Диссертация (1173366), страница 51
Текст из файла (страница 51)
Он разговаривал с ними мало, ровно столько, чтобы сказать со сжатымизубами, что у него пока нет друзей. Летчик и инженер не обиделись. Они были истиннымидрузьями Соловьева, они знали его достоинства, угадывали его пороки и понимали, что вогне войны совершается таинственный процесс перерождения человека, процесс переплавкижелеза, руды, камня, угля, всяческого лома в бронированную сталь.Друзья тихо удалились и больше не тревожили Соловьева ни письмами, нипосещениями.
Он прочно отгородил себя от прошлого. К счастью и к чести его он, наконец,понял, в чем состояло его очистительное искупление — не столько в том, чтобы совершить«выгодный» подвиг, сколько в том, чтобы слиться безраздельно с жизнью фронтовиков,глубоко и во все стороны разбросать солдатские корни в окопную жизнь, полюбить тяжелый,опасный, черный труд пехотинца, найти в нем то золотое зерно удовлетворения, радости,какое он находил, работая на судостроительном заводе инженером-механиком, техником нааэродроме.
И если он добьется всего этого, то подвиг — и не один, не случайный, явитсяестественным и закономерным следствием его новых качеств, цельности его натуры.Потерянную высокую офицерскую честь, былую горячую любовь к себе друзей,невесты, родины он, бывший старший техник на аэродроме, начал зарабатывать тем, чтоучился ползать по мокрой, грязной весенней земле так искусно, как положено ползатьпластуну-разведчику. И научился этому. Товарищи по оружию видели результаты упорноготруда и какой ценой он добился этого. Соловьев скрывал, пока они сами не увиделикровоточащие его колени, локти и обломанные ногти на руках. Товарищи все оценили: и егоупорство и молчание; и скромность, и стремление к взаимопомощи.Шли дни.
Командир части майор Лесик выдвинул бывшего лейтенанта на должностькомандира взвода разведчиков, охотников за немецкими «языками», раскрывающих боем, ачасто и кровью, ценой своих жизней, огневую систему обороны противника. Соловьевтребовал от вверенного ему взвода в труде и в учебе и мало и много — только то, что269требовал от себя самого: безраздельной любви к тяжкой, смертельно опасной работеразведчика. Взвод Соловьева через месяц был готов к трудной и сложной разведывательнойоперации.Разведка боем была назначена в необычное для такого дела время: в ясное солнечноеутро июня.
На исходное положение в траншею переднего края выдвинулись ночью.Проволочное заграждение шло рядом. Разведчики рассредоточились. Соловьев впредчувствии решающих минут преобразился. Улыбаясь, он обошел свою группу, приказалснять с автоматов специально сделанные чехлы, подготовить оружие к бою, вставить вгранаты капсюли.Ночь кончилась, взошло солнце. Противник молчал. В 10 часов 46 минут 30 секунд,будто гром с ясного неба, заговорили советские батареи. Артподготовка продолжалась всегонесколько минут.
Не дожидаясь ее конца, Соловьев вскочил:— Друзья мои, братья, — вперед!..Он никогда раньше не называл так своих разведчиков. Но сейчас этого потребовалосердце, и он охотно ему повиновался. В грохоте разрывающихся снарядов его голосуслыхали только ближние. Но так как все в это мгновение жили ожиданием атаки, торазведчики угадали, что крикнул Соловьев, и бросились вслед за своим командиром.Перескочив через наши проволочные рогатки, они вбежали в разминированныйпроход, на нейтральную полосу, густо и сочно, до колен покрытую травой.
Немцы открылифланговый огонь из тяжелых пулеметов. Соловьев бежал по травянистой земле, неоглядываясь назад. Перескочили ручей, заросший высокой травой. Два года здесь не ступаланога русского человека. Местность круто поднималась кверху, на взгорье. Там клокоталчерный дым и пламя разрывов наших снарядов. Волна артиллерийского сопровождения былатак близко, что разведчиков обдавало землей, а над головой жужжали осколки. Дорогупреградила колючая рогатка.
Соловьев сходу перемахнул на ту сторону. И в это жемгновение немецкая артиллерия открыла заградительный огонь вдоль проволочногозаграждения. У Соловьева не было ни времени, ни физической возможности оглядеться,посмотреть, кто из разведчиков успел перескочить, кто накрыт смертельным огнем.Самозабвенье, сила инерции перенесли бывшего лейтенанта через бруствер, столкнули внемецкий окоп. Наверху было дымно, темно, бушевала земляная метель, а здесь, в траншее— светло, пусто.
В поисках немцев он побежал по зигзагообразному окопу с автоматом ввытянутых руках. Откуда-то сбоку в траншею вскочил разведчик Симкин. Закрывая своимшироким телом узкую траншею, он побежал вперед и первым подскочил к землянке.Из утробы землянки прогремели выстрелы.
Симкин безмолвно упал. Наугад втемноту землянки Соловьев дал автоматную очередь и, перепрыгнув через труп Симкина,вскочил в блиндаж. Дым еще стлался по полу и хорошо были видны два немца в пепельныхсвитерах. Они стояли за столом. «Вот оно!» — проскрипел зубами Соловьев.Молнией мелькнула мысль: одного здоровенного немца он убьет, а другого, чутьпоменьше ростом, потянет в плен. Соловьев нажал спусковой крючок, автомат молчал.Немцы поняли: у русского кончились патроны. Один из них схватил пистолет. Раздумыватьбыло некогда, и Соловьев, встряхнув гранатой, бросил ее в дальний угол под стол, к ногамнемцев.
Взрывная волна и осколки не пощадили и самого Соловьева. Со страшной болью вноге, оглушенный, он отлетел к двери. Падая, он отчетливо, с ясностью, поразительной длятакого момента, увидел себя в обломке разбитого зеркала. Упав, он сейчас же пощупал ногу— как будто цела. В землянке, наполненной черным дымом, он стал наощупь искать убитыхнемцев. Он ползал по полу, руки его плавали в крови. Кровь врага! Сейчас, как никогдараньше, он почувствовал всю очистительную и мудрую силу слова «искупление»,повторенное и друзьями, и Военным трибуналом, и невестой, и им самим.
Соловьев нашел,наконец, документы немцев и бросился вон из землянки. Траншея имела два ответвления.Соловьев свернул вправо. Буря огня бушевала над ним. Теперь не только наши, но и немцыстреляли по своей же первой линии, по этой траншее: Он выскочил на бруствер.270Соловьев, прихрамывая всё сильнее и сильнее, побежал дальше, оглядываясь впоисках живого немца. Раненой левой ноге было горячо в сапоге. Издали, в просвет междудвумя взрывными столбами земли, огня и дыма, увидел одернованный горб дзота.Однофамильцы Потаповы, большой и маленький, и разведчик Аронсон лежали на его куполеи с трех сторон забрасывали амбразуры гранатами. «Всех немцев убьют, — подумал стревогой Соловьев, — как же «язык»?» Пока Соловьев подбежал, всё было кончено:гарнизон огневой точки был разорван в клочья. Соловьев бросился дальше, он искал живогонемца.В дыму и огне разрывов промелькнула коренастая фигура Денисова.
На его плеченеподвижно лежал немец.- Живой? — закричал Соловьев.- Живой, живой! Я его оглушил! — откликнулся мокрый, закопченный, оборванныйдо голого тела Денисов. Он еще что-то говорил, показывая крупные зубы, но из-за разрывовснарядов ничего нельзя было разобрать.Отход!..Приказ командира полетел по цепочке. А вдруг «язык» Денисова мертв, — подумалСоловьев и побежал дальше. Из-за поворота окопа на него выскочил высокий немец, сглазами, полными ужаса. Оба, русский и немец, отскочили назад, спрятались, насколькомогли, за траншейным выступом.
Пока Соловьев вытащил из кармана гранату мгновенногодействия, немец успел сделать два выстрела из пистолета, прострелил ему руку. Неподдаваясь приступу боли, Соловьев выдернул чеку и бросил гранату. Опять, как и вземлянке, расстояние между ним и немцем было не очень велико, он упал на землю, новзрывная волна оглушила его. Теряя сознание, он со страшной тоской подумал: «Смерть...Значит, ничего я не сделал».И, может быть, страх перед тем, что он должен умереть в темноте, непрощенным, безпогон, без чести не позволил ему долго лежать, — дым еще не развеялся, как он поднялся.Почти не наступая на искалеченную левую ногу, он запрыгал сквозь толщу дыма в глубьтраншеи.
Он увидел худенького, маленького разведчика Рожанова под верзилой немцем сгривой белых волос. Ни патронов, ни гранат у Соловьева больше не оставалось. Приемомджиу-джитсу он атрофировал немцу обе руки выше локтей и, угрожая пустым автоматом,приказал: «Иди!» Пленный побежал вперед.Противник вел бешеный огонь, уже давно приведя в действие свою засекреченнуюогневую систему. Когда мины разрывались особенно близко, немец падал на землю,закрывал голову руками. Соловьев стоя во весь рост над пленным, в страхе, что «язык» могбыть убитым, прикладом автомата заставлял его подниматься и бежать дальше. В двух шагахот советской траншеи пулеметная струя резанула по каске Соловьева. Голова с хрустом истрашной болью приплюснулась к правому плечу.
Он упал и пополз, не зная, жив он, или этоуже предсмертная горячка. Свалившись в траншею, он снял помятую в нескольких местахкаску, ощупал голову — крови нет. Зато с рук, с ног, с груди ручьями стекала кровь. Он незнал, где была собственная, где вражья, всё тело, казалось ему, было разорвано в клочья,истерзано сплошными ранами.Тяжело дыша, теряя рассудок, он стоял на коленях, чувствуя себя на краю темнойпропасти. Рука его инстинктивно потянулась к часам.
Стрелки указали одиннадцать часов ипять минут. Неужели прошло восемнадцать минут с момента атаки? Он не поверил ипристальнее стал вглядываться в желтый, задернутый черно-серой пеленой циферблат. Да,точно — прошло восемнадцать минут. Пленные доставлены, огневая система противникавыявлена как нельзя лучше, крови врага пролито немало.Счастье боя прояснило сознание Соловьева, и он поднялся на ноги.
С разных концовтраншеи к нему сбегались разведчики. Закопченные пороховым дымом, оборванные,грязные, окровавленные, они так счастливо улыбались сквозь трудовой пот и кровь, такобнимали и целовали его, что Соловьеву показалось это даже непонятным. И когда его другПотапов сказал: «Ты теперь будешь офицером». Соловьев сначала не понял, о чем идет речь.271Он совсем забыл о своей личной судьбе, обо всем, что не давало ему покоя.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
