Лекция 3 (1184154), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Подрыв сырьевой базы стал очевиден, и начали появляться первые ограничения на промысел. Параллельно шло освоение новых районов лова. Качественное изменение в использовании морских ресурсов было по-настоящему осознано только в последние 30 лет, когда начала складываться новая система мирового регулирования рыболовства. Угроза истощения рыбных запасов заставила прибрежные государства установить к 1979 г. 200-мильные экономические зоны у своих побережий, лов рыбы в которых контролировался национальными правительствами». Это, естественным образом, стимулировало все развитые страны, обладающие мощным рыболовецким флотом, к поиску новых скоплений рыбы в открытой части Мирового океана.
Пример. Сходным образом произошёл крах ньюфаунлендского промысла трески (рис.8), расположенного в одной из наиболее рыбопродуктивных зон океана (связанной с апвеллингами). До появления европейцев здесь жили и ловили треску лишь индейцы племени беотуки. Из европейцев здесь появились первыми отец и сын Каботы — Джон и Себастьян, служившие английским королям Генриху VII и Эдуарду VI. Открытый остров был сперва назван Баккалье от португальского Baccalaos (царство трески), поздней утвердилось название Ньюфаундленд - «вновь открытая или новонайденная Земля».
Каботы писали в 1497 году про Ньюфаундлендскую тресковую банку: «Она так кишит рыбой, [что] ее можно ловить не только сетями, но и корзинами, опускаемыми в воду [с утяжеленными] грузилами из камней». И специалисты – экологи позже - «Воды континентального шельфа от полуострова Кэйп-Код до острова Ньюфаундленд образуют бесподобное по размерам и плодородию морское пастбище — трехмерную водную толщу, достаточную, чтобы покрыть весь Североамериканский континент слоем воды почти метровой высоты. В 1500 году эти воды по объему биомассы морских организмов не имели себе равных в мире. Здесь было царство королевы трески». До недавнего времени Большая Ньюфаундлендская банка была одним из самых богатых по биопродуктивности районом Мирового океана, сравниться с ней могли лишь промысловые районы в прибрежьях Перу и Камчатки.
Для рыбаков всех стран западной Европы Ньюфаундленд был землёй обетованной. В XVI веке здесь ловили около 300 французских, португальских и английских рыболовецких судов. К концу века их число увеличилось вдвое и к 1620 году их насчитывалось более тысячи. Тогда, в лучшие времена средний вес канадской трески достигал 9 кг (ныне не более 3 кг), часто попадалась треска весом до 90 кг и 2 м длиной.
К концу XVIII века североамериканские колонисты опустошили «свои» более юные рыболовные банки (в районе Новой Англии), и вместе с канадскими рыбаками перешли на промысел ньюфаундлендской трески, потихоньку вытесняя конкурентов из Европы.
Между 1899 и 1904 годами ежегодный улов трески (и пикши, которую при посоле засчитывали как треску) приблизился к 1 млн.т. Ежегодно только Ньюфаундленд экспортировал около 1200000 ц вяленой трески, что соответствовало 400000 т свежей рыбы. В годы пика трескового промысла (1845-1880 гг.), число только местных рыболовных судов увеличилось с 200 до 1200, рыбаков и рыбопереработчиков достигло 30 тысяч.
Но тогда же, в начале ХХ века, начался необратимый и на первый взгляд незаметный процесс подрыва запасов. Сначала треску стало ловить значительно труднее, чем раньше, когда использовали только дешевую крючковую снасть (яруса). В ответ рыболовецкие компании попытались расширить район промысла и, действительно, обнаружили значительные запасы трески на севере, у п-ова Лабрадор. Однако при столь значительном вылове и этих запасов не могло хватить надолго. Итог: «…к середине ХХ века знаменитый лабрадорский рыбный промысел потерпел полный крах».
Однако это не остановило промысел, а лишь подстегнуло его, стимулировало использование более изощрённых средств поиска рыбных скоплений и лова (а их внедрение, очевидно, требует делать больше рейсов и ловить больше, чтобы оправдать внедренческие затраты), тем более что спрос и цены на треску на мировом рынке резко скакнули вверх. На Большую Ньюфаундлендскую банку ринулся рыбодобывающий и рыбоперерабатывающий флот из десятков европейских и азиатских стран (в том числе и СССР).
До конца 1950 гг. рыбные запасы в этом районе эксплуатировались сезонными мигрирующими флотами и небольшими местными рыболовецкими предприятиями. С конца 1950-х гг. лов рыбы донными тралами сместился в глубоководную часть рыбного стада. Это привело к большому увеличению объемов вылова и как следствие, подрыву биомассы рыбной популяции.
«В результате в период между 1962 и 1967 годами добыча трески резко возросла и к 1968 году превысила два миллиона тонн. Вскоре после этого тресковый промысел во всей северо-западной Атлантике прекратил свое существование за неимением рыбы».
Согласованные на международном уровне в начале 1970-х гг. квоты вылова рыбы и последовавшее затем в 1977 г. провозглашение Канадой установления «зоны ограниченного рыболовства» и создание национальной системы квотирования в конечном счете не смогли остановить или обратить вспять подрыв рыбных запасов стада атлантической трески. Ее запасы сократились до катастрофически низкого уровня в конце 1980 — начале 1990-х гг. В июне 1992 г. был объявлен мораторий на коммерческую рыбную ловлю.
Незначительное коммерческое прибрежное рыболовство было вновь начато в 1998 г., но уловы сократились, и рыболовство вновь было прекращено на неопределенное время в 2003 г.
Коллапс привел к прекращению рыбного промысла после сотен лет его существования. Правительство Канады вынуждено было объявить в Царстве Трески мораторий на промысел рыбы, благодаря наличию которой совершались в свое время великие географические открытия[8]. Коллапс трескового промысла в районе Ньюфаундленда привёл к потере десятков тысяч рабочих мест, а компенсационные выплаты безработным вместе с затратами на переподготовку составили около 2 миллиардов долларов США.
Рисунок 8. Коллапс Ньюфаундлендского промысла трески.
Источник. Millennium Ecosystem Assessment Synthesis Report, рис.11.
Аналогичным образом «прибрежное рыболовство в Норвегии прошло, как минимум через один цикл истощения рыбных ресурсов; правительство выкупало рыболовецкие суда и пускало их металлолом, пока популяция рыбы не восстанавливалась настолько, чтобы можно было снова начать ловлю…». Вообще, подобного рода выход за пределы и колебания происходил и с другими видами возобновимых ресурсов в локальном масштабе. «В Новой Англии, например, отмечены несколько случаев строительства новых лесопильных фабрик, поскольку устойчивое лесопользование в регионе позволяло загрузить их мощности. Когда фабрики начинали работу, запасы строевого леса быстро истощались и лесопилки приходилось закрывать. Лесная промышленность выжидала несколько десятилетий, пока лес вырастал снова, и тогда снова начиналось строительство новых лесопильных фабрик[9]».
Уточнение деталей. Вообще, открытый океан способен дать не более 1% рыбопродукции, оставшиеся 99% полностью приходятся на прибрежную зону и зону апвеллингов. «Удивительно, что при огромной разнице в занимаемой площади на обе эти зоны приходится примерно равное количество продукции. Понятно, что рентабельный промысел возможен только в таких зонах концентрирования продукции.
Пространственное распределение океанических пищевых ресурсов связано с особенностями распределения первичной продукции и структуры сообществ. Уловы выше всего в тех районах, где питательные вещества быстро пополняются, а трофические цепи короткие. Этот вывод хорошо подтверждается результатами промысла перуанского анчоуса: в обычные годы (имеется в виде середина ХХ в. – Авт.) Перу занимает первое место в мире по размеру годового улова, составляющего 10 млн.т., что равно 1/6 мирового улова и в 6 раз больше уловов в прибрежных водах США[10]».
Таких районов на земном шаре очень немного (из 88 рыбопромышленных районов по классификации FAO только 32), все они интенсивно облавливаются в течение как минимум всего ХХ века. Сейчас они сильно истощены: также как на Великой тресковой банке, во второй половине ХХ века там произошёл крах промысла, также в силу вышеописанных причин.
Например, у берегов Перу расположена область интенсивного апвеллинга. С конца 1950-х гг. началась интенсивная эксплуатация запасов анчоуса и данный район выше на первое место в мире по величине уловов. Особенностью территории служит то, что рыбаки здесь «конкурируют» с рыбоядными птицами – олушами, бурыми пеликанами, бакланами и т.п., огромные колонии которых на островах создают мощные многометровые запасы гуано – птичьего помёта, разрабатываемого в Перу как ценнейшее удобрение.
Интенсификация промысла обеспечила устойчивый рост вылова на протяжении 1960-х гг., в 1970 г. вылов достиг максимума в 13 млн.т., и одновременно стала падать численность рыбоядных колониальных птиц – они уже не выдерживали конкуренции с человеком. Чтобы не допустить перелова, группа экспертов рекомендовала снижение вылова до 9,5 млн.т. анчоуса. Бизнесмены, стимулируемые положительно прибылью и отрицательно – конкуренцией, рекомендации выполнили лишь частично. Вылов в период 1966-1971 гг. был больше рекомендованной величины (рис.9), а в 1972-1973 гг. произошёл крах.
Уловы анчоуса катастрофически упали, и экономические последствия этого ощущались далеко за пределами Перу, фактически по всему миру. Из-за нехватки рыбной муки животноводы США и других развитых стран были вынуждены покупать гораздо более дорогие корма, что существенно подняло цены на продовольствие. Другое объяснение краха связано с негативным действием Эль-Ниньо (убывание интенсивности апвеллинга в летние месяцы, происходящее с определённой периодичностью раз в несколько лет) на популяцию, уже подорванную перепромыслом, поскольку до начала последнего Эль-Ниньо на её устойчивость не влияло.
Рисунок 9. Динамика численности рыбоядных колониальных птиц и уловов анчоуса у берегов Перу в 1955-1975 гг. Стрелки – годы Эль-Ниньо, когда ослабевает апвеллинг, рыбопродуктивность снижается, морские птицы откочевывают или гибнут в массе.
Эксплуатация запасов биоресурсов во время промысла (или при добыче минеральных ресурсов, стройматериалов и другого сырья) не проходит бесследно для экосистем, воспроизводящих эти ресурсы и так или иначе, нарушает «вмещающий» природный ландшафт. Например, в Северном море и других морях, окружённых «цивилизованными странами», нет такого участка дна, по которому не прошлись бы драга или трал, часто несколько раз, и это существенно влияет на донные экосистемы.
Самый яркий пример этой «мозаики нарушений» созданной экологически неустойчивым хозяйствованием человека – это потери почв, происходящие на всей протяжении его истории. Историческое развитие сельского хозяйства, в том числе и в современную эпоху, «оставляет за собой» - пятна эродировавших, опустыненных, заброшенных, застроенных или засолённых земель, которые некогда были перспективными и плодородными. Аналогичным образом города продуцируют «шлейф» загрязнений в воздухе, «шрамы» от обильных карьеров по добыче стройматериалов вокруг, вместе с кольцом стихийно возникших свалок вокруг развивающегося города (последние вносят в атмосферу примерно четверть мировой антропогенной продукции самого действенного парникового газа – метана).
На протяжении своей истории люди раз за разом повторяли одно и то же: в первую очередь использовали наиболее плодородные (или прибыльные из-за близости к крупным городским центрам) участки пашни, но эксплуатировали их так, что те быстро деградировали. Или (другой вариант расточительного использования глобального фонда сельхозземель) в новейшее время под воздействием экономических факторов они в первую очередь застраивались, за их счёт идёт расширение города. Цена даже лучшей сельскохозяйственной земли примерно стабильна, цена же городской земли быстро и экспоненциально растёт, поэтому фермеры в пригородах легко продают свои участки под застройку, что является существенной проблемой в США и других развитых странах[11]. В странах развивающихся, под воздействием той же разницы в прибыльности застройщик может просто согнать фермера с его участка, ничего ему не платя, так что эффект – прогрессирующая потеря пашни и рост городов – оказывается точно таким же.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
