Bushkov_A._Planeta_Prizrakov (522858), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Итак, к началу последнего десятилетия девятнадцатого века дарвинистов развелось, как собак нерезаных. А с вещественными доказательствами дело обстояло по‑прежнему крайне кисло, то есть никак. И потому наиболее практичные защитники теории эволюции выдвинули простой тезис: «Хватит болтать, копать надо!»
Руки у них чесались добыть наконец из земли кости самой первой обезьяны, чтобы окончательно спихнуть Господа Бога с корабля современности. И никто не думал, что занятие это порой чревато самыми трагическими последствиями.
В чем, например, на собственном горьком опыте успел убедиться незадачливый русский помещик Костомаров, отец знаменитого историка. Был он, так уж карта легла, воинствующим безбожником и ярым поклонником французских материалистов вроде Вольтера и прочей мелкой нечисти. Причем настолько подвинулся на этих идеях, что пропагандировал их даже среди своих крепостных.
На чем и погорел – его с целью вульгарного ограбления пристукнули собственный кучер и двое лакеев, как оказалось, весьма близко к сердцу принявшие поучения барина. На следствии один из убивцев так простодушно и рассказывал: «Сам барин виноват, что нас искусил: бывало, начнет всем рассказывать, что Бога нет, что на том свете ничего не будет, что только дураки боятся загробного наказания, – мы и забрали себе в голову, что коли на том свете ничего не будет, то значит, все можно делать». Согласитесь, логика безукоризненная, не правда ли?
Фантазийный питекантроп, ради пущей солидности пририсованный Гексли к теории Дарвина в те времена, когда останков «предков человека» еще никто и не думал искать. Очередная химера, к которой ее автор требовал серьезного отношения
Но вернемся к нашим баранам… точнее, палеонтологам. Хотя, строго говоря, самого этого термина еще не существовало, энтузиасты‑первопроходцы уже появились.
Первым из них на скрижалях палеонтологии числится голландский медик Эжен Дюбуа. Голландцы – народ в большинстве своем крайне флегматичный, но исключения на то и существуют, чтобы подтверждать правило. Сей молодой человек к тридцати годам так упоенно читал Дарвина, Геккеля и прочих основоположников единственно верного учения, что в конце концов решил сам поискать вожделенного питекантропа.
Логика его рассуждений была проста: искать нужно там, где и посейчас обитают человекообразные обезьяны, то есть либо в Африке, либо в Юго‑Восточной Азии.
С Африкой отчего‑то не сложилось, и Дюбуа отправился в Индонезию, как раз и принадлежавшую тогда Голландии. Именно там, полагал он вслед за Геккелем, находится искомая колыбель человечества: тропическая природа, масса фруктов, круглый год тепло, да вдобавок до сих пор водится орангутан, человекообразная обезьяна.
Сначала Дюбуа выкопал два достаточно древних черепа – но они, вот незадача, оказались стопроцентно человеческими. Перебравшись с Суматры на Яву, он продолжал поиски…
И в 1891 году обнаружил кусок нижней челюсти, похожей на человеческую, но с некоторыми существенными отличиями, которые человеческим челюстям не свойственны. А чуть позже в том же месте отыскал черепную крышку, опять‑таки достаточно привлекательную: для человека черепушка была слишком мала, для обезьяны – ненормально велика… в общем, не человек… но и не обезьяна… Ура!!!
Потом поблизости нашлись зубы. Потом – бедренная кость. Долгожданный обезьяночеловек (или человекообезьян) был именно тем самым недостающим звеном, о котором грезили Дарвин с Геккелем и масса их сторонников.
Когда Дюбуа вернулся в Европу, газеты всего мира возопили – а ученый мир начал оживленнейшие дискуссии. Известие о находке Дюбуа было хитом тогдашней прессы наравне с коронацией Николая II и изобретением во Франции кинематографа брательниками Люмьерами.
Найденные голландцем кости путешествовали по научным конгрессам и ученым собраниям: Льеж, Париж, Лондон, Дублин, Эдинбург, Йена…
А потом началась откровенная клоунада. Ага, вот именно. Так уж как‑то сложилось, что антропология (наука об ископаемых «предках» человека) практически лишена серьезных трагедий. В отличие от, скажем, географии и ботаники. Нет числа путешественникам, натуралистам и прочим славным представителям естественных наук, угодвшим на обед крокодилу или льву, а то и беззастенчивым туземцам, либо погибшим от какой‑нибудь жуткой экзотической болезни, либо замерзшим, утонувшим, а то и вообще сгинувшим без вести так загадочно, что и до сего дня не удается найти следов.
Антропологи как‑то ухитрились всего этого избежать – быть может, еще и оттого, что развернулись по полной уже в относительно недавние времена, когда опасностей стало не в пример меньше. Зато антропология (специально это они, что ли?) битком набита всевозможными комическими моментами, достойными увековечения в кинокомедиях…
Если обратиться к истокам, то уже возвращение Дюбуа в Европу очень быстро обернулось сценой из кинокомедии. Драгоценные останки питекантропа лежали у него в саквояже. В Париже он встретил знакомого, друзья хорошо посидели в кафе, потом отправились прогуляться по городу, и уже на другом конце французской столицы Дюбуа с ужасом обнаружил, что забыл саквояж под столиком в кафе. Можно представить, каково ему было, бедняге – только что был первооткрывателем недостающего звена, и вдруг по собственной растяпистости лишился ценнейшего доказательства…
Обошлось. Когда друзья примчались в кафе, саквояж как ни в чем не бывало стоял там, где они его оставили. Европа, ага. У нас в Одессе за это время не только саквояж, но и сам столик испарился бы в неизвестном направлении…
А потом, как я и говорил, последовала откровенная клоунада. Рубите мне голову, но назвать иначе то, что разыгралось, я не в состоянии…
Дело в том, что ученый мир вовсе не торопился увенчать прыткого голландца лаврами, увешать медалями и навечно внести в скрижали науки (или что там у них – анналы?). Моментально набежала целая куча скептиков, которые дружно принялись кричать, что найденный Дюбуа субъект – не предок, а сплошное недоразумение. Особенно усердствовал тот самый медик и физиолог с европейским именем Рудольф Вирхов, которого мы помним по истории со шлимановским «кладом Приама». Но если тогда Вирхов горячо отстаивал подлинность шлимановских золотых цацек, то теперь он, грозно рыкая и шевеля бисмарковскими усами, возглавил тех, кто сомневался в питекантропе. Вирхов еще соглашался, что кости по‑настоящему древние, но держался той мысли, что это никакой не отдаленный предок человека, а гигантский гиббон. А череп попросту деформировался под давлением почвы. И наконец, восклицал Вирхов, почему рядом с черепом не найдено никаких, самых примитивных каменных орудий? Да именно потому, что это обезьяна! То ли сам гиббон, то ли гиббона мать…
Вирхов немало начудил, когда брался не за свое основное дело, но в данном случае он мастерски угодил в самое уязвимое место: к тому времени уже отыскали немало каменных орудий труда, принадлежавших человеку, и кое‑какое представление о них имели. Так что подковырка была резонная: если это предок, где его орудия труда?
Вирхову вторили английские ученые: «Может ли мистер Дюбуа доказать, что его „обезьяночеловек“ не является разновидностью современного кретина?»
Мистер Дюбуа не мог, понятно. Страсти накалились невероятно. В 1895 году в городе Лейдене собрали международный зоологический конгресс, чтобы окончательно прояснить дело с находкой Дюбуа. Целую неделю светила науки ругались меж собой, как извозчики, помаленьку начали переходить на личности, и председателю стало ясно, что и до мордобоя недалеко. Поэтому он, с трудом перекрикивая расшумевшихся светил, предложил взять себя в руки и решить вопрос голосованием. Как в каком‑нибудь, извините за выражение, парламенте.
Охолонувшие светила согласились, что это неплохая идея. И все найденные Дюбуа косточки, каждую по отдельности, начали ставить на голосование.
Второй коренной зуб: двое проголосовали за «промежуточное звено», то есть за питекантропа, остальные тринадцать воздержались.
Третий коренной зуб: 4 голоса за современного человека, 6 – за обезьяну, 8 – за «недостающее звено». Двое воздержались.
Черепная коробка: тут участвовали все двадцать. 6 – за современного человека‑кретина, 6 – за обезьяну, 8 – за «недостающее звено».
Именно таким образом, в результате некоторого перевеса голосов, питекантроп и был признан питекантропом. Интересная наука антропология, вам не кажется? Своеобразная…
Оставалась еще бедренная кость. Тут снова в голосовании участвовали все до единого. 13 голосов – человек современный, 6 – «недостающее звено», 1 (Вирхов) – обезьяна.
(Между прочим, уже в наше время выяснилось, что Вирхов вновь угодил пальцем в небо, а те тринадцать оказались правы. Бедренная кость, найденная аж в 15 метрах от черепа, принадлежала современному туземцу, который попал на обед крокодилу.)
Одним словом, если учитывать результаты демократического голосования, питекантроп был вроде бы признан долгожданным «недостающим звеном», а Дюбуа, соответственно, первооткрывателем. Вроде Дарвина, только помельче. Амстердамский университет, стремясь поощрить земляка, срочно сделал его профессором минералогии (при чем тут минералогия, лично мне решительно непонятно).
Однако нападки скептиков и общая скандальная атмосфера вокруг находки крепко подействовали на Дюбуа. Возможно, он и сам в глубине душе крепко сомневался, что отыскал именно то, что хотел. А потому отреагировал нестандартно: поселился отшельником в своем родном городке Гарлеме, никого к себе не пускал и сам ни с кем не общался. Довольно скоро у него развилось самое натуральное психическое расстройство. По старой доброй традиции: как мы помним, именно среди активистов борьбы за теорию эволюции отчего‑то непропорционально высок процент психических хворей или просто подозрительных странностей…
Кости питекантропа Дюбуа запер в кладовой местного музея, вокруг которого ходил дозором ночной порой, в периоды очередного обострения: бедняге казалось, что научные враги и прочие злоумышленники, того и гляди, взломают замок под покровом мрака и уволокут драгоценные доказательства…
Так он, бедолага, прожил затворником двадцать восемь лет. Все это время второго питекантропа старательно искали другие. Сначала экспедицию на Яву отправила германская академия наук совместно с городскими властями Мюнхена. Немцы безвылазно сидели в тех местах два года – и оставили столько битых пивных бутылок, что их залежи, по авторитетным источникам, красовались по берегам реки еще в шестидесятые годы прошлого столетия. Правда, за эти годы мюнхенцы отыскали один‑единственный зуб, оказавшийся, вот незадача, современным и вполне человеческим… Ну, зато пивка попили от пуза.
Только в 1931–1932 годах другая экспедиция обнаружила‑таки одиннадцать черепных крышек, как две капли воды походивших на то, что привез Дюбуа. Только тогда было официально признано, что питекантроп – не современный дебил, а древнее существо (и его радостно провозгласили предком человека).
Комедия, правда, продолжалась: сам Дюбуа, к тому времени уже окончательно… гм, ставший неадекватным, принялся утверждать, что никакого питекантропа нету, а сам он выкопал черт знает что. Ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов: ученые мужи ласково уверяли:
– Господин Дюбуа, есть ваш питекантроп, есть! Вы же у нас основоположник, честь вам и слава…
А старенький Дюбуа, затравленно посверкивая глазами, упирался:
– Нету никакого питекантропа, нету! Не верю!
Все это было, господа мои…
Ну, а поскольку я обещал форменную комедию, читатель ее получит…
Оказалось, что к тому времени, когда в славном городе Лейдене бушевали ученые мужи, решая голосованием судьбу питекантропа, уже тридцать с лишним лет минуло, как в Европе отыскали останки несомненного древнего обезьяночеловека! Только никто в него не верил, и кости пылились в запасниках музея: всеми забытые…
Собственно, даже не тридцать лет, а все пятьдесят с лишним.
Речь идет о неандертальце – о котором вдумчивый читатель (для других не пишу) не мог не слышать. Поэтому я не буду объяснять подробно и обстоятельно, кто такой неандерталец, я своего читателя уважаю.
Итак… В Германии… Собственно говоря, не в Германии, а в королевстве Пруссия, поскольку единой Германии еще не существовало… В общем, в Пруссии, недалеко от города Дюссельдорфа, мирно протекала речка Неандер. Некий добропорядочный пруссак вздумал устроить в тех местах каменоломню и нанял рабочих, чтобы расчистили дно небольшой пещеры. Углубившись метра на два, они обнаружили человеческий череп и человеческие же кости.
Рабочие тоже были добропорядочными и законопослушными пруссаками, поэтому сбегали за хозяином и предложили идти в полицию, рассуждая вполне логично: раз это не обычная могила, значит, бедняга, закопанный в глухой пещере, стал жертвой преступления…
В полицию, правда, так и не пошли. Череп был какой‑то странный: весьма не похожий на человеческий. Владелец будущей каменоломни видел где‑то на картинке пещерного медведя и поначалу решил, что это именно его череп. Однако местный учитель, которого за неимением лучшего привлекли в качестве эксперта, заверил, что череп все же не медвежий, а человеческий – вот только уродливый какой‑то до невозможности…
Надо отдать должное дюссельдорфским провинциалам: находку они не выкинули, а передали столичным ученым. В качестве эксперта номер один привлекли нашего доброго знакомого Рудольфа Вирхова: как‑никак медик и физиолог, ему и кости в руки…
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
