Simmons_Dan__Terror (522890), страница 35
Текст из файла (страница 35)
– Мы будем премного вам благодарны, коли вы никому не скажете, сэр,– торопливо продолжал помощник конопатчика.– Магнусу очень бы не хотелось, чтобы над ним смеялись из-за того, что он испугался какой-то паршивой крысы, взобравшейся по ноге.
Молчание затянулось. Стонал лед, трущийся о корпус корабля. Скрипели шпангоуты. Крысы шмыгали взад-вперед поблизости.
– Убирайтесь отсюда,– наконец сказал Ирвинг.– Сию же минуту.
– Есть, сэр. Спасибо, сэр.– Хикки отодвинул заслонку маленького фонаря, стоявшего на палубном настиле рядом с ним. – Пойдем, Магнус.
Двое мужчин поспешно вскарабкались по узкому носовому трапу и скрылись в темноте средней палубы.
Несколько долгих минут лейтенант Ирвинг неподвижно стоял на месте, прислушиваясь, но не слыша скрипа и треска корабля. Вой ветра звучал подобием отдаленной погребальной песни.
Если он доложит об этом капитану Крозье, будет трибунал. Мэнсон, игравший в экспедиции роль деревенского дурачка, пользовался расположением товарищей по команде, как бы они ни насмехались над ним из-за его боязни привидений и гоблинов. Он выполнял тяжелую работу за троих. Хикки никому из офицерского состава не нравился, но матросы уважали пронырливого малого за способность добывать для друзей до олнительные порции табака и рома или нужные предметы одежды.
Крозье не повесит ни одного, ни другого, подумал Джон Ирвинг, но в последнее время капитан находится в прескверном настроении и может применить весьма суровые меры. Все на судне знали, что всего несколько недель назад он пригрозил запереть Мэнсона в мертвецкой, вместе с полуобглоданным крысами трупом его друга Уокера, если здоровенный идиот еще когда-нибудь откажется таскать мешки с углем в трюм. Никто не удивится, коли теперь он выполнит свою угрозу.
С другой стороны, подумал лейтенант, что он сейчас видел, собственно говоря? Какие показания он мог бы дать, положив руку на Библию, перед следственной комиссией, соберись таковая на самом деле? Он не видел никакого противоестественного акта. Он не застал двух содомитов непосредственно в момент совокупления ил и… в любой другой противоестественной позе. Ирвинг слышал тяжелое пыхтенье, судорожные вздохи и испуганный шепот, раздавшийся при его приближении, а потом увидел двух мужчин, торопливо подтягивающих штаны и заправляющих рубахи.
В обычных обстоятельствах этого было бы достаточно, чтобы одного из них или обоих вздернули. Но здесь, во льдах, когда впереди у них еще месяцы или годы без малейшей надежды на спасение?
Впервые за много лет Джон Ирвинг почувствовал желание сесть и расплакаться. Его жизнь только что усложнилась сверх всякой мыслимой меры. Если он доложит о двух содомитах, никто из товарищей по команде – офицеров, друзей, подчиненных – никогда больше не будет относиться к нему в точности как прежде.
А если не доложит, он станет жертвой бесконечной наглости Хикки – малодушное умолчание о случившемся даст последнему повод для своего рода шантажа в ближайшие недели и месяцы. И отныне лейтенант никогда не будет спать спокойно или чувствовать себя в безопасности во время вахты в темноте снаружи или в собственной каюте (насколько такое вообще озможно, когда белое чудовище убивает людей одного за дру гим), каждую минуту ожидая, что руки Мэнсона сомкнутся у него на горле.
– Ох, так меня растак,– вслух сказал Ирвинг в холодную потрескивающую темноту трюма.
Осознав буквальный смысл произнесенных слов, он рассмеялся – и смех прозвучал более странно, более безжизненно, но при этом более зловеще, чем слова.
Лейтенант был готов отказаться от дальнейших поисков – он посмотрел повсюду, если не считать нескольких огромных бочек и канатного ящика в форпике,– но не хотел подниматься на жилую палубу, пока Хикки и Мэнсон не скроются с глаз.
Ирвинг пробрался мимо плавающих в грязной воде пустых упаковочных клетей – здесь, ближе к опущенному вниз носу судна, вода поднималась выше щиколоток, и насквозь промокшие башмаки проламывали тонкую корку льда. Еще несколько минут – и он отморозит пальцы на ногах, как пить дать.
Канатный ящик находился в самой передней части форпика, где корпус корабля сужался к носу, и представлял собой не помещение в полном смысле слова – две двери имели всего три фута в высоту, а от палубного настила до подволока там было немногим более четырех футов,– но скорее каморку для хранения якорных концов. В канатном ящике всегда нестерпимо воняло речным илом – даже спустя месяцы после того, как корабль снимался с якоря в устье реки. Смрадный запах никогда не выветривался, и бухты толстых тросов, уложенные одна на другую, занимали почти все низкое, темное, зловонное помещение.
Лейтенант Ирвинг с трудом открыл неподатливые двери канатного ящика и поднес фонарь к проему. Треск льда раздавался особенно громко здесь, где нос и бушприт вдавливались в движущийся пак.
Леди Безмолвная резко вскинула голову, и глаза ее вспыхнули при свете фонаря, как у кота.
Она сидела на расстеленной на полу бело-коричневой шкуре, совершенно голая, если не считать другой шкуры – вероятно, парки,– наброшенной на плечи.
Пол канатного ящика был приподнят на фут с лишним над затопленным палубным настилом снаружи. Эскимоска раздвинула в стороны тяжелые бухты тросов и устлала мехом образовавшуюся низкую нору, сверху прикрытую грудой спутанных пеньковых веревок. Открытый огонь в жестянке, наполненной маслом или ворванью, давал слабый свет и тепло. Он застал женщину за едой, с поднесенным к измазанным жиром губам шматом красного, сырого, кровавого мяса. Она отсекала от него куски – которые тут же подхватывала зубами,– быстрыми движениями короткого, но явно очень острого ножа с костяной рукояткой, украшенной каким-то резным узором. Леди Безмолвная стояла на коленях, наклонившись над огнем и шматом мяса, и при виде свисающих маленьких грудей образованному лейтенанту Ирвингу пришли на ум иллюстрации, представляющие скульптурное изображение волчицы, вскармливающей младенцев Ромула и Рема.
– Прошу прощения, мадам,– сказал Ирвинг и захлопнул дверь.
Он пошатываясь отступил на несколько шагов назад, распугивая крыс громким плеском воды, и попытался собраться с мыслями после второго за ночь потрясения.
Капитан должен знать о новом убежище Безмолвной. Одна опасность пожара от открытого пламени требует принятия срочных мер.
Но где она достала нож? Он скорее походил на орудие, изготовленное эскимосами, нежели на кухонный, плотницкий или охотничий нож с корабля. Разумеется, они обыскали женщину шесть месяцев назад, в июне. Неужели она прятала его все это время?
Что еще она могла прятать?
И свежее мясо.
На борту не было свежего мяса, Ирвинг точно знал.
Неужели она охотилась? Зимой, в такую метель, в такой темноте? И если да, то на кого?
Еединственными животными там, на льду, были белые медведи и чудовищный зверь, преследующий людей с «Эребуса» и «Террора».
Ужасная мысль пришла Джону Ирвингу в голову. На секунду он почувствовал искушение вернуться в кормовую часть трюма и еще раз проверить замок на двери мертвецкой.
Потом ему в голову пришла еще более ужасная мысль.
Они нашли лишь половины трупов Уильяма Стронга и Томаса Эванса.
Неверной поступью, поскальзываясь на льду и грязной жиже, лейтенант Джон Ирвинг ощупью двинулся в сторону кормы, к центральному трапу, чтобы совершить трудное восхождение к свету, на жилую палубу.
18
ГУДСЕР
70° 05' северной широты, 98" 23' западной долготы
20 ноября 1847 г.
Из личного дневника доктора Гарри Д. С. Гудсера
Суббота, 20 ноября 1847 г.
У нас не хватит продовольствия, чтобы пережить еще одну зиму и лето здесь, во льдах.
Предполагалось, что хватит. Сэр Джон обеспечил два корабля провиантом на три года при условии полного рациона для всей команды; на пять лет при условии вполне достаточной нормы пищевого довольствия для людей, ежедневно выполняющих тяжелую работу, но сокращенной для остальных; и на семь лет при условии значительно урезанного, но все же приемлемого дневного пайка для всех без исключения. По расчетам сэра Джона и капитанов Крозье и Фицджеймса – продовольствия на «Эребусе» и «Терроре» должно было хватить до 1852 года.
Но вопреки расчетам последние съедобные припасы у нас кончатся где-то следующей весной.
Доктор Макдональд на «Терроре» уже давно сомневался в Доброкачественности консервированных продуктов, и он поделился своими подозрениями со мной после смерти сэра Джона. Затем, во время первого нашего похода на Кинг-Уильям, история с испорченными и вредными для здоровья консервами (банки были взяты из самых нижних упаковочных клетей, хранящихся под жилой палубой) подтвердила наличие проблемы. В октябре мы, четверо врачей, обратились к капитану Крозье и командору Фицджеймсу с просьбой разрешить нам произвести полную инвентаризацию. Затем мы четверо – при содействии матросов, получивших задание помогать нам передвигать многие сотни упаковочных клетей, бочонков и тяжелых баков в обеих нижних палубах, средней и трюмной, а равно проверять выбранные образцы продуктов,– провели инвентаризацию дважды, во избежание ошибки.
Свыше половины консервов непригодно в пищу.
Три недели назад мы доложили об этом обоим капитанам в просторной, но холодной бывшей каюте сэра Джона – (Фиц-джеймса, номинально по-прежнему остающегося простым командором, Крозье, новый начальник экспедиции, называет «капитан», и все прочие следуют примеру). На тайном совещании присутствовали мы – четверо судовых врачей,– Фиц-джеймс и Крозье.
Капитан Крозье (мне надо помнить, что он все-таки ирландец) впал в ярость, подобной которой я никогда прежде не видел. Он потребовал от нас исчерпывающих объяснений, словно мы, врачи, несли ответственность за запасы имущества и провианта в экспедиции Франклина. Фицджеймс же, с другой стороны, с самого начала сомневался в качестве консервированных продуктов и честности поставщика оных (единственный член экспедиции или Адмиралтейства, похоже, выражавший вслух подобные сомнения), но Крозье отказывался верить, что столь преступное мошенничество могло быть совершено на кораблях военно-морского флота Британии.
Джон Педди, главный судовой врач «Террора», прослужил во флоте дольше всех из нас, четверых офицеров медицинской службы, но большую часть времени исполнял свои обязанности на военном корабле «Мери» – вместе с боцманом Крозье, Джоном Лейном,– в Средиземном море, где консервы составляли лишь самую малую часть продовольственных запасов. Мой номинальный начальник на «Эребусе», главный судовой врач Стивен Стенли, также никогда прежде не имел дела со столь огромными количествами консервированных продуктов на 1 борту корабля. Придающий огромное значение разнообразным i диетам, необходимым, дабы предупредить цингу, доктор Стенли потерял дар речи от потрясения, когда наша инвентаризация показала, что половина оставшихся банок с консервированными овощами, мясом и супами либо протухла, либо испорчена еще каким-нибудь образом.
Один лишь доктор Макдональд, занимавшийся вопросами поставки продовольствия с мистером Хелпменом – секретарем капитана Крозье,– имел объяснения такому положению вещей.
Как я записал в своем дневнике несколько месяцев назад, помимо 10 000 банок консервированной говядины на борту «Эре-буса» мы располагаем запасами консервированных баранины, телятины, разнообразных овощей, в том числе картофеля, моркови и пастернака, различных супов, а также 9450 фунтами шоколада.
Алекс Макдональд, представлявший нашу экспедицию в качестве медика, взаимодействовал с главным управляющим депт-фордского продовольственного склада и с неким мистером Стивеном Голднером, поставщиком продовольствия, заключившим контракт с нашей экспедицией. В октябре Макдональд доложил капитану Крозье, что четыре поставщика назначили цену за снабжение экспедиции сэра Джона консервированными продуктами – компании Хогарта, Гэмбла, Купера и Эйвса, а также фирма вышеупомянутого мистера Голднера. Доктор Макдональд сообщил капитану – и премного удивил всех нас своими словами,– что цена, предложенная Голднером, составляет лишь половину от цены, запрошенной остальными тремя (гораздо более известными) поставщиками. Вдобавок, если другие компании планировали поставить продовольствие в течение месяца или трех недель, то Голднер пообещал произвести поставку немедленно (взяв на себя упаковку и перевозку). Разумеется, о немедленной поставке не зашло бы речи, и при столь низкой цене за свои услуги Голднер потерял бы целое состояние, если бы продукты были хорошего качества, причем приготовлены и законсервированы должным образом, но, похоже, никто, кроме капитана Фицджеймса, не обратил на это внимания.
Адмиралтейство и три полномочных представителя Службы географических исследований – в отборе продуктов участвовали все, кроме опытного инспектора дептфордского продовольственного склада,– немедленно порекомендовали принять предложение Голднера и полностью выплатить запрошенную сумму, то есть более 3800 фунтов. (Целое состояние для любого человека, но особенно для иностранца, каковым, пояснил Мак-дональд, и являлся Голднер. Его единственная консервная фабрика, по словам Алекса, находилась в Галисии, в Молдавии.) Голднер получил один из крупнейших заказов на поставку продовольствия в истории Адмиралтейства: 9500 банок мясных и овощных консервов весом от одного до девяти фунтов и 20 000 банок консервированных супов.
Макдональд принес на совещание одну из рекламных листовок Голднера с перечнем подлежащих поставке продуктов (Фиц-джеймс сразу ее узнал), и при виде ее у меня потекли слюнки: семь сортов баранины, приготовленная четырнадцатью разными способами телятина, тринадцать сортов говядины, четыре разновидности мяса молодого барашка. В списке значились зайчатина, куропатка, крольчатина (в луковом соусе или приправленная карри), фазан и с полдюжины других разновидностей дичи. Если Служба географических исследований желала запастись морепродуктами, Голднер брался поставить консервированных лобстеров, треску, мясо вест-индской черепахи, лососину и копченую селедку. Для праздничного обеда рекламная листовка Голднера предлагала – всего за пятнадцать пенни – фаршированного трюфелями фазана, телячий язык под соу-сом-пикант и говядину по-фламандски.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
