душевные стихии человека космичны, что в человеке можно открыть все наслоения мира. Например, гнев для мисти­ков — не только стихия человеческой души, но и стихия космо­са. Астрология, как подметил Н.А. Бердяев, угадала неразрывную связь человека с космосом и тем прорвалась к истине, скрытой от науки о человеке, не знающей неба, и от науки о небе, не знающей человека...

Но является ли мистический опыт чисто субъективным фено­меном или за ним стоит некая реальность? Мистические учения дают развернутую картину мира. Они описывают Вселенную, ее различные ярусы, раскрывают тайны психики, предлагают спосо­бы исцеления, толкуют о строении духа. Причем многие пред­ставления о мире и человеке в различных мистических учениях совпадают.

В таком случае мы вправе спросить: откуда взялось это «тай­ное знание» ? Является ли оно плодом досужего ума, фантазии и вымысла или отражает некую реальность, остов иного бытия? Русские философы Н.А. Бердяев, B.C. Соловьев, К.Н. Леонтьев полагали, что было бы абсолютным упрощением видеть в мисти­ке сплошную фантасмагорию. Напротив, они усматривали в этом феномене древнюю форму универсального постижения бытия.

Вот, например, Н.А. Бердяев считал, что великий русский философ B.C. Соловьев был мистически одаренным. И в самом деле, в творчестве этого мудреца мы находим множество порази­тельных мистических прозрений. B.C. Соловьев, в частности, был убежден в том, что первый древнейший период человеческой истории воплощал в себе слитность, необособленность всех сфер общечеловеческой жизни. Неразъемными были теология, фило­софия и наука, мистика, изящное и техническое художество. Жрецы, философы, ученые находились в то время в непосредст­венном мистическом общении с высшими силами бытия.

Культура и мистика

Можно ли отделить древнейшую живопись от ваяния и даже зодчества (например, на египетских памятниках)? Думается, нет. Трудно проследить различие между теологией, философией и наукой. Мистика, изящное и техническое художество рожда­ются единым мистическим порывом, представляют собой единое религиозное целое. Эта слитность была в корне разрушена толь­ко с появлением христианства.

По мнению B.C. Соловьева, истинная, цельная красота может находиться только в мире сверхприродном и сверхчеловеческом. Стало быть, мистика, в его истолковании, есть творческое отно­шение к этому запредельному миру. Вот почему он определяет мистику как «верховное начало жизни общечеловеческого орга­низма» и объявляет, что в мистике жизнь находится в непосред­ственной, теснейшей связи с действительностью абсолютного первоначала, с жизнью божественной...

Отчего же, заглядывая в себя, непременно испытываем в душе глубинную потребность в таинстве? Мистика — это древ­нейший тип сознания, она никогда не угасала совсем, вопреки авторитетным прогнозам и экспертизам. В истории европейского человечества, по крайней мере, отчетливо видны так назы­ваемые волны мистики. Есть эпохи, словно безразличные к тайноведению, а есть буквально зачарованные им. Средневеко­вье, как показал Соловьев, одухотворено ренессансом древней мистики. Возрождение, напротив, тянется к античным пости­жениям разума. Просветители кичатся интеллектом, романти­ки в противовес им погружаются во всеохватный делириум (сладкое безумие)...

Представители средневековья и Возрождения унаследовали античную идею о созвучности звездного и подлунного миров. Ученый был одновременно и магом, ибо постигал таинственное. Магия же сводилась к поиску божественных истин в сотворен­ной природе. Мистическая духовная традиция проникла не толь­ко в науку, но и в искусство. Нидерландский художник И. Босх создал полотна, содержание которых носит аллегорический, ма­гический характер. Пытаясь расшифровать его картины, многие современные исследователи на Западе, в частности, М. Бергман, указывают на то, что их надлежит рассматривать как произведе­ние герметизма.

По мнению французского историка науки Ж. Гальбронна, астрология служила для Кеплера главенствующей частью его кос­мологии, ибо она представляет собой то самое сочленение, кото­рое соединяет человека с космосом. Астрология действительно занимала важное место в научной деятельности одного из осно­воположников современной астрономии. Он, например, увлекал­ся магией цифр, длительное время основывал свои исследования на гамме, которая состояла из семи нот. Однако нельзя забы­вать, что в период Возрождения и научной революции XVI— XVIII вв. исследование сверхъестественного воспринималось как законная сфера естественных наук. Этой точки зрения придер­живались Кеплер, Коперник, Бойль, Ньютон. В той же мере опора на интуицию, фантазийные ресурсы сознания оценивалась как вполне продуктивная дорога к истине...

Такая наука, как математика, и та в эпоху Возрождения превратилась в оккультную науку о числе. «Во времена Ньюто­на, — справедливо заметил английский физик Д. Бом, — теоло­ги и ученые заключили союз, надеясь таким образом решить свои собственные проблемы». Действительно, до конца XVII в. мистика, теология и наука были тесно связаны между собой. И эта полифоничность вовсе не заключала в себе чего-то ущербного, криминального. Напротив, перекличка традиций позволяла соотносить каждое открытие с духовными установками, что не­редко обогащало процесс постижения мира.

Однако затем в судьбе науки произошли существенные измене­ния. Увлеченная теорией эволюции, достижениями механики, она утратила пафос искания изначальной целостности, универсальности бытия. Духовные корни науки оказались отсеченными. Она во многом потеряла метафизическое, нравственное измерение. Созер­цательные, интуитивные компоненты познания стали восприни­маться как второстепенные. В связи с этим поэт М.А. Волошин писал в начале XX в.:

Но так едка была его пытливость,

Что раз ум вскрыл такие недра недр,

Что самая материя иссякла,

Истаяла под ощупью руки...

От чувственных реальностей осталась

Сомнительная вечность вещества...

М.А. Волошин предвидел последствия такого движения мысли, когда табу накладывается на все, что не сводится к механизму: «на откровенье, таинство, экстаз...».

Может ли разум вытеснить мистику? Философы и писатели отвергают такое предположение. Скажем, Просвещение кажется эпохой разума, вытеснившего мистику. Но так ли это на самом деле? С. Цвейг считал, к примеру, что эпоха Просвещения в целом лишена интуиции. Вселенная представлялась просветите­лям как весьма совершенный, но требующий усовершенствова­ния механизм. Человек же воспринимался как курьезный мыс­лящий аппарат. Выходит, Просвещение было эпохой разума, вытеснившего мистику? Отнюдь нет.

По свидетельству Цвейга, «никогда не был Париж столь жаден до новшеств и суеверий, как в ту начальную пору века Просвещения. Перестав верить в легенды о библейских святых, стали искать для себя новых странных святых и обрели их в шарлатанах — розенкрейцерах, алхимиках и филалетах, толпами притекавших сюда; все неправдоподобное, все идущее наперекор ограниченной школьной науке встречает в скучающем и приче­санном по философской моде парижском обществе восторжен­ный прием. Страсть к тайным наукам, к белой и черной магии проникает повсюду, вплоть до высших сфер». Существует некий парадокс: человек порою и сам не ведает, что, вопреки себе и своим помышлениям, он впадает в мистику. Этот парадокс подметил Н.А. Бердяев. Он отмечал, что глашатаи позитивной эры, отвергая религию, вовсе не являли собой идеал рассудочной непогрешимости. Очищая себя от суеверий, они взра­щивали поразительные иррациональные фантомы. О. Конт, к при­меру, был верующим по своей психологической природе. Но дело не только в этом. Рассуждая о крахе религии, он одновременно бессознательно сближал человечество с вечной женственностью христианской мистики. Да и само его учение напоминало культ, близкий к католичеству. Л. Фейербах называл себя религиозным атеистом, но в то же время оказался страстным глашатаем новой религии человечества. Г. Спенсер причудливо соединял в своей доктрине веру в Непознаваемое и в мировое развитие.

Мистика — это гнозис, своеобразная форма постижения мира. Как писал Джеймс, «око пророческого зрения открывает то, что сокрыто от очей разума». Мистический опыт подрывает авторитет немистического или рационалистического сознания, основанного только на рассудке и чувствах. Он показывает, что последнее представляет собой только один из видов сознания. Мистический же опыт предельно многолик и разнообразен.

В современной литературе при обсуждении вопроса о том, действительно ли мистика разнохарактерна, просматриваются по крайней мере три возможные версии. Первая сводится к тому, что все виды мистического опыта и его описания едины. Вторая относит идентичность только к самому опыту, подчеркивая вместе с тем, что способы фиксации этих всегда тождественных друг другу переживаний обусловлены культурно-религиозной символикой. Наконец, еще одно предположение: мистический опыт разнообразен, может быть типологизирован. Однако его описание ограничено языковыми и культурными рамками.

Характеристики

Список файлов семинаров