Jizn_po_sluxam_odna (522851), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Ниночка сто раз твердила – разводись да разводись, но Катя боялась Генки, по‑настоящему боялась, и только охраняла свои бумажки, подтверждавшие право на наследство, втягивала голову в плечи, молчала, пряталась и о разводе даже думать страшилась, и Ниночкины планы избавления от Генки никак не могли осуществиться!..
Ниночка легко вздохнула от воспоминаний, рассматривая в зеркале собственное неприлично веселое и счастливое лицо.
Нужно срочно звонить Катьке. Объявить, что они едут в магазин за нарядами, а потом на вечеринку! Она, конечно, заартачится, но Ниночка ее уговорит. И еще нужно рассказать про бывшего мужа, который назначил ей свидание! Самое настоящее свидание, как когда‑то, вот Катька удивится!..
Ниночка позвонила, быстро обработала подругу на предмет похода по магазинам, еще полюбовалась на себя в зеркало – хороша, хороша, ничего не скажешь! – и стала собираться.
Обратный отсчет начался. Времени у нее осталось совсем немного, но она, конечно, не знала об этом. А если бы узнала – не поверила.
У костюмерши так тряслись руки, что перья, которыми был по рукавам обшит пиджак, медленно колыхались, словно от ветра.
– Сколько раз можно говорить?! Ну, сколько?! Ну почему вы все такие скоты?! Я плачу вам зарплату, я вас из грязи тащу, а вы не люди, вы животные! Жи‑вот‑ные!..
Кажется, ему понравилось это слово, потому что он вдруг бросился в соседнюю комнату и заголосил оттуда:
– Жи‑вот‑ны‑еее!
И еще матом, так и сяк и наперекосяк!..
– Чтоб ты сдох, – в неизбывной тоске пробормотал водитель Владик, и костюмерша отшатнулась от него в испуге. Ее слезы капали прямо на сценический костюм, обшитый перьями.
– Сопли подбери, – брезгливо посоветовала Хелен. – Пиджак изгваздаешь, а в нем вечером выступать!
Хелен работала директором у Никаса, восходящей звезды эстрады, и при ней пожелать звезде сдохнуть, хоть бы и шепотом, было равносильно самоубийству! Поговаривали даже, что у звезды с директрисой роман, но точно было неизвестно, и свечку никто не держал!
– Я не виновата, – прошептала костюмерша и торопливо вытерла слезы. – Я правда не виновата!.. Я когда у них спросила, брать или не брать фиолетовые ботфорты, они мне сказали, что не брать! Ну, я и не взяла!
– А своих мозгов вообще нет, – констатировала Хелен ядовито. – То есть в принципе отсутствуют!
Наташа опять залилась слезами, а Владик посмотрел в окно. Там в холодном осеннем небе неслись облака, и макушка какого‑то храма сияла золотом, крест отражал солнце.
«Должно быть, хорошо там, на воле, – подумал Владик и почесал за ухом. – Много машин, людей, интересных дел!.. И город живет, нервничает, опаздывает и успевает, не справляется с делами, суетится, тоскует и веселится. В парках уже листья полетели, и по утрам, когда еще мало машин, в воздухе тонко пахнет прелой осенней прелестью, и от реки свежо, и хочется гулять с милой по этим самым паркам, думать о хорошем, ждать холодов!..
А у нас тут сплошные фиолетовые ботфорты, слезы в три ручья и уж вовсе ничего хорошего.
Уйду я с этой работы, пропади она пропадом, вдруг решил Владик. Вот в Питер слетаем, получу зарплату и уйду, ей‑богу!..»
Ему вдруг моментально полегчало, даже в глазах просветлело, и он ткнул локтем в бок опростоволосившуюся костюмершу. Она глянула несчастными, зареванными кроличьими глазами.
– А чего, сейчас‑то нельзя упаковать? – спросил Владик быстрым шепотом. – Мы же еще не улетели!
– Самый умный, да? – Хелен захлопнула ежедневник с такой силой, что из него вывалились какие‑то бумажки и упали на пол. Наташка кинулась поднимать, и поверх ее головы директриса и водитель посмотрели друг на друга.
Она – с ледяным, равнодушным, гадливым презрением. Он – простовато, виновато, глуповато.
Болван – вот что означал ее взгляд.
Врешь, не возьмешь – означал его!..
– Так я что, Елена Николавна, – весело сказал Владик. – Я только в том аксепте, что ботфорты эти гребаные можно еще в чемодан подпихнуть!
– Говорить сначала научись, – посоветовала Хелен и почти вырвала у Наташи листочки, – а потом меня учи! Не в аксепте, а в аспекте!.. И сколько раз я говорила, за нецензурщину буду штрафовать беспощадно! С тебя десять баксов.
– За что?!
– За гребаные, – не моргнув глазом сообщила Хелен. – Давай.
– Да елкин корень! Да нету у меня с собой баксов, Елена Николавна!
– Давай деревянные, по курсу. Или двух сотен тоже нету? Обеднел совсем?
Владик сверху вниз посмотрел на нее, желваки прошлись по скулам, и в глазах появилось нечто совсем нехорошее, куда хуже «нецензурщины». Наташа вдруг за него испугалась.
Наговорит сейчас лишнего, и они его уволят – эта мегера и тот истерик, что завывает из соседней комнаты!.. Его уволят, и вообще ни одного нормального человека не останется, все сплошь… нильские крокодилы!
Испугавшись, Наташа ринулась поднять еще что‑то с пола – якобы листочек за диван завалился, – споткнулась и носом ткнулась в могучее водительское предплечье. Он аккуратно поддержал ее, и то опасное, что было в его глазах, спряталось, слава богу!
– Деньги давай и проваливай в машину. Мы через пятнадцать минут поедем! Если тачка опять грязная, как третьего дня, будешь ее на моих глазах языком вылизывать. Всю! Как начнешь с ковриков, так на крыше и закончишь, понял?
– Понял, – помедлив, сказал Владик Щербатов. – Чего ж тут непонятного! Языком, значит, как начну, так и… закончу.
Почему‑то это прозвучало на редкость неприлично, настолько неприлично, что Наташка вся закраснелась и выпустила его руку, а Хелен вдруг сообразила, что это он ее так… послал. Именно ее, и именно послал, и если бы он сделал это матом, было бы совсем не так оскорбительно!..
– Да сколько можно, мать вашу!.. – донеслось из соседней комнаты, потом что‑то упало, и всхлипнул рояль. – Сколько я буду терпеть этот базар, так вас и разэдак!.. Хелен, разгони придурков и зайди ко мне!..
Директриса замахала руками на подчиненных, зашипела, стала делать знаки лицом. На водителя она не смотрела.
– Убирайтесь к чертовой матери отсюда!
– А… а ботфорты?
– Чего ботфорты?! Багаж уже отправлен! Пошла вон!!
– Может, мне их… к себе… в чемодан, а?
– Да эти ботфорты стоят, как твоя малая родина вместе с папашей и мамашей! В чемодан к себе она их засунет! Дура!
Костюмерша прижала руки к груди, словно умоляя дать ей последний шанс, позволить исправиться, но Владик вытолкал ее в коридор, а оттуда на лестничную площадку.
– Ну!.. Ну, Владик, что ты делаешь?! Ну, что мне теперь из‑за этих ботфортов, повеситься, что ли?! Правда же, можно их в чемодан положить, и все!
Наташа оглядывалась умоляюще, бормотала, порывалась вернуться, а он все подталкивал и подталкивал ее в спину до тех пор, пока сзади не бабахнула тяжеленная бронированная дверь. Бабахнула так, что внизу, у консьержа, что‑то запищало на пульте комариным писком.
– Владик!
– Давай‑давай, двигай!..
– Нет, ну правда же можно!..
– Можно, можно. Шевелись, говорю!
Рысью они сбежали по широкой лестнице на первый этаж, и охранник выглянул из своей стеклянной будочки.
– А, Владь, здоров!
– И тебе не хворать!
И они с охранником с размаху пожали руки, не просто так, а со значением, весело и внимательно глядя друг другу в глаза.
– Что там у вас? Опять концерт на дому?
– У нас каждый день концерт, елкин корень! Ты пищалку‑то выключи!
– Да она от каждого шороха срабатывает, а у вас сегодня шороху много что‑то!
Владик покивал, и все той же рысью он и Наташка выскочили на широкое мраморное крыльцо под козырьком в палладианском стиле1, тут только остановились и посмотрели друг на друга.
– Ты чего меня утащил? Я бы ей сказала…
– Сказала! Да ты уж сказала! И она тебе сказала, и он тоже, все сказали!..
– Владь, ну я не виновата! Она мне про эти ботфорты ни одного слова, а он вообще!..
Водитель неторопливо достал из кармана сигареты, поковырялся в пачке, как будто выбирал ту, что получше, нашел и сунул в рот.
– Да нет, ну я и вправду не виновата, Владь! Ты мне веришь?!
– Февю, – невнятно из‑за сигареты ответил Владик.
– А они не верят! Я же никого не обманываю! Я всю ночь костюмы гладила, по кофрам развешивала, бирки пришивала, а тут эти ботфорты!..
– Дура ты, Наташка, – необидно перебил Владик и зачем‑то дернул ее за нос. – Балда.
– Почему… я балда? Ты тоже меня ругать будешь, да?
– У тебя мамка с папкой где? – душевно спросил Владик и помахал у нее перед носом, разгоняя дым. Наташа глазами проводила его руку – широченную, загорелую, с обручальным кольцом.
– Ну, приезжая я, ну и что?! Подумаешь, какой москвич выискался!
– Где родители?..
Наташка всхлипнула и отвела глаза, словно собиралась признаться в чем‑то постыдном.
– В… в Козельске.
И быстро посмотрела на него, не засмеется ли. Он не смеялся, смотрел сочувственно, только все равно какая‑то чертовщина была у него в глазах. Наташа уже не первый раз замечала эту чертовщину и не могла найти ей определения.
– Это за Калугой где‑то, да? Лжедмитрий, что ли?
Она понуро пожала плечами.
– Татары Козельск разорили. Это нам еще в школе рассказывали! Какой‑то хитростью заманили князя в Орду и там убили.
– А князя как звали?
Наташка моргнула. Глаза у нее были серые, прозрачные до самого донышка, как осенняя вода в чистом озере.
– А тебе зачем?! Кажется… кажется, Михаил Всеволодович его звали. Князь Черниговский! А потом эти земли к Литве отошли, в четырнадцатом веке. – Она улыбнулась. – Я, когда маленькая была, часто думала – вот бы хорошо, если бы мы в Литве остались. Представляешь? Чистенько, аккуратненько, никаких тебе пьяниц‑алкоголиков, ни драк, ничего!.. Цветы на подоконниках, занавески кружевные, кофем пахнет.
– Не кофем, а кофе.
– Зачем нас из Литвы обратно отдали?
– Так это когда было! – протянул Владик.
– Ну и что! – упрямо сказала Наташка. – Все равно! Не отдавали бы, я бы, может, и в Москву вашу не поехала! Сдалась она мне, если бы я в Литве жила!
Тут она вдруг сообразила, что говорят они о чем‑то очень странном, и воззрилась на Владика:
– А ты… зачем меня про Козельск спрашивал? И про маму с папой?!
– Да просто так. На всякий случай.
– На… какой случай?
– А на тот, что если выкинут тебя, как кутенка безмозглого, ехать недалече, и есть куда! А это, когда мир приезжаешь покорять, – первое дело!
– Меня, значит, выкинут, а тебя не выкинут?!
Владик засмеялся и покачал головой. Потом взял ее за щеки и придвинул ее ухо к своим губам, как будто собирался сказать какой‑то секрет. Наташка замерла.
– Меня выкинуть никак нельзя. Вот сам уйти могу, это точно, а выкинуть меня!.. – И тут он смешно присвистнул. – Никак.
– Почему?
Он докурил, бросил сигарету в урну, попал и сказал глупость:
– Много будешь знать – скоро состаришься! Пойдем в машине посидим, холодно!
– Нет, ты мне скажи, почему тебя нельзя уволить?
– Не скажу, – серьезно ответил Владик. – Но вот нельзя. Никак нельзя. Только я думаю, что сам вскорости… того. Восвояси уберусь. Это, знаешь, Наташка, не работа, это… – Он поискал слово, но, видимо, лезли все те, за которые Хелен штрафовала провинившихся, и Владик в конце концов договорил с видимым усилием: – Это публичный дом какой‑то! И тебе нормальную работу нужно искать.
– Да, нормальную?! Это какую? На завод «Серп и молот», что ли, идти? Там одни алкоголики и старики! А здесь жизнь, блеск, красота! И Никас! Я когда девчонкам звоню и рассказываю, у кого работаю, они все визжат и в обморок падают!
– А чего они визжат и падают?!
– Как чего? – Наташка даже носом шмыгать перестала и воззрилась на Владика. – Это же Никас! Ни‑кас! От него все теперь балдеют!
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
