Ю.Г. Волков, И.В. Мостовая - Социология (1158998), страница 30
Текст из файла (страница 30)
* Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» // Социология политики. М., 1993. С. 72.
**Бурдье П. Там же.
Каждое поле, или сфера, социальных взаимодействий является пространством «более или менее декларированной» борьбы за установление официально закрепленных правил «разметки». Политика как особое пространство, где определяются и устанавливаются «правила правил» метасоциальной игры: законы, формальный регламент общественных взаимодействий, имеет ряд уникальных особенностей. Когда реальные капиталы для получения социальной номинации недостаточны и не действует логика взаимоучета власти монополий разного рода, в ход идет манифестация как символическая акция, становящаяся эффективной только в случае символического (информационного) резонанса*. Ю.Л. Качанов формулирует вывод о том, что монополия производства системы легитимной социально-политической дифференциации имеет исключительное значение, так как воплощается в мобилизованных группах.**
*См.: Шампань П. Манифестация: производство политического события // Вопросы социологии. 1992. Т. 1, № 2. С. 46, 56, 57.
** См.: Конанов Ю.Л. Агенты поля политики: позиции и идентичность // Вопросы социологии. 1992. Т. 1, № 2. С. 66.
Поскольку практика номинации устанавливает правила социальных отношений, поощрения, санкции и привилегии, закрепляя соответствующие стереотипы восприятия, возникает благодатная почва для имитации (и мобилизации новых) символических солидарностей, а также индивидуальной социальной принадлежности.
Аскриптивная модель «культурного соответствия» предполагает развитие через вариативность, игру, инновационный поиск в социальном творчестве, способствует разложению «культурных консервов» общества. Достигательная модель требует аутентичного освоения норм и ценностей «приемной» культуры, ее ортодоксального поддержания, однако на начальных стадиях врастания в новую общность это происходит лишь формально и стандартная социальная символика получает эклектичные интерпретации и необычные акценты. Значительному большинству россиян сегодня приходится осваивать новые элементы социокультурной индикации, приобретать ранее не свойственные стереотипы, менять оценки и установки. Это неизбежно приводит к эклектизму, гипертрофированному следованию тем символическим социальным образцам, которые кажутся нормальными в новых общностях, достаточными не только для «включения», но и принятия в ней.
Таким образом, социальная стратификация в конце концов предстает перед нами как сложившаяся культурная стилистика разных сосуществующих общностей. Этот результат не отрицает других оснований возникновения общественных структур и иерархий, однако позволяет констатировать, что возрастает роль социальной символики в поддержании регламента и упорядоченности социальной организации в современном обществе.
Новелла о социальных монополиях. Древний социальный институт наследования является одним из мощнейших способов консервации социальной расстановки в большинстве известных культур. Помимо переноса «харизмы», установления «социальной форы» и фиксации статусного имиджа происхождение несет еще три функциональные черты: 1) ограничение культуровоспроизводственных возможностей, установка образовательного горизонта, социальной ориентации посредством формирования ценностного мира; 2) обусловленность развития природных способностей и талантов; 3) предопределение объема и характера наследуемого потенциала социальных влияний.
В России приоритеты социального наследования харизмы «людей влиятельных» сменяются приоритетами «людей обеспеченных», как и порождающие доминанты этих характеристик. В новых статусных группах властной и экономической пирамид отмечаются некие критические точки «насыщения», по достижении которых базовые критериальные основания прагматично-функционального плана трансформируются в достигательные цели номинации (официальной, номинальной и заявочной) и символических ценностей. Это проявляется в погоне за званиями как знаками действительных статусных значений, в приобретении реквизитов для демонстрации своей корпоративной принадлежности, в игре символами социальных возможностей.
Отличие российской стратификации состоит в том, что социальные позиции закрепляются преимущественно не отчужденными формами функционально-ролевых отношений, а межперсональными связями (протекция, родство, товарищество, корпоративность...), что влияет на механизмы маргинализации, замещения и социации: разрушенные структуры восстанавливаются и воспроизводятся «связками», «командами», состоящими из персонально, а не функционально дополняющих друг друга социальных элементов.
К числу предначертанных условий достижения социальной позиции относится и возникающая из неопределенных факторов природная монополия – талант. Особые, нераспространенные в социуме способности представляют тем большую ценность, чем более они адекватны целевым установкам общества, чем выше шансы рассматривать их как «средства» или как «ресурс». В связи с этим проявление и реализация способностей или талантов людей очень жестко зависят от социокультурного контекста, от общественной поддержки инновации, которая всегда выступает следствием проявления таланта в творчестве. Стабильные общества (в отличие от современного российского) стремятся ограничивать, а часто и подавляют такого рода эффекты еще на этапах ранней социализации. Социальные проявления талантов дают обществу дополнительный потенциал, который при определенных условиях может сыграть роль резервного.
Способности и социальное происхождение в современных обществах с преимущественно достигающим типом мобильности являются лишь начальным капиталом (потенциалом) социального продвижения. Ведущим стратификационным критерием становится профессионализм как социальная характеристика, которая означает наличие у человека закрепленной и признанной социальной функции, говорит о наличии специфических знаний, умений и навыков, монополии обучения и накопления функционального опыта, качественных параметрах его общественно ориентированной деятельности.
В России стратификационная роль профессии и профессионализма, с одной стороны, смягчена, поскольку общее экономическое развитие отстает от высокого современного стандарта, а некоторые сегменты квалифицированного труда потеряли сферы традиционного приложения; с другой стороны, она повышается в силу ряда причин: во-первых, востребован целый ряд профессий, для которых не велось специальной подготовки, т.е. возник структурный дефицит; во-вторых, потребности социальной стабилизации требуют усиления функциональной привязки, что эффективнее всего осуществляется через профессию; в-третьих, эпоха перемены социальных ролей вызвала критическую профанацию и породила дилетантизм и на фоне профессиональной маргинализации высокий уровень специальной подготовки и функциональная корректность приобретают особую социальную ценность.
Среди стратификационных оснований современного общества, доминирующих в большинстве теоретических моделей, неким инвариантом выступают власть и собственность. Трактовка их каузальной связи предопределила развитие конфликтологического и эволюционистского направлений в теории социальных структур.
Несмотря на заметный рост дифференциации российского населения по доходам в 90-е гг., фундаментальные исследования показывают «инерционность композиции основных структурообразующих элементов» общества и одновременные «заметные изменения в составе элит»*. Это говорит о том, что инициативно-достигательный механизм дифференциации по доходам действует лишь в узком сегменте общественной структуры, основное же «тело» общества (около 90%) экономически расслаивается вследствие перераспределительных актов субъектов – носителей власти (государственных органов и «позитивно привилегированных стяжательных классов»**, по М. Веберу). Доминантой функционального преобразования экономики является становление класса частных предпринимателей.
* См.: Рукавишников Б.О. Социология переходного периода (закономерности и динамика изменений социальной структуры и массовой психологии в посткоммунистической России и восточноевропейских странах) // Социологические исследования. 1994. № 6. С. 29.
** Вебер М. Основные понятия стратификации // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 154.
Структурирование общества по вертикали проявляется в контроле и подконтрольности, принуждении и эксплуатации, регламентации и подчинении, несимметричном взаимовлиянии. Р. Дарендорф рассматривает такого рода структуризацию как априорное предписание «латентных интересов» социальным позициям *. Сходство социальных позиций («стиля жизни» по М. Веберу) разбивает социальный агрегат на «квазигруппы» с выраженными сходными ожиданиями и неосознанностью собственной идентичности. Такой фантом общности может кристаллизоваться в реально действующую группу посредством социальной организации, превращающей ее в субъект структурного конфликта.
* См.: Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социологические исследования. 1994. № 5.
Для российского общества это характерно. Экономические и политические структуры в ролевом отношении перекрывают друг друга (это проявляется и в индивидуальных траекториях: политики идут в бизнес, бизнесмены – в парламент), что действительно создает почву для борьбы всех за всё.
Конфликт явных и латентных функций, социальных и индивидуальных ценностей влияет на процесс оформления элит и усиливает нестабильность не только «верхушки», но и всего общества.
Отделение какой-либо общности от других и создание ореола исключительности, который выступает формой номинального символического капитала, происходит путем узурпирования «статусной» почести. Развитие статуса в символическом обретении групповой идентичности в этом ракурсе изучали и М. Вебер, и А. Турен. Все субъекты в поле социальных взаимодействий используют различные символические стратегии, посредством которых «намереваются установить свое видение деления социального мира и свои позиции в этом мире»*.
* Бурдье П. Социология политики. М., 1993. С. 72.
Формирование символического капитала имени в России имеет весьма специфические интенциональные черты, предопределенные социокультурными и историческими основаниями:
• Традиционное стремление к получению государственных званий и отличий носит ореол сверхценности, поскольку они символизируют и особость социального положения, и корпоративную приобщенность к власти, распределяющей социумные блага и привилегии. Стратегия социального продвижения «вверх через официальную номинацию» в российском обществе наиболее эффективна.
• Институциональная и конституциональная трансформация общества в текущее историческое время требует особенно интенсивной маркировки социального пространства и обозначения наличных «портов» самопричисления, упорядочивающих процесс организации новой общественной структуры.
• Относительно широко распространены мнимые формы социальной символизации (имитация, инсценировка и др.). Архетипически это обусловлено сверхзначимой ролью официальной номинации, ситуативно – возможностями заявочного обретения символического капитала (весьма практичного по своим воздействиям не только в нашей культуре).
• Для современного состояния общества характерна социальная демонстрация с элементами гипертрофии, акцента, аффекта в знаковом оформлении коммуникативного пространства локальных сообществ, которая связана с повышенной ценностью завоевания символической позиции и закрепления в социальной структуре вновь сформированных общностей.
• Имя обретает повышенную значимость в аспекте репутации, поскольку этот род символического капитала вообще является легко конвертируемым во властную, трастовую, финансовую и другие формы социального влияния.
В процессе легитимизации, статусного закрепления социальных позиций групп большую роль играет символическое оформление занятого ими «пространства». Признание правил социальной игры всеми субъектами и непосредственная включенность в систему социальных взаимодействий, развивающихся по определенным согласованным нормам, является основанием стратификационного порядка в любом обществе.
Так, монополия собственности влечет монополию распоряжения ею и монополию присвоения ее полезных эффектов (доходов и т.п.). Последняя создает преимущество собственников в условиях легальной социальной игры и имплицитно содержит возможности для участия в «теневых» играх для избранных. Однако устойчивость государственных институтов предполагает и невыписанную обратную логику, ведущую к возникновению того же самого эффекта «цепной реакции» монополизации. Государственные органы в силу переданных им, а в значительной степени и узурпированных полномочий получают доходы от всех видов социальной деятельности, аккумулируют их, распоряжаются ими и обретают власть над не принадлежащей им собственностью. Монополия при этом возникает как результат редистрибуции, обусловленной неподконтрольным распоряжением объектами собственности. Поэтому для анализа социально-экономической диспозиции в России необходимо учитывать два способа распределения «жизненных шансов», которые заданы шкалой распределения как собственности, так и квазисобственности: распорядительной экономической власти.
Монополизация экономики, а вместе с тем и неэкономических продуктов социальной жизни (эффект вовлечения в единую игровую логику), таких, как «присвоение детей», уникальных результатов творчества, информации и т.д., создает более рельефную социальную конструкцию общества, где групповые и индивидуальные диспозиции достаточно четко определены, социальные запросы (интересы), по выражению Р. Дарендорфа, кристаллизованы, а взаимодействующие субъекты «с точки зрения организации являются идентичными»*.
* См.: Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 143.
Понятие господства здесь вырастает из организационной трактовки социальной структуры, диспозиции правящих и управляемых, анализа социальных форм асимметричного распределения власти. Вертикаль господства – подчинения даже в такой модернизированной форме создает стратификационную структуру, в которой верхние слои неизбежно «объективируют» нижние и социальные взаимодействия между стратами приобретают все более «технологический» однонаправленно распорядительный характер, который в российском обществе абсолютизируется до монополии управления всеми социальными ресурсами.