sergacheva_yuliya_privkus_magii (522913), страница 71
Текст из файла (страница 71)
Только колкое потрескивание эфира.
– Да… – наконец глухо послышалось в трубке. – Только он не передумает. Он такое мне говорил… – Тихий, прерывистый вздох.
Рора вдруг снова не выдержала и осторожно обронила в сухое молчание:
– Скажи, а ты действительно никогда не…
Молчание пошло морозными, колючими изломами мгновенного льда:
– Никогда.
И гудки звонко посыпались по выстуженной поверхности.
21
Двухэтажный, раздобревший от хорошей жизни и ухода особняк Подипола высился на одноэтажной улочке как нелепая тыква на грядке с помидорами. Окна на первом этаже светились пурпуром, пропущенным через плотные шторы. Над входной дверью покачивался фонарь на декоративной цепи, бросавший пляшущие тени на капот приземистого автомобиля, припаркованного на подъездной дорожке. То ли у хозяина были гости, то ли он сам поленился загнать его в гараж. В унисон с фонарем над крыльцом качались фонари вдоль улицы – здоровенные матовые шары, потому казалось, что фонарные столбы дружно кивают.
– Ты всерьез намерен туда пойти? – снова спросила Ксения, пряча лицо от ветра в капюшон, отчего ее голос прозвучал зловеще, как традиционно водится в триллерах. – Думаешь, он не заметил нашего прошлого визита?
Ах да, она же не присутствовала при процессе вскрытия сейфа…
– Еще как заметил, – усмехнулся я. – Вон даже охранную систему поменял… – И кивнул на россыпь бледно‑зеленых точек во взъерошенной, пожухлой траве и на деревьях вокруг жилища господина лауреата.
В доме напротив распахнулась дверь, выплескивая в дождливо‑снежную тьму теплый свет и веселые голоса. Мы тревожно дрогнули, хотя ничем противозаконным пока не занимались, а мирно стояли на тротуаре, делая вид, что беседуем.
Если бы не непогода, то прохожих на улице Звонарей было бы определенно больше. А так в зыбкой, посверкивающей дождем и разбавленной мокрым снегом ночи мелькнуло человека три‑четыре, вобравших головы в свои воротники и капюшоны и целеустремленно спешащих к теплым очагам. С одной стороны, хорошо, с другой не слишком: на таком фоне трудно выглядеть естественно…
Особенно в глазах раздраженных плохой погодой стражей порядка, совершающих очередной обход вверенных им территорий и наверняка мечтающих задержать кого‑нибудь, чтобы с полным правом вернуться хоть ненадолго в участок. Вон как раз идет парочка…
Я и опомниться не успел, как дрожащая от озноба Ксения внезапно прильнула ко мне, обхватив руками, и сладострастно впилась в губы… Блестящие глаза, оказавшиеся совсем близко, смеялись. В них плясали отраженные искры качающихся фонарей. Я моментально согрелся, вдыхая знакомый запах ромашки и ощущая, как теплеют губы и щеки замерзшей Ксении.
Чужие шаги, чавканье грязи вперемешку со снежной крупой, снисходительное хмыканье… Приближаются, отдаляются…
– Все уже, – послышался из‑за границ Ксениного капюшона, а может, с другого края Вселенной угрюмый голос Герайда. – Ушли они уже. А я вашим убедительным спектаклем достаточно насладился.
Дождь упал между нами мокрым занавесом, отсекая друг от друга. Ксения, мельком улыбнувшись, поправила упавший капюшон. Мрачный Герайд держал над головой газетный, изрядно потрепанный лист. Штаны его до колен были мокры и изгвазданы… Спешил.
– Вот, – буркнул он недовольно, – принес вам посмотреть…
Газета оказалась местной и старой, за прошедшую среду. На промокших насквозь страницах с трудом читались несвежие новости о вторжении в дом Лавра Подипола, уважаемого жителя города Правого Набрега, о полицейском расследовании, позволившем установить, что орудовала шайка грабителей во главе с неизвестным…
Я ухмыльнулся, рассматривая собственный профиль. Точнее, даже не профиль, а макушку, часть скулы и носа. Снимали сверху как раз в тот момент, когда я запустил загребущие лапы во вскрытый сейф.
Газета выражала сожаление по поводу того, что вторая камера, установленная над сейфом, и ее записи были безвозвратно уничтожены взрывом, чему виной непредусмотрительность самого Подипола, не пожелавшего вывести записывающее устройство за пределы кабинета…
– Так ты, значит, его еще и ограбил? – поразилась Ксения, разглядывая снимок.
– Это он меня ограбил, – проворчал я, вспоминая переведенную на счет лауреата сумму. И в отместку зачитал вслух: – По словам полиции, в доме также обнаружились следы пребывания как минимум еще одного человека, скорее всего, женщины, но ее изображение не сохранилось…
– К счастью, – констатировала мрачно Ксения. – В таком ракурсе я выгляжу неудачно.
– Зато Трой будет выглядеть еще удачнее на полицейском снимке анфас и в профиль, когда его возьмут при вторичной попытке проникновения в чужой дом, – пообещал Герайд.
– Нас обоих, – поправила Ксения.
– Ты с ума сошла, – сказали мы с Герайдом одновременно, кажется впервые с момента встречи придя к согласию хотя бы по одному поводу.
– Нет, не сошла, – нахмурилась Ксения. – Я примерно догадываюсь, Трой, куда именно ты хочешь вновь заглянуть, хотя не совсем понимаю зачем… Одному тебе не справиться.
Один раз справился, подумал я, но промолчал. Неизвестно, справился бы я, если бы не эта упрямая девчонка, которую надо было вытащить во что бы то ни стало. Которую хотелось вытащить во что бы то ни стало.
– Куда заглянуть? – безнадежным тоном вздохнул Герайд. – Надеюсь, вы не Врата в этом доме нашли?
– Тут есть подсказка, – ответил я, стирая с лица пахнущую талым снегом воду. В покрое подаренной куртки капюшон не предусматривался, и за шиворот натекло порядком ледяной воды. Так что перспектива снова лезть в чужой дом уже не казалась такой неприятной. Про то, что будет дальше, я пока старался не думать…
Несколько минут мы ожесточенно, хотя и приглушенно, спорили, переступая в снежно‑грязевом месиве, хватая друг друга за мокрые полы и стараясь рассмотреть лицо собеседников в качающихся отсветах терзаемых ветром фонарей, чтобы убедиться в доходчивости своих аргументов. Ксения была упряма. Герайд раздражен. Я раздосадован. Только снежная крупа, возле земли превращающаяся в воду, падала с небес с мерным и монотонным шуршанием, с одинаковой щедростью усеивая и нас, и крыши продрогших домов с затеплившимися в них уютными огнями; скатывалась с празднично освещенного шпиля ратуши, торчащего над улицами; барабанила по блестящим сонным машинам, притихшим на обочине дороги…
В конце концов договорились, что я ищу способ проникнуть в дом, проникаю, а затем в случае успеха приглашаю остальных желающих, если таковые найдутся. Если что‑то пойдет не так, то пострадаю я один. А пока «таковые» будут ждать меня в машине.
– В случае чего обещаю не сдавать подельников даже под бесчеловечными пытками, – состроив суровую мину, поклялся я и двинулся вокруг дома.
Ложь оказалась легкой и безвкусной, как обезжиренное масло. Никого приглашать я не намеревался. Незачем Ксении второй раз даже приближаться к этому аду.
Осмотреться вокруг мы уже успели, так что предварительная оценка уязвимых мест вражеской крепости была произведена, согласно нашим способностям к диверсионной деятельности. Нельзя сказать, что очень удачно, но кое‑какие наметки имелись. К тому же, находясь дома, хозяин по беспечности или из‑за самоуверенности не задействовал охранную систему полностью…
Перебраться через декоративную живую ограду (от холода плети ползучего стража, обычного защитника домов от посторонних, закостенели и едва шевелились), обогнуть постройку, стараясь держаться подальше от освещенных мест и скоплений зеленых огоньков…
Ага, а вот и фирменная глиняная лягушка, притаившаяся в траве, блестящая от воды, с налипшими на уродливую морду хлопьями снега… Разинула пасть, готовясь издать негодующий вопль, и… разлетелась вдребезги. Я потер онемевшие пальцы. Добротно сделано неведомым умельцем из охранной фирмы. Казалось, что я раздолбал эту несчастную игрушку собственным кулаком, хотя даже не прикоснулся…
Так, теперь куда?.. Переступая через спящие, мертвые и активные жгуты сторожевых линий (вот ведь перепугался, господин лауреат! Из нитей сторожевок можно десяток свитеров навязать), я добрался до окон первого этажа, прикидывая план дома… Теперь оборвать волоски, соединявшие стены и рамы, и щупом вывернуть защелку внутри… Проклятие, руки озябли и скользят по мокрому железу, никак не подцепляя краешек ставня… Свирепо, с наслаждением, громогласно заскрипело… Я облился потом, моментально согревшись. Нет, ничего. Только ветер теребит деревья, заставляя ветки скрестись и стучать…
В плотной, слежавшейся темноте угадать очертания помещения было поначалу сложно, но запахи пыли и полироли подсказали, что я проник туда, куда нужно. Монотонно барабанит дождь снаружи. Где‑то вверху невнятно, на пределе слышимости бубнят голоса. Зато совсем близко шуршат мыши, на которых мое вторжение произвело минимум впечатления. Заскучавшая в подвале старая мебель доверчиво ластилась, норовя подставить ножку, спинку или пропахший влажным сукном бочок, пока я пробирался через завалы. Звякнуло что‑то металлическое. Хрустнули под подошвой стекляшки. Некто вцепился в воротник костлявым пальцем…
Мысленно ругнувшись, я все‑таки запалил огонек, прикрывая его сведенными в горсть ладонями, и огляделся. Пространство разом утратило всю таинственность и потеряло в размерах. Костлявый палец принадлежал накренившейся, растопыренной вешалке. В зеркале прямо напротив отражался смутный, угольно‑черный силуэт с огнем в руках. Силуэт принадлежал кому угодно, только не человеку…
Я моргнул. Нет, мерещится.
Скукожились и заползли под вещи тени. Сами предметы выстроились в струнку и притихли выжидательно. Даже голоса сверху умолкли…
Давешний люк, прикрытый старым ковром, просвечивал через разноцветную тяжелую ткань чернильным прямоугольником. Повторяя его очертания на ковре, подрос жесткий, колючий ворс, возвышавшийся на добрый палеи. Сдвинув эту пакость краем ботинка, я убедился, что закрепы не тронуты, аккуратно вскрыл их и спустился вниз, ненароком наступив на валявшийся возле лестницы рабский браслет.
…Через пять минут, давясь от отвращения к себе, я выбрался обратно наверх и некоторое время сидел, скорчившись в противоположном конце подвала, дыша через стиснутые зубы, стараясь сдержать тошноту и пережить мучительное осознание собственной трусости. Панический ужас, растекшийся во мне как чернила в банке с водой, постепенно терял интенсивность окраски, но не исчезал, отравляя своим присутствием. Вторая попытка закончилась так же. Третья тоже. Четвертая закончилась тем, что наверх я выполз на четвереньках, поскуливая.
Я не вернусь туда. Никогда и ни за что. А если вернусь – останусь там навсегда, сожженный собственным безумием.
Расположившись как можно дальше от люка, обдающего невесомым, но смертоносным дыханием, я пытался унять постыдную дрожь и болезненную слабость. Даже злость не помогала. Только травила душу еще больше.
Все чувства обострились до предела. Я слышал, как снаружи мерно шелестит дождь, все увереннее превращаясь в снег. Чавкает грязь под ногами пешехода. Далеко по дороге проехал автомобиль… Цокают коготками по камню мыши. Точит дерево червь… В доме вразнобой тикают десятки часов. Из гостиной доносятся голоса, шорох тканей… Вскрик! Невнятно‑женское: «Нет, не надо!..»
Я вскочил на ноги, с размаху распахнул дверь (если бы она оказалась заперта, я бы вынес ее, не заметив), беззвучно прыжками по толстому ковру пересек холл, устремившись на свет…
Скопившееся напряжение нашло выход.
В гостиной горели декоративные витые свечи, распространяя удушливый сладковатый аромат. На столике высилась ополовиненная бутылка вина, пара стаканов и лежал толстенный, окованный бронзой фолиант, раскрытый на стилизованном анатомическом рисунке. Плотные страницы сально лоснились. На спинке дивана, разметав рукава, валялась светло‑голубая курточка с вразнобой нашитыми трепещущими бабочками. Такие куртки предпочитали вот уже пару последних сезонов девочки‑подростки…
Кроме чада свечей по гостиной расползалась мутноватая, липкая, приторная аура похоти, осязаемая как растекшаяся в воздухе патока.
– Нет!.. Я не хочу… – протестующее вскрикнул девичий голосок. Что‑то успокаивающе заворчал низкий голос. Колыхались занавеси на дверном проеме в конце гостиной.
Плохо соображая, что именно собираюсь сделать, но с твердым намерением сделать что‑нибудь, и немедленно, я вломился в альков, едва не запутавшись в пропитанных благовониями занавесях. И узрел примерно то, что ожидал: господин Подипол (более грузная версия парадного портрета) в пурпурного оттенка домашнем костюме, с тщательно уложенной снежной шевелюрой алчно навис над щуплой, полураздетой, светловолосой девчонкой, опрокинутой на мягкий диванчик и упирающейся вытянутыми тонкими обнаженными руками в плечи мужчины. На полу валялся еще один бокал; разлитую багровую лужицу стремительно впитывал светлый пушистый ковер.
Я зарычал и прыгнул. Подипол ахнул, взмахнув руками и заваливаясь навзничь от удара. Девчонка пискнула испуганно и прытко откатилась в сторону. Огни десятков свечей, расставленных в разнокалиберных подставках, заметались, и по шторам, всплескивая длинными конечностями, заскользили страшные тени…
– Ты… – судорожно кашляя, задыхался ошеломленный Подипол, возясь на полу. – Да как ты… Полиция!.. Кто ты… Да я тебя… Да ты на кого…
Девчонка скреблась в уголке, напяливая одежду. Мне вдруг показалось, что она хихикнула. Но оборачиваться было некогда, потому что Подипол неожиданно предпринял попытку атаковать, взревев и вздымаясь с полу с тяжелой вазой наперевес.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
