Shoping_V_Vozdushnom_Zamke (522850), страница 36
Текст из файла (страница 36)
– Давай отбросим в сторону разум и разберем такую ситуацию, – попросила я. – Мужчина регулярно употребляет препарат пенициллинового ряда. Что с ним случается?
– Он идиот?
– Нет, просто очень напуган. У него был врожденный сифилис, теперь он скрывает факт заболевания от окружающих, это его самая страшная тайна. И он боится, что сифилис вернется.
– Его же вылечили.
– Тут чистая психология. Чуть только у него прыщик вскочит, он впадает в панику: мол, сифилис вернулся, вот и бросается к антибиотикам.
– Ему поможет психолог, пусть сходит к специалисту, – посоветовала Катя.
– Нет, на такой шаг он никогда не решится. Какие реакции будут наблюдаться у такого человека? Его может тошнить?
– Конечно, антибиотики совсем не безразличны для желудка.
– Слабость, головокружение?
– Вполне вероятно.
– Отсутствие аппетита, понос?
– Возможно.
– Серый цвет лица, бессонница?
– При длительном употреблении лекарств организм может неадекватно на них реагировать, если они, конечно, не предназначены для пожизненного приема, – ответила Катюша.
– Скажи, есть ли где‑нибудь список препаратов, которые запрещены к продаже из‑за того, что они вызывают осложнения?
– Конечно. А тебе зачем? – удивилась Катя.
– Можешь мне помочь? – попросила я.
К дому Исидора мы приехали вместе с Ниной.
– Будем ждать Вовку или сразу пойдем? – спросила Косарь.
– Костин стоит в пробке, – вздохнула я, – можем начать. Я майору все объяснила: и про черный ход, и про чулан, из которого слышны разговоры тех, кто сидит на кухне. Значит, так... Я открыто иду через парадную дверь, а ты проскальзываешь незаметно.
– Уже поздно, – пробормотала Нина, – вероятно, Павел лег спать.
– Еще одиннадцать не пробило, – пожала я плечами. – Вот Исидор около девяти в спальню уходит и больше не высовывается. Он считает, что мозг должен отдыхать по расписанию.
– Правильный дедуля, – хихикнула Косарь. – Я бы тоже сразу после программы «Время» подушку давила, но не имею такой возможности, раньше полуночи домой добраться не удается.
– Нужно было в юности идти на мехмат, стать кандидатом, доктором наук, академиком, сделать кучу научных открытий, придумать для обороны страны нечто полезное – и спи потом сколько хочешь, – улыбнулась я.
Нина сдвинула брови. В моей сумке затрещал мобильный, я вытащила трубку.
– Вовка? Ты далеко?
– Вроде нет, но передвигаюсь со скоростью беременного танка, – мрачно ответил майор. – Ты была права, их обворовали. Унесли всего очень много! Первого числа, как всегда, там получили ящик, оформили содержимое, а второго утром ничего на месте не оказалось. Вызвали милицию – никаких следов. Одно ясно: действовал кто‑то из своих, знакомых с местными порядками. Подробности потом.
– Хорошо, – сказала я, – понятно.
В прихожей, как всегда, тускло горела двадцатипятиваттная лампочка и возвышалась гора обуви. Я скинула ботинки и босиком пошла в сторону кабинета Брыкина. Сейчас позову Павла пить чай и выведу его на откровенный разговор. Но большая комната оказалась пустой. Я оглядела письменный стол, диван, кресла, развернулась и пошла по коридору в сторону кухни.
Не успела я дойти до приоткрытой двери, как оттуда донесся тот самый уже знакомый мне женский голос:
– Здорово получается! Всеми похоронными проблемами должна заниматься я!
– Я дал тебе денег, – глухо ответил Брыкин.
– Легче всего откупиться рублями, – заявила тетка, – намного труднее проявить участие, заботу, внимание.
– Твои претензии смешны, – устало ответил бизнесмен. – Найми агента.
– Я не о погребальных хлопотах говорю. Надо найти бумаги.
– Зачем?
– С ума сошел? Нас же будут шантажировать.
– Кто? Она умерла.
– Если документы попадут в чужие руки, неизвестно что будет. А она их отдала на сохранение какому‑то приятелю. Сама сказала: «Все стережет мой лучший друг».
– Он придет на похороны, попробуем с ним поговорить.
– И как мы его узнаем?
– Вряд ли в крематорий заявится толпа из тысячи человек. Просто посмотрим на тех, кто явится с ней попрощаться. У нее есть записная книжка?
– Ну... не знаю, наверное.
– Надо обзвонить людей.
– И кто это сделает, я?
– Я заплачу тебе.
– А кто пойдет на кладбище, тоже я?
– Назови сумму.
– Ты привык выезжать за мой счет! Я выполняю всю черную работу!
– Сколько?
За дверью стало тихо. Я сочла момент благоприятным, вошла на кухню и сказала:
– Добрый вечер.
– Лика, – подскочил стоявший у окна Павел, – вы проснулись?
– Я только что вернулась домой, – улыбнулась я, – услышала голоса и решила посмотреть, кто на кухне.
– Я думал, вы давно легли, – пробормотал Брыкин.
– Исидор меня отправил в город по делам, – ответила я, всматриваясь в женщину, которая сидела спиной к двери, ее рыже‑каштановые волосы показались мне знакомыми.
– Можете быть свободны, – нервно сказал мне Брыкин.
– Давайте заварю вам чай, – предложила я, делая шаг к плите.
– Уже поздно, – категорично заявил Павел, – ваш рабочий день истек. Да и теперь вы служите у Сиди секретарем, можете забыть о домашнем хозяйстве.
– Мне совсем не трудно, – проигнорировала я слова бизнесмена, – сделаю все не в службу, а в дружбу.
– Спокойной ночи! – попытался выставить меня вон Брыкин.
Но я уже подошла к столу, села на стул, посмотрела на молчавшую тетку и воскликнула:
– Светлана? Вы одна? А где ваш муж Константин и дочь Василиса? Они в гостиной? Принести им туда ужин?
– Моя семья дома, – процедила Света.
– А вы, значит, пришли в гости к лучшему приятелю? – нагло спросила я.
Светлана прищурилась.
– Однако поломойки нынче на короткой ноге с хозяевами, – процедила она. – За столом пристраиваются как свои. Ты ничего не перепутала? Ступай, вымой унитаз!
Павел потер затылок.
– Лика, послушайте. Света слегка не в духе, вы нам сейчас не нужны, идите отдыхайте. Мы хотим обсудить сугубо личные дела без посторонних. Извините за откровенность, но деликатного намека вы не поняли.
– Ты ей еще лезгинку станцуй, – обозлилась Светлана. – Кто у кого в услужении? Эй ты, вали отсюда!
– Зря горячитесь, – пожала я плечами, – хотя ваше волнение понятно. Наверное, Пелагея Андреевна умерла? Примите мои соболезнования. В ее‑то возрасте с инсультом медицине не справиться.
Павел отскочил к плите и задел спиной алюминиевую кастрюльку, стоявшую на горелке.
– Какая Пелагея Андреевна? – Светлана попыталась разыграть передо мной спектакль.
– Суворова, – охотно уточнила я, – ваша мать.
– Чья мать? – не сдавалась Света. – Бред какой‑то!
– Вовсе нет, – возразила я. – Хотя, конечно, настоящей любящей матерью даму, которая заводила детей лишь для того, чтобы выжимать из их отцов деньги, нельзя назвать. Она наградила вас сифилисом, а когда правда выплыла наружу, бросила двух дочерей и сына. Вам пришлось тяжело, в особенности Лене. Так, Света?
Павел, держась за стену, подошел к табурету и рухнул на него. Светлана молча смотрела на меня.
– Вы же Лена? – спросила я. – Вам было хуже всех. Детство – сплошной кошмар: постоянные болезни, жизнь взаперти, никаких подруг, кроме сестры Кати. Но с ней вы не хотели общаться. Представляю, что чувствовала маленькая девочка, прикованная к кровати, какие мысли бродили у нее в голове. А потом вы очутились в больнице, затем в спецдетдоме. Там встретились с Катей, но не наладили с сестрой дружбы. Думаю, вы не хотели, чтобы около вас постоянно был человек, напоминавший о прошлом. Прошли годы, и вдруг объявилась Пелагея Андреевна. Она постарела, лишилась всех кавалеров и стала требовать от детей денег. Чем она вас шантажировала? Хотя, пожалуй, я знаю ответ на вопрос. Вы все, Катя, Лена и Павел, сделали одну ошибку: выкупили свои истории болезни из кожно‑венерологического диспансера, но забыли про документы в инфекционной больнице.
– Вы кто? – мрачно спросила Светлана. – Может, хватит прикидываться домработницей?
– Частный детектив Евлампия Романова, – представилась я, – меня нанял Григорий Селезнев.
– Гришка решил меня погубить? – ахнул Брыкин. – Вот мерзавец! Я его со школьной скамьи на своей спине тащу, взял на фирму, обеспечил работой, а он... Захотел лучшего друга шантажировать? Решил покопаться в моем прошлом.
– Вы ошибаетесь, – остановила я Павла. – Гриша верил в вашу сказку про проклятие и, как он нам сказал, хотел, чтобы кто‑нибудь присмотрел за Верой. Селезнев предполагал, что девушке грозит нешуточная опасность. И, к сожалению, оказался прав.
– Я их не убивал, – тихо сказал Павел, – ни одну пальцем не тронул, ни Алену, ни Жанну, ни Ксюшу. Они сами умерли.
Светлана, всплеснув руками, заорала:
– У вас нет никаких доказательств! Вам нечего нам предъявить! Нет документов! Вы несете бред! Павел Брыкин – сын дипломатов, погибших в Анголе, он никогда не болел сифилисом. С чего вы взяли, что я его сестра? О какой Лене идет речь? Меня зовут Светлана Викторовна Краснова. С Павлом мы давние приятели, какие нас соединяют отношения, вас не касается. Мы любовники! Спим вместе! Кому какое дело, а? Пашкины жены умерли, в их смерти не нашли ничего криминального! Вот!
Я подняла руки.
– Спокойно, Света. Профессионалы из внешней разведки утверждают, что самое трудное – придумать агенту биографию. Как ни старайся, всегда останутся следы, документы, люди, которые могут его разоблачить. Для начала скажу: в МИДе ничего не слышали о семейной паре дипломатов Брыкиных, погибших в Анголе. Этих граждан не существовало. Павлу страстно хотелось выпендриться перед одноклассниками, отсюда и выдуманная легенда о фамильном проклятии. История не очень оригинальная, наверное, мальчик вычитал ее в какой‑то книге, а потом вспомнил. Очень впечатляет и сообщение о старинной семейной Библии в кожаном переплете с настоящими драгоценными камнями. Жаль только, что Павел никому раритет не показывал, даже верному Селезневу. Может, покажете мне Библию, а, Павел?
Хозяин отвернулся к окну, Светлана молча смотрела на меня.
– Так я и думала, издания не существует, как не было и дворянского рода Брыкиных. Кстати, Светлана, именно вы навели меня на подозрение в отношении семейной истории Павла, – заявила я.
– Я? – поразилась грубиянка. – Вот уж вранье! Мы с вами ни разу не беседовали с глазу на глаз.
– Действительно нет, – согласилась я, – но вспомните день рождения Павла. Я тогда на правах домработницы подавала на стол еду и убирала посуду. В какой‑то момент Вера похвасталась кольцом, которое ей жених преподнес на помолвку, сказала: «Оно старинное, его носила бабушка Павла». И тут вы, Светлана, хихикнули, бросив странную фразу: «А у Павла была бабушка?» Я тогда удивилась этому замечанию. На мой взгляд, оно прозвучало унизительно, так говорят о человеке без роду без племени, а не о представителе древнего дворянского рода. Зачем бы вам обижать Брыкина подобными заявлениями? Маленькая заноза, но она меня зацепила.
Павел резко обернулся.
– Вот такое я дерьмо!
– Простите? – не поняла я.
Брыкин сел на табурет.
– Анекдот не знаете? Змея попросила черепаху перевезти ее через реку. Черепаха испугалась: «Змея, ты же меня укусишь». – «Нет, нет, – пообещала гадюка, – я не умею плавать, зачем же убивать того, кто тебя перевозит». Черепашка поверила, разрешила ей устроиться у себя на панцире и вошла в речку. Посередине дороги гадюка цапнула свою «лодку» за голову. «Змея, – закричала черепаха, – что ты наделала? Я сейчас умру, но ведь и ты утонешь!» – «Вот такое я дерьмо!» – ответила гордо гадина. Понятно? Светлана ко мне давно прибилась, я только‑только бизнес поднял, как она появилась с заявлением: «Здравствуй, брат!» Шантажировала умело, я ей книжный магазин подарил, но ей все было мало, сосала и сосала из меня деньги. А потом Суворова объявилась. Уж как она нас нашла, мне неведомо, но Пелагея Андреевна тоже стала денег требовать.
– Я тебя не шантажировала, ты сам помощь мне предлагал! – возмутилась Светлана. – Открыть магазин твоя идея была, мы, кстати, совладельцы!
– Тише, тише, господа, – я решила погасить начинающийся скандал. – Мне вообще‑то неинтересно, кто из вас у кого деньги тянул. Важно другое: Лена Матвеева, выйдя из интерната, сумела добыть себе документы на имя Светланы Викторовны Красновой. Но только дела у нее, наверное, шли не очень хорошо, вот Светочка и решила прибиться к более удачливому брату. И получилась дружба.
– Дружба! – подпрыгнул Павел. – Да она, как та змея, постоянно меня кусала! Чуть что, напоминала мне о прошлом. А когда этим летом Пелагея в больницу попала, сестричка и вовсе обнаглела! Стала каждый день такие суммы требовать! Шипела: «Суворова грозит перед смертью все рассказать, хочет журналистов позвать и про сифилис сообщить».
– И тогда вы поехали к клинике, наняли мужчину, который поднялся в отделение и выяснил, что Суворова потеряла речь? – перебила я Брыкина.
– Откуда вы знаете? – поразился бизнесмен.
– Неважно, – отмахнулась я. – Скажите, Павел, а вы сами говорили с Пелагеей? Она к вам приходила?