Harry_Potter___The_Deathly_Hallows (522854), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

— Как я говорил, — продолжил Вольдеморт, снова глядя в напряжённые лица своих последователей, — теперь мне всё понятнее. Например, то, что мне придётся позаимствовать у одного из вас палочку, чтобы убить Поттера.

На лицах сидевших вокруг отразилось лишь потрясение; с таким же успехом он мог бы объявить, что хочет позаимствовать у кого-то руку.

— Добровольцев нет? — спросил Вольдеморт. — Ну, посмотрим… Люциус, тебе, по-моему, палочка больше не нужна.

Люциус Малфой поднял глаза. При свете камина кожа его казалась желтоватой, восковой; глаза его запали и были обведены кругами. Он заговорил, и голос его был хриплым.

— Повелитель?

— Твоя палочка, Люциус. Мне понадобится твоя палочка.

— Я…

Малфой покосился на жену. Бледная, как и он сам, она неподвижно смотрела перед собой; длинные белокурые волосы неподвижно лежали на спине. Но под столом её тонкие пальцы на миг сомкнулись на его запястье. От этого прикосновения Малфой запустил руку в складки мантии, вынул палочку и передал её Вольдеморту. Тот поднял её перед собой, внимательно рассматривая.

— Из чего она?

— Из вяза, повелитель, — прошептал Малфой.

— А стержень?

— Из дракона — из сердечной струны дракона.

— Хорошо, — сказал Вольдеморт. Он вынул свою палочку и сравнил их длину. Люциус Малфой непроизвольно дёрнулся; казалось, долю секунды он ожидал, что в обмен на свою волшебную палочку он получит палочку Вольдеморта. Этот жест не ускользнул от внимания Вольдеморта, глаза которого злобно расширились.

— Отдать тебе мою палочку, Люциус? Мою палочку?

В массе присутствующих кто-то усмехнулся.

— Я дал тебе волю, Люциус, разве этого тебе мало? Однако я заметил, что ты и твоя семья в последнее время как будто не слишком-то довольны… Моё присутствие в твоём доме чем-то тебя стесняет, Люциус?

— Ничем — ничем, повелитель!

— Какая ложь, Люциус…

Жестокий рот уже перестал двигаться, но ласковое шипение, казалось, было всё ещё слышно. И оно становилось всё громче. Пара волшебников за столом с трудом сдерживали дрожь: все услышали, как что-то тяжело проскользило по полу под столом.

Вверх по креслу Вольдеморта медленно вползала огромная змея. Она всё поднималась и поднималась и наконец улеглась ему на плечи. Её шея была толщиной с человеческую ногу; её глаза с вертикальными щелями зрачков смотрели не мигая. Вольдеморт рассеянно погладил тварь своими длинными, тонкими пальцами, не сводя глаз с Люциуса Малфоя.

— Почему же мне кажется, что Малфои недовольны своей участью? Разве не они столько лет заявляли, что желают моего возвращения и моего возвышения?

— Конечно, повелитель, — сказал Люциус Малфой. Дрожащей рукой он вытер с верхней губы пот. — Мы и правда этого желали — и желаем до сих пор.

Сидевшая слева от него жена странно, натянуто кивнула, не глядя на Вольдеморта и змею. Сын Малфоя Драко, сидевший справа, посматривая на неподвижное тело вверху, мельком глянул на Вольдеморта и в ужасе отвернулся, не смея встретиться с ним взглядом.

— Повелитель, — сдавленным от волнения голосом сказала темноволосая женщина, с середины стола, — принимать вас здесь, в семейном имении, честь для нас. Нет большей радости.

Она сидела рядом с сестрой, темноволосая, с тяжёлыми веками — так же непохожая на неё внешне, как и по осанке и манерам. Нарцисса сидела за столом напряжённая и безучастная; Беллатрикс же тянулась в сторону Вольдеморта: одни слова не могли выразить её жажду быть к нему ближе.

— Нет большей радости, — повторил Вольдеморт, слегка наклонив голову набок и разглядывая Беллатрикс. — В твоих устах, Беллатрикс, этого много значит.

Она залилась краской; в глазах её стояли слёзы восторга.

— Повелитель знает, что я говорю чистую правду!

— Нет большей радости… даже счастливое событие, которое, я слышал, произошло на этой неделе в вашей семье?

Она уставилась на него, приоткрыв рот, в явном недоумении.

— Я говорю о твоей племяннице, Беллатрикс. И вашей, Люциус и Нарцисса. Она только что вышла замуж за оборотня, Рема Люпина. Вы, наверное, так горды.

За столом раздался взрыв насмешливого хохота. Многие наклонились вперёд, чтобы обменяться торжествующими взглядами; некоторые ударяли кулаками по столу. Гигантская змея, недовольная таким переполохом, широко раскрыла пасть и сердито зашипела, но ликующие пожиратели смерти, радуясь унижению Беллатрикс и Малфоев, её не слышали. Лицо Беллатрикс, ещё недавно румяное от радости, покрылось уродливыми красными пятнами.

— Она нам не племянница, повелитель, — ответила она, перекрикивая всеобщее веселье. — Мы — Нарцисса и я — не видели сестру с тех пор, как она вышла замуж за грязнокровку. Ни у кого из нас нет ничего общего ни с этим отродьем, ни со зверьём, за которое она выходит замуж.

— А что скажешь ты, Драко? — спросил Вольдеморт тихим, но явственно слышным среди свиста и насмешек голосом. — Будешь сидеть с волчатами?

Это развеселило собравшихся ещё больше; Драко Малфой в ужасе взглянул на отца, уставившегося в собственные колени, а потом встретился взглядом в матерью. Она едва заметно мотнула головой и снова с каменным лицом уставилась на стену напротив.

— Довольно, — сказал Вольдеморт, поглаживая рассерженную змею. — Довольно.

И смех тут же угас.

— Многие из наших самых древних родословных деревьев со временем слегка заболевают, — сказал он Беллатрикс, которая не дыша, умоляюще смотрела на него во все глаза. — Чтобы сохранять их здоровыми, их нужно подрезать, не так ли? Отсекать те части, которые угрожают здоровью остальных.

— Да, повелитель, — прошептала Беллатрикс, и её глаза снова наполнились слезами благодарности. — При первой же возможности!

— Она у вас будет, — ответил Вольдеморт. — И в мире, как и в вашей семье… мы будем вырезать поражающую нас гниль, пока не останется лишь истинная кровь…

Вольдеморт поднял палочку Люциуса Малфоя, наставил её прямо на медленно поворачивающуюся фигуру, подвешенную над столом, и едва уловимо шевельнул рукой. Фигура со стоном ожила и начала рваться из невидимых пут.

— Ты узнаёшь нашу гостью, Северус? — спросил Вольдеморт.

Снейп поднял глаза на перевёрнутое лицо. Теперь все пожиратели смерти смотрели на пленницу, как будто получили разрешение проявить любопытство. Повернувшись к камину, женщина надтреснутым голосом в ужасе произнесла:

— Северус! Помоги!

— А, да, — сказал Снейп, а пленница снова медленно повернулась.

— А ты, Драко? — спросил Вольдеморт, свободной рукой поглаживая морду змеи. Драко нервно мотнул головой. Теперь, когда женщина проснулась, он, похоже, уже не мог на неё смотреть.

— Но ты бы к ней на занятия не пошёл, — сказал Вольдеморт. — Для тех, кто не знает, сегодня с нами Черити Барбидж, до недавних пор преподававшая в Школе магии и волшебства Хогвартс.

За столом раздался шумок понимания. Какая-то коренастая сгорбленная женщина с острыми зубами загоготала.

— Да… профессор Барбидж учила детей волшебниц и волшебников всему, что касается магглов… учила, что мы с ними не такие уж и разные…

Один из пожирателей смерти сплюнул на пол. Черити Барбидж снова повернулась лицом к Снейпу.

— Северус… пожалуйста… пожалуйста…

— Молчать, — сказал Вольдеморт. Волшебная палочка Малфоя снова дёрнулась, и Черити смолкла, будто ей в рот сунули кляп. — Профессор Барбидж, недовольная развращением и засорением умов детей волшебников, на прошлой неделе написала в «Ежедневный пророк» прочувствованное послание в защиту грязнокровок. Волшебники, говорит она, должны принять этих воров своего знания и волшебства. Вырождение чистокровных волшебников, говорит профессор Барбидж, самое что ни на есть желательное явление… Её бы воля, она бы нас всех скрестила с магглами… и уж конечно с оборотнями…

На этот раз не смеялся никто. Теперь в голосе Вольдеморта невозможно было не услышать гнева и презрения. Черити Барбидж в третий раз повернулась к Снейпу. Из глаз ей в волосы стекали слёзы. Снейп совершенно бесстрастно встретил её взгляд, и она снова медленно отвернулась.

— Авада Кедавра!

Зелёная вспышка осветила каждый уголок комнаты. Черити с гулким грохотом упала на стол, который задрожал и скрипнул. Несколько пожирателей смерти подскочили на стульях и отпрянули назад. Драко упал со своего на пол.

— Ужин, Нагини, — ласково произнёс Вольдеморт, и огромная змея, качнувшись, скользнула с его плеч на полированное дерево.

Глава вторая

In Memoriam

Гарри порезался до крови. Сжимая левой рукой правую и ругаясь себе под нос, он плечом открыл дверь своей комнаты. Раздался хруст раздавленного фарфора — он наступил на чашку с холодным чаем, которая стояла на полу за дверью его спальни.

— Что за?..

Он огляделся — лестничная площадка дома номер четыре по Бирючиновому проезду была пуста. Наверное, эта чашка чая в представлении Дадли была остроумной ловушкой-сюрпризом. Подняв повыше свою окровавленную руку, Гарри другой рукой сгрёб осколки чашки и кинул их в мусорную корзину, и без того уже переполненную, которая едва виднелась в глубине его комнаты. Потом он побрёл в ванную, чтобы сунуть палец под кран.

Так глупо, бессмысленно, невероятно досадно, что должны пройти ещё четыре дня до того, как он сможет колдовать… но приходилось признать, что с этим неровным порезом на пальце он бы всё равно не справился. Его не учили исцелять раны, и теперь он об этом задумался — особенно если учесть его ближайшие планы — пожалуй, это серьёзное упущение в магическом образовании. Взяв себе на заметку, что надо спросить у Гермионы, как это делается, он взял большой ком туалетной бумаги и промокнул чай, насколько мог, после чего вернулся в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

Гарри провёл утро, полностью разгружая свой школьный сундук в первый раз с тех пор, как собрал его шесть лет назад. В начале каждого последующего учебного года он просто вынимал верхние три четверти содержимого, а потом клал вещи обратно или заменял на новые, оставляя на дне слой всевозможного хлама: старые перья, сушёные глаза жуков, разрозненные носки, которые уже не налезали. Пару минут назад Гарри сунул руку в эту массу, почувствовал острую боль в безымянном пальце правой руки, отдёрнул её и увидел, что она вся в крови.

Теперь он действовал чуть осторожнее. Снова опустившись на колени возле сундука, он пошарил на дне и после того, как извлёк старый значок, который слабо вспыхивал, по очереди показывая надписи «Поддержим СЕДРИКА ДИГГОРИ» и «ПОТТЕР ВОНЮЧКА», треснутый и потёртый вредноскоп и золотой медальон, в котором была спрятано послание с подписью Р.А.Б., нашёл наконец тот острый край, что ранил его. Он узнал его сразу. Это был двухдюймовый осколок заколдованного зеркала, которое подарил ему покойный крёстный, Сириус. Гарри отложил его в сторону и осторожно пошарил в сундуке, ища остальное, но от последнего подарка крёстного больше ничего не осталось, кроме раскрошенного стекла, осыпавшего самый нижний слой хлама сверкающей пылью.

Гарри выпрямился и посмотрел в неровный осколок, которым он порезался, но не увидел там ничего — на него смотрел только один ярко-зелёный глаз его собственного отражения. Тогда он положил осколок на утренний выпуск «Ежедневного Пророка», лежавший непрочитанным на кровати, и попытался подавить внезапный прилив горестных воспоминаний, уколов сожаления и тоски, который вызвала находка разбитого зеркала, решительно взявшись за оставшийся в сундуке хлам.

Ещё час понадобился ему на то, чтобы опустошить его окончательно, выбросить всё ненужное, а остальное разложить по кучам в зависимости от того, понадобится ли ему это в дальнейшем. Школьную мантию и форму для квиддича, котёл, пергамент, перья и большую часть учебников он свалил в кучу, чтобы оставить здесь. Интересно, что сделают с ними дядя с тётей; наверное, сожгут глухой ночью, как будто эти вещи — свидетельство какого-то ужасного преступления. Маггловскую одежду, плащ-невидимку, набор для зельеварения, кое-какие книги, альбом с фотографиями, что когда-то подарил ему Хагрид, пачку писем и волшебную палочку он уложил в старый рюкзак. В переднем кармане помещались карта мародёра и медальон с запиской от Р.А.Б. Медальону было отведено это почётное место вовсе не оттого, что он был ценен — в обычном смысле слова он был бесполезен — но из-за того, какой ценой он достался.

Теперь осталась только изрядная кипа газет, лежавшая на письменном столе рядом с его белой совой, Хедвиг — по одной на каждый из дней, что Гарри провёл этим летом на Бирючиновом проезде.

Он поднялся с пола, потянулся и направился к столу. Хедвиг не пошевелилась, когда он начал быстро просматривать газеты, одну за другой швыряя их в кучу мусора. Сова спала, а может быть, и притворялась: она сердилась на Гарри за то, что в эти дни он слишком мало выпускал её из клетки.

Приближаясь к низу газетной стопки, Гарри замедлился. Он искал один конкретный номер, который пришёл, как ему помнилось, вскоре после его возвращения на Бирючиновый проезд на лето; он помнил, что там на первой странице было краткое упоминание об отставке Чарити Бербедж, преподавательницы маггловедения в Хогвартсе. Наконец он нашёл его. Открыв десятую страницу, он уселся на стул возле письменного стола и перечёл ту статью, которую искал.

Элфиас Додж: В ПАМЯТЬ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА

Я познакомился с Альбусом Дамблдором, когда мне было одиннадцать лет, в день нашего первого приезда в Хогвартс. Наша взаимная склонность была, несомненно, вызвана тем, что оба мы ощущали себя изгоями. Я непродолжительно переболел драконьей оспой перед самым приездом в школу, и хотя уже не был заразен, мои оспины и зеленоватый цвет лица немногих вдохновляли на знакомство со мной. Альбус, в свою очередь, приехал в Хогвартс, обременённый невольной дурной славой. Не далее как за год до этого его отец, Персиваль, был обвинён в жестоком нападении на трёх молодых магглов, которое наделало много шума.

Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (впоследствии умерший в Азкабане) совершил это преступление; напротив, когда я набрался смелости и спросил его, он уверил меня, что знает: отец его виновен. Помимо того раза, Дамблдор не желал говорить об этой печальной истории, хотя многие пытались вызвать его на это. Некоторые даже склонны были хвалить поступок его отца и полагали, что и Альбус такой же магглоненавистник. Они не могли ошибаться сильнее: всякий, кто знал Альбуса, подтвердит, что он никогда не проявлял ни малейших антимаггловских тенденций. В самом деле, за свою решительную поддержку прав магглов он приобрёл в последующие годы немало врагов.

Однако шли месяцы, и собственная слава Альбуса начала затмевать славу его отца. К концу первого курса уже никто больше не назвал бы его сыном магглоненавистника, — нет, теперь он был ни больше ни меньше как самый блестящий ученик, какого когда-либо знала эта школа. Те из нас, кто был удостоен его дружбой, много выиграли от его примера, не говоря уже о его помощи и одобрении, на которые он всегда был щедр. Позже он признался мне, что уже тогда понял, какое великое наслаждение для него учить других.

Мало того, что он завоевал все почётные награды, какие могла дать школа — скоро он уже вёл регулярную переписку с самыми выдающимися магами тех дней, среди которых Николас Фламель, прославленный алхимик, Батильда Бэгшот, знаменитый историк, и Адальберт Ваффлинг, теоретик магии. Некоторые его труды попали в научные издания, такие как «Трансфигурация сегодня», «Загвоздки заклинаний» и «Практический зельевар». Казалось, будущая карьера Дамблдора должна быть яркой и стремительной, и оставался только один вопрос: когда он станет министром магии. Хотя в позднейшие годы часто предсказывали, что он вот-вот займёт эту должность, но он никогда не мечтал о министерстве.

Через три года после того, как мы начали учиться в Хогвартсе, в школу поступил брат Альбуса, Аберфорт. Они были непохожи: Аберфорт был далёк от учёности и, в отличие от Альбуса, больше любил решать споры на дуэли, чем в аргументированном споре. Было бы, однако, вовсе неверно предполагать, как это делают некоторые, что между братьями не было дружбы. Они уживались настолько мирно, насколько это было возможно для двух столь разных мальчиков. Отдавая справедливость Аберфорту, следует признать, что жизнь в тени Альбуса никак нельзя было назвать совершенно приятной. Дружба с ним заключала в себе постоянный риск того, что он вечно будет затмевать тебя, и для брата дело обстояло ничуть не лучше. Когда мы с Альбусом окончили Хогвартс, мы собирались вместе отправиться в путешествие по миру, как было тогда принято, посещать и наблюдать волшебников разных стран, а потом заняться каждый своей карьерой. Но несчастье нарушило наши планы. В самый канун нашего путешествия умерла мать Альбуса, Кендра, оставив Альбуса главой семьи и её единственным кормильцем. Я отложил свой отъезд настолько, чтобы отдать Кендре последнюю дань на погребении, а потом отправился в путь, который теперь мне предстояло проделать одному. Не могло быть и речи о том, чтобы Альбус отправился со мной, когда на нём оставались младший брат и сестра, а денег было совсем мало.

То было время в нашей жизни, когда мы общались меньше всего. Я писал Альбусу, расписывая, возможно, бестактно, чудеса моего путешествия, начиная с химер в Греции, от которых я ускользал с риском для жизни, и заканчивая экспериментами египетских алхимиков. Его письма мало что говорили мне о его повседневной жизни, которая, как я догадывался, была удручающе скучна для столь блестящего волшебника. Захваченный впечатлениями, с ужасом я узнал, когда год моих странствий близился к концу, что семью Дамблдора постигла ещё одна трагедия: смерть его сестры Арианы.

Характеристики

Список файлов книги