Simmons_Dan__Terror (522890), страница 68
Текст из файла (страница 68)
– Давайте выйдем наружу, если вы не возражаете, доктор Гудсер.
Как всегда, я мысленно отметил (и внутренне смутился от сознания, что я всякий раз отмечаю данное обстоятельство) обращение «доктор», которое капитан стал использовать в разговоре со мной только после вторжения зверя на «Эребус» в марте.
Я велел Генри Ллойду, своему помощнику, присматривать за больными и вышел вслед за капитаном Фицджеймсом из палатки. Еще в лазарете я заметил, что борода у него, прежде казавшаяся мне рыжей, на самом деле почти полностью седая и только окаймлена запекшейся кровью.
Капитан взял из лазарета фонарь и двинулся с ним к покрытому галькой берегу.
Разумеется, никакие волны не набегали с плеском на берег. Вдоль береговой линии по-прежнему тянулась гряда высоких айсбергов, стоявшая стеной между нами и паковым льдом.
Капитан Фицджеймс поднял фонарь и осветил длинный ряд лодок.
– Что вы видите, доктор? – спросил он.
– Лодки,– рискнул предположить я, чувствуя себя тем самым несведущим человеком, которым отрекомендовался минуту назад.
– Вы замечаете какую-нибудь разницу между ними, доктор Гудсер?
Я пригляделся получше.
– Четыре из них не на санях,– сказал я.
На это я обратил внимание сразу, еще в первую ночь своего пребывания здесь. Я не понял, в чем дело с означенными четырьмя лодками, когда для всех остальных мистер Хани потрудился смастерить специальные сани. Это показалось мне вопиющим упущением.
– Вы совершенно правы,– сказал капитан Фицджеймс.– Эти четыре лодки – вельботы с «Эребуса» и «Террора». Длиной тридцать футов. Легче остальных. Очень прочные. Шестивесельные. С острым носом и кормой, как каноэ… теперь видите?
Теперь я увидел. Я никогда прежде не замечал, что вельботы одинаково сужаются с одного и другого конца, наподобие каноэ.
– Будь у нас десять вельботов,– продолжал капитан,– наши дела обстояли бы значительно лучше.
– Почему? – спросил я.
– Они прочные, доктор. Очень прочные. И легкие, как я уже сказал. Мы смогли бы погрузить в них припасы и тащить их по льду, не изготавливая для них сани, как для всех прочих лодок. Если бы мы нашли разводье, то смогли бы спустить вельботы на воду прямо со льда.
Я потряс головой. Понимая, что капитан Фицджеймс может счесть и наверняка сочтет меня за полного дурака, услышав следующий мой вопрос, я все же спросил:
– Но почему вельботы можно тащить по льду, а остальные лодки нельзя, капитан?
Капитан ответил, без тени раздражения в голосе:
– Вы видите у них руль, доктор?
Я посмотрел в один и другой конец вельбота, но никакого руля не увидел. О чем и сообщил капитану.
– Вот именно,– сказал он.– У вельбота плоский киль и нет руля. Судном управляет гребец на корме.
– Это хорошо? – спросил я.
– Да, если вам нужна легкая, прочная лодка с плоским килем и без руля, который непременно сломается при волочении по льду,– сказал капитан Фицджеймс.– Вельбот легче всего тащить по льду, несмотря на то что он длиной тридцать футов и вмещает до дюжины человек вместе с изрядным количеством припасов.
Я кивнул, как если бы все понял. Я и правда почти все понял – но я страшно устал.
– Видите, какая у вельбота мачта, доктор?
Я снова посмотрел. И снова не понял, что именно должен увидеть. В чем и признался.
– У вельбота одна-единственная разборная мачта, – сказал капитан.– Сейчас она лежит под парусиной, натянутой на планшири.
– Я заметил, что все лодки покрыты парусиной и досками,– сказал я, чтобы показать, что я не совсем уж ненаблюдательный.– Это для того, чтобы защитить их от снега?
Фицджеймс зажигал трубку. Табак у него уже давно кончился. Я не хотел знать, чем он теперь ее набивает.
– Для того чтобы под ними могли укрыться команды всех восемнадцати лодок, даже если в конечном счете мы возьмем с собой всего десять,– негромко сказал он.
Большинство людей в лагере уже спали. Замерзшие часовые, притопывая ногами, расхаживали взад-вперед сразу за пределами освещенного фонарем пространства.
– Мы будем прятаться под парусиной, когда пойдем по чистой воде к устью реки Бака? – спросил я.
Мне никогда не представлялось, как мы сидим на корточках под парусиной и настилом из досок. Я всегда воображал, как мы весело гребем при ярком солнечном свете.
– Возможно, мы не пойдем на лодках по реке,– сказал Фицджеймс, попыхивая трубкой, набитой чем-то похожим на сухие человеческие экскременты.– Если летом воды вдоль берега освободятся от льда, капитан Крозье примет решение плыть морем.
– До самой Аляски и Санкт-Петербурга? – спросил я.
– По крайней мере до Аляски,– сказал капитан.– Или, возможно, до Баффинова залива, если прибрежные проходы во льдах откроются к северу.– Он сделал несколько шагов вперед и осветил фонарем лодки на санях.
– Вы знаете, что это за лодки, доктор?
– А они что, отличаются от предыдущих, капитан?
Я обнаружил, что страшная усталость побуждает человека высказываться честно, не испытывая смущения.
– Да,– ответил Фицджеймс.– Вот эти две, привязанные к специальным саням мистера Хани, называются тендерами. Безусловно, вы видели их, когда они стояли на палубе или на льду рядом с кораблями в течение последних трех зим.
– Да, конечно,– сказал я.– Но вы говорите, они отличаются от вельботов?
– Сильно отличаются,– сказал капитан Фицджеймс, снова зажигая трубку.– Вы заметили на них мачты, доктор?
Даже при тусклом свете фонаря я видел две мачты, торчащие над каждым судном. В парусиновом тенте были искусно прорезаны и аккуратно обметаны отверстия для них. Я сообщил капитану о своих наблюдениях.
– Очень хорошо,– сказал он, без малейшего намека на снисходительность в голосе.
– А эти разборные мачты не разобрали намеренно? – спросил я, скорее с целью показать, что я внимательно слушал все предшествовавшие пояснения, нежели по какой-либо иной причине.
– Они не разборные, доктор Гуд сер. Это мачты люгерного вооружения… или, возможно, они известны вам под названием гафельных. Они постоянные. И вы видите рули под кормой? И выступающие кили?
Я видел.
– Из-за рулей и килей эти лодки нельзя волочит по льду, как вельботы? – осмелился предположить я.
– Совершенно верно. Вы правильно диагностировали проблему, доктор.
– Разве рули нельзя снять, капитан?
– В принципе, можно, доктор Гудсер. Но выступающие кили… их вдавит в днище или, наоборот, вырвет из него при прохождении через первую же торосную гряду, не правда ли?
Я снова кивнул и положил руку в рукавице на планширь.
– Мне кажется или эти четыре судна действительно несколько короче вельботов?
– У вас отличный глазомер, доктор. Двадцать восемь футов длины против тридцати у вельботов. И они тяжелее. Вдобавок у них прямоугольная корма.
Я только сейчас заметил, что у этих двух лодок, в отличие от вельботов, имеются резко выраженные нос и корма. Ничего похожего на каноэ.
– Скольких человек вмещает тендер? – спросил я.
– Десятерых. Это восьмивесельное судно. На нем хватит места для незначительного количества припасов и останется место, чтобы всем укрыться внизу во время шторма, даже в открытом море. За счет двух мачт парусность у тендеров вдвое больше, чем у вельботов, но, если нам придется подниматься по реке Бака, «большой рыбной», от тендеров будет меньше толка, чем от вельботов.
– Почему? – спросил я, чувствуя, что мне уже следует знать ответ, что капитан уже объяснял мне.
– У них осадка больше, сэр. Давайте взглянем на следующие две лодки… ялы.
Я рассмотрел следующие два судна.
– Они, похоже, длиннее тендеров,– заметил я.
– Так и есть, доктор. Тридцать футов длиной… как вельботы. Но они тяжелее, доктор. Даже тяжелее тендеров. Тащить ялы по льду на санях – дело очень трудное, уверяю вас. Мы и досюда-то еле-еле доволокли их. Вполне возможно, капитан Крозье предпочтет оставить ялы здесь.
– В таком случае не стоило ли просто оставить их у кораблей? – спросил я.
– Нет,– помотал головой Фицджеймс.– Нам необходимо выбрать такие судна, на которых у сотни человек больше шансов продержаться несколько недель или месяцев в открытом море или даже на реке. Вам известно, доктор, что эти лодки все эти лодки – оснащаются по-разному для морского и речного плавания?
Теперь настала моя очередь помотать головой.
– Неважно,– сказал капитан Фицджеймс.– Мы подробно разберем различия между речной и морской оснасткой судна как-нибудь в другой раз – предпочтительно теплым солнечным днем, когда будем находиться далеко к югу отсюда. Теперь оставшиеся восемь лодок… Первые две – это полубаркасы. Следующие четыре – корабельные шлюпки. И последние две – ялики.
– Ялики вроде значительно короче остальных,– заметил я.
Капитан Фицджеймс попыхал своей зловонной трубкой и кивнул, словно я изрек некий перл мудрости из Священного Писания.
– Верно, – печально сказал он. – Длина яликов всего двенадцать футов против двадцати восьми у полубаркасов и двадцати двух у корабельных шлюпок. Но ни первые, ни вторые, ни третьи не оснащаются мачтами и парусами, и все они маловесельные. Боюсь, людям в них придется туго, коли мы выйдем в открытое море. Я не удивлюсь, если капитан Крозье решит оставить их здесь.
«Открытое море?» – подумал я. Мысль о плавании на любом из этих суденышек по любой акватории шире реки «большой рыбной», представлявшейся мне подобием Темзы, никогда прежде не приходила мне в голову, хотя я не раз присутствовал на различных совещаниях, где обсуждалась такая возможность. Глядя на маленькие и довольно хрупкие на вид полубаркасы, ялики и шлюпки, я подумал, что людям, вышедшим на них в море, останется лишь провожать взглядом двухмачтовые тендеры и одномачтовые вельботы, скрывающиеся за горизонтом.
Но люди на маломерных суденышках будут обречены. Как людей разделят на команды? Или капитаны уже определили состав команд, втайне от всех?
И к какой лодке приписали меня – на какую участь обрекли?
– Если мы решим воспользоваться лодками малого размера, мы будем тянуть жребий, кому на какую сесть,– сказал капитан.– Места же в тендерах, ялах и вельботах будут распределены между санными командами.
Должно быть, я испуганно уставился на него.
Капитан Фицджеймс рассмеялся хриплым смехом, перешедшим в надсадный кашель, и выбил золу из трубки, постучав чашечкой о башмак. Ветер усилился, и стало очень холодно. Я понятия не имел, сколько сейчас времени, хотя знал, что уже за полночь. Стемнело часов семь назад, самое малое.
– Не беспокойтесь, доктор,– тихо проговорил он.– Я не прочитал ваши мысли. Просто догадался, о чем вы думаете, по вашему выражению лица. Как я сказал, в случае с малыми лодками мы станем тянуть жребий, но, возможно, малыми лодками мы вообще не воспользуемся. Так или иначе, мы никого не бросим. Мы свяжем суда тросами, коли выйдем в открытое море.
Я улыбнулся, надеясь, что в тусклом свете фонаря капитан увидит мою улыбку, но не мои кровоточащие десны.
– Я не знал, что парусные суда можно привязывать к непарусным,– сказал я, снова обнаруживая свое невежество.
– Как правило, нельзя,– сказал капитан Фицджеймс. Он легко похлопал меня по спине – я едва почувствовал прикосновение сквозь многочисленные слои одежды.– Теперь, доктор, когда вы узнали секреты, касающиеся мореходных качеств всех восемнадцати лодок в составе нашего маленького флота, не пора ли нам вернуться? Сейчас довольно холодно, и мне надо немного поспать, прежде чем отправиться на обход постов в четыре склянки.
Я покусал губу, чувствуя вкус крови.
– У меня один последний вопрос, капитан, если вы не возражаете.
– Нисколько не возражаю.
– Когда именно капитан Крозье решит, какие лодки мы возьмем, и когда мы спустим выбранные лодки на воду? – спросил я. Голос мой звучал хрипло.
Капитан немного переместился в сторону и теперь вырисовывался черным силуэтом на фоне костра, горевшего возле палатки, где размещалась матросская столовая. Я не видел его лица.
– Я не знаю, доктор Гудсер,– сказал он после долгой паузы.– Да и сам капитан Крозье вряд ли знает. Возможно, нам повезет, и лед вскроется через несколько недель… в таком случае я самолично доставлю вас к острову Баффина. Или, возможно, мы спустим какие-то из этих лодок на воду в устье «большой рыбной» через три месяца… может быть, мы еще успеем добраться до Большого Невольничьего озера и расположенного там поселения до наступления зимы, даже если достигнем реки только к июлю.
Он похлопал по изогнутому борту ближайшего полубаркаса. Я исполнился странной тихой гордости от сознания, что способен распознать в лодке полубаркас.
Или это один из двух ялов?
Я старался не думать о состоянии Эдмунда Хора и об участи, которая ожидает всех нас, если мы не начнем трудное восьми-сотпятидесятимильное путешествие вверх по реке Бака – носящей также название «большая рыбная» – через три месяца. Едва ли кому-нибудь из нас удастся выжить, коли мы тронемся в путь к Большому Невольничьему озеру несколькими месяцами позже.
– Если же леди Удача отвернется от нас, – тихо продолжил Фицджеймс,– возможно, эти лодки вообще никогда больше не поплывут.
Мне было нечего сказать на это. Слова звучали как смертный приговор всем нам. Я повернулся спиной к свету, собираясь направиться обратно к лазарету. Я уважал капитана Фицджейм-са и не хотел, чтобы он видел мое лицо в тот момент.
Капитан Фицджеймс положил руку мне на плечо, останавливая меня.
– Коли такое случится,– горячо проговорил он,– нам просто придется топать домой пешком, верно?
34
КРОЗЬЕ
69° 37'42" северной широты, 98° 41' западной долготы
22 апреля 1848 г.
Крозье, державший курс на заходящее арктическое солнце, знал график этого трудного похода. Сегодня они должны пройти по льду восемь миль до первого промежуточного лагеря.