Irvin_Uelsh_Porno (522865), страница 29
Текст из файла (страница 29)
— Мне ли не знать, брат, — киваю я и занюхиваю вторую дорогу, хотя меня все еще колбасит после первой.
— Ну да, и я видел Второго Приза, в одной занюханной забегаловке, среди всех этих бездомных придурков.
— Я слышал, парень стал похож на Кристофера Рива, — с трудом говорю я, наркота в этот момент сшибает меня с катушек, как поезд с рельсов, нах.
Бегби падает в кресло.
— Ну да, так все и было, но мне удалось‑таки вернуть парню башку на место. Я потащил его в «ЕН1». Этот урод не хотел пить, так што я вылил ему пару порций водки прямо в его сраный лимонад, — говорит он, грустно так ухмыляясь. — Ну он и выпил, и ничего. Ему нужно, бля, развлекалово. Распевать гимны, читать библию, на хуй. Етить‑колотить, в общем, я стал для него Добрым Самаритянином и спас этого пидора от тоскливой и занудной жизни, понимаешь? Они хорошо промывают мозги, эти уроды в своей блядской миссии. Но я уделал их всех, я им показал это долбаное христианство…
И я думаю, что это и вправду неплохо, что Второй Приз вернулся к нормальной жизни.
— Но врачи говорят, что ему нельзя пить, Франко, — я провожу пальцем по горлу, — или все, пиздец.
— Он мне ту же херню парил, типа «доктор то, доктор ее», но я сказал ему прямо, в наше время учитываетца не количество, а качество жизни. Лучше один год отрыватца по полной, чем прожить пятьдесят лет жалким уродом. Бля, он становился похож на всех этих пидоров в «Порте радости». Я, бля, сказал ему так: раз все так херово, так пусть, бля, сделает себе трансплантацию печени. И все типа будет в порядке.
В общем, он парит и парит, целую вечность, а я все это слушаю, так что когда Бегби наконец уходит, я рад немерено, потому что весь этот поток насилия, который обычно вываливает на тебя Бегби, иногда просто невыносим, слушать его охренительно тяжело. Тебе начинает казатца, что ты киваешь, когда надо было помотать головой, ну и всякие прочие измены в голову лезут. Так что я, даже когда на конкретных приходах, все же стараюсь себя контролировать и жду, пока парень уйдет подальше, а потом выползаю на улицу, под мелкий дождь, и настраиваю автопилот на Центральную библиотеку на мосту Георга IV.
Меня вдруг прошибает: я замечаю, что город меняется. Город больше не мой. Таких ребят, как я, оттесняют все дальше и дальше, центр полностью отдан на откуп всяким бизнесменам, покупателям, студентам и туристам. Уберите отсюда старинный замок, и это место может быть где угодно.
К тому моменту, когда я добираюсь до Уголка Эдинбурга, у меня все еще туман в голове, и я тупо таращусь на девушку, которая выдает микрофильмы.
— Из… извините, вы не могли бы помочь мне с этой штуковиной? А то я никогда ею не пользовался, — говорю я, показывая на свободную машину.
Она смотрит на меня и отвечает:
— Конечно, — и показывает мне, как заправить пленку в машину. Фишка в том, брат, что это охренительно просто, так что я чувствую себя полным дебилом. Но это ладно. Вскоре я уже начинаю читать про великое предательство 1920‑го, когда Эдинбург всосал в себя Лейт против воли народа. Вот когда начались все проблемы, брат! Четыре к одному, брат, четыре к одному, что все началось именно тогда.
Когда я выбираюсь из библиотеки в город и собираюсь идти к порту, погода в очередной раз меняется, и начинается натуральный ливень. А у меня нет бабок на автобус, так што приходится бегом бежать. В Центе святого Джеймса отирается какая‑то молодежь, среди них — мой приятель Кертис.
— Все нормально, парень? — спрашиваю я, меня уже почти отпустило.
— Нормально, Ур‑ур‑урод, — отвечает он. Маленький торчок порядком нервничает из‑за своего заикания, но если на него не давить, то уже очень скоро мальчик выбирает правильный ритм, и разговор идет просто как по маслу. Мы с ним трепемся пару минут, потом я направляюсь к Пикардии, жмусь к стенам домов и пытаюсь найти хоть какое‑то укрытие.
Пересекая границу между Пилригом и Солнечным Лейтом, я натыкаюсь на Психа, и в этот раз настроение у него получше, судя по всему. Я думал, что он меня проигнорирует, но парень типа хочет извинитца, по крайней мере подходит ко мне, как будто хочет извинитца.
— Урод. Слушай… давай забудем о том разе, брат, — говорит он.
Очевидно, что он не заложил меня Бегби, хотя Генералиссимус и навестил его паб, так что я перестаю паритца.
— Ну да, мне типа как жаль, что все так получилось, Саймон. Спасибо, что не сказал ничего Франко.
— Да ебать я хотел этого урода, — говорит он, тряся головой. — Мне кажется, я вообще слишком уж заморачиваюсь по поводу таких, как он. — Потом он приглашает меня завернуть в ближайший паб, типа пивка попить. — Давай пропустим по кружечке, пока дождь не закончится, — говорит он.
— Хорошо бы, но… тебе придется проставляться, приятель, потому што я на нуле совершенно, — говорю я, штобы сразу прояснить ситуацию.
Псих вздыхает, но все равно заходит в паб, ну я типа иду за ним. Первый, кого я там вижу, это Кузен Доуд: сидит у барной стойки с парочкой таких же мерзавцев. Доуд парит что‑то на тему англичанин в Эдинбурге: мол, у них и футбольные команды покруче, и транспортная система, и пабы, и клубы, в общем, все у них круче, и такси дешевле, и люди душевнее, ну и как обычно. Может быть, он и прав, но сейчас‑то он в Эдинбурге.
Когда он отваливает в сортир, Псих мрачно провожает его взглядом и спрашивает:
— Это што еще за хер с горы?
Ну, я ему и рассказываю, што это кузен Фелли, говорю, што мне бы очень хотелось узнать пин‑код Доуда, потому што, если бы я знал пин‑код, я бы пошарился у него по карманам и надыбал бы его кредитку, а на счету у него лежит куча бабла.
— Ну да, он постоянно всем парит про то, как там все происходит в этом их сраном Банке Клайдсдейл.
Доуд возвращается, берет еще пива и усаживаетца. А вот потом происходит настоящее чудо! Этот урод стягивает с себя куртку, и мы с Психом переглядываемся. Фишка в том, брат, что перед нами сидит наш шанс! Потому что мы видим татуху Доуда, изображающую льва, и под ним надпись: «А вы готовы?» — на одном предплечье, а на втором предплечье у него набит Король Билли верхом на лошадке. А под лошадью, на свитке выбит пин‑код, видимо, чтобы Доуд его не забыл. 1690.
31. «…половину задницы…»
Наша квартира в Толкроссе — это как небольшая фабрика. Косяки с травкой и чашки кофе сменяют друг друга. Мы с Рэбом работаем над сценарием. Диана сидит тут же, рядом; закопалась в свои записи для диссертации, смеется над нашими приколами, а мы толкаем друг друга локтями, пытаясь работать за одним компом. Диана время от времени бросает взгляд на экран, одобрительно мурлычет и выдвигает совершенно безумные, но заслуживающие внимания предложения. Лорен забилась в угол, корпит над своим домашним заданием и пытается пристыдить нас, что мы занимаемся всякой пакостью вместо того, чтобы писать курсовую. Она явно заинтригована, но тем не менее упорно отказывается читать наш сценарий. Мы с Рэбом подначиваем ее, произносим шепотом слова вроде «дрочить» и «в задницу» и посмеиваемся, а Лорен краснеет и бормочет «Феллини» или «Пауэлл и Прессбургер». В конце концов Диана сдается и собирает свои бумажки.
— Пойду я отсюда, не могу этого выносить, — говорит она. Лорен смотрит на нас сверху вниз.
— Тебе они тоже мешают?
— Нет, — говорит Диана печально, — просто каждый раз, когда я смотрю на экран, я еся возбуждаюсь. Так что если услышите вздохи и звуки моторчика из моей комнаты, вы, я думаю, догадаетесь, чем я там занимаюсь.
Лорен страшно надулась — кусает нижнюю губу, вся такая сердитая. Если ей так противно, то чего она здесь сидит? Что ей мешает уйти в ее комнату? К тому времени, как мы закончили первый черновик — примерно на шестьдесят страниц — и распечатали его, ее любопытство все‑таки взяло верх, и она подошла к нам. Прочитала заглавие, потом нажала на кнопку «page down» и уставилась на экран. На лице у нее отражалось недоверие и отвращение.
— Это ужасно… омерзительно… непристойно… и даже не забавно. Непотребство сплошное. И по содержанию, и в смысле художественных достоинств. Мне даже не верится, что вы сподобились написать такую низкопробную, эксплуататорскую мерзость… — кипела она. — И вы собираетесь проделывать все эти вещи с незнакомыми людьми и позволите им делать такое с вами?!
Я едва не ляпнула ей в ответ: позволим‑позволим, все, кроме анального секса, — но вместо этого я отвечаю цитатой, которую запомнила специально для таких случаев.
— «Хотела бы я знать, что хуже: быть похищенной и сто раз изнасилованной неграми‑пиратами, лишиться половины зада, пройти сквозь строй у болгар, быть высеченным и повешенным во время аутодафе, быть разрезанным, грести на галерах, — словом, испытать те несчастья, через которые все мы прошли». — Я смотрю на Рэба, и он присоединяется к выступлению:
— «Или прозябать здесь, ничего не делая?» 9 Лорен качает головой:
— Это еще что за чушь? Рэб поддразнивает ее:
— Это Вольтер, «Кандид», — объясняет он. — Странно, что ты не знаешь, Лорен, — говорит он нашей девочке, которая нервно передергивает плечами и закуривает сигарету. — И что ответил Кандид? — Рэб показывает на меня пальцем, и мы опять отвечаем хором:
— «Это большой вопрос!»
Лорен по‑прежнему смотрит злобно, как будто мы нарочно над ней издеваемся, а мы опять принимаемся за сценарий.
— Хорошенькие цветуечки, — говорит Рэб, указывая взглядом на мои розы. — И второй букет, там в ведерке. — Он дерзко улыбается. — Какой‑нибудь пылкий поклонник, я так понимаю?
Лорен стреляет в него взглядом, но я сразу же понимаю, что цветы нам прислал не Рэб, и первое, что мне приходит в голову: значит, это был Пси… Саймон. В общем, можно с уверенностью вычеркнуть Рэба из списка подозреваемых.
Мы сидим до открытия магазинов, просматриваем черновик, вносим дополнения. Да, мы с Рэбом ужасно устали, и еще мы нервничали из‑за того, как наш проект воспримут остальные, но когда пришло время идти, мы покидали квартиру сильно подбодренные замечаниями Лорен. Мы заходим отксерить и сброшюровать несколько копий сценария. Когда мы устраиваемся в кафе, чтобы позавтракать, до меня наконец доходит — сквозь наше приподнятое настроение и нашу усталость, — что мы, похоже, обидели Лорен. Ощущая внезапный укол вины, я говорю Рэбу:
— Как ты думаешь, может, стоит вернуться и проверить, как она там?
— Не, мы только масла в огонь подольем. Дай ей время остыть, — отвечает Рэб.
Я охотно с ним соглашаюсь — мне и самой не особенно хочется возвращаться. Потому что мне нравится сидеть с Рэбом в кафе. Нравится крепкий черный кофе, апельсиновый сок и булки. Нравится, что на столе перед нами лежит сценарий. Сценарий фильма, который мы написали сами. Вот так просто сели и написали. Мы добились хотя бы чего‑то, мы с Рэбом. Мы вроде как стали ближе, и я подумала, может быть, мне бы хотелось, чтобы у меня в жизни было побольше таких моментов. Сейчас речь шла не просто о сексе, как это было с моей одержимостью Саймоном, — на самом деле у меня вдруг возникло чувство какой‑то странной асексуальности. Не просто ебля, а вот такие моменты — вроде теперешнего.
— Как ты думаешь, твоя девушка одобрит твое поведение, если узнает, что ты всю ночь писал сценарий порнофильма вместе с другой женщиной? — говорю я.
Рэб принимает это все за чистую монету. Он резко замыкается в себе, делает вид, что не слышал вопроса, и наливает себе еще кофе из кофеварки. Он молчит еще минут пять, а потом вроде бы хочет что‑то сказать, но не говорит, и мы рассчитываемся, и выходим из кафе, и садимся в автобус до Лейта.
Всю дорогу до Лейта я думаю только о нем, а потом мы заходим в бар — и он там. Саймон Уильямсон. Собираются все остальные. Урсула в спортивном костюме, который на англичанке смотрелся бы просто ужасно, но ей он идет. Крейг и Ронни, сиамские близнецы. И Джина. Я вижу ее в первый раз с того вечера, когда она мне помогла. Я подхожу и кладу руку ей на плечо.
— Спасибо тебе большое, что помогла мне в тот раз, — говорю я.
— Тя вырвало прям на мой топ, — говорит она резко, так что я даже вздрагиваю и убираю руку, но ее агрессивность — явно показная, и она улыбается мне: — Так, самую малость, беленькая. С кем не бывает.