Пайпс Р. - Русская революция (1109750), страница 26

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 26)

Описанные взгляды составляли основу крестьянской политической философии, которая при всей ее противоречивости имела определенную логику. Для крестьянина правительство было силой, которая принуждала к повиновению: основная задача правительства — заставлять людей делать то, что, предоставленные сами себе, они бы никогда делать не стали, то есть платить налоги, служить в армии, уважать частное право на землю. Согласно этому принципу, слабое правительство правительством не считалось. Эпитет «Грозный», прибавляемый к нравственно неуравновешенному, жестокому царю Ивану IV, в действительности означает «внушающий трепетный ужас» и не таит в себе осуждения. Лица, облеченные властью и не внушающие такой трепет, не заслуживают уважения. Соблюдение законов, с точки зрения крестьян, всегда представляло подчинение воле того, кто сильней, а вовсе не признание общепринятых принципов или интересов. «Сегодня, как и во дни крепостного права, — писал Самарин, — крестьянин не знает иного ручательства царской воли, кроме силы оружия: ружейный залп для него все еще единственное подлинное подтверждение царского указа» ⁶⁴. При таком мировоззрении моральная оценка правительства или его поступков столь же бессмысленна, как осуждение или одобрение капризов природы. Правительство не может быть плохим или хорошим, оно может быть только сильным или слабым, причем сильное предпочтительнее. (Точно так же крепостные предпочитали жестокого, но преуспевающего хозяина мягкому, но неудачливому⁶⁵.) При слабом правлении создавались предпосылки возврата к примитивной воле, понимаемой как право делать что вздумается, без оглядки на установленные человечеством запреты. Русское правительство учитывало эти настроения и делало все возможное, чтобы внушить массам представление о своей безграничной власти. Опытные государственные деятели выступали против свободы печати и парламентарных форм управления по большей части из опасения, что существование открытой, узаконенной оппозиции будет воспринято крестьянами как признак слабости и сигнал к восстанию.

Таким образом, крестьянские настроения весьма пагубно сказывались на политической эволюции России, потворствуя консервативным склонностям монархии и препятствуя демократизации, которой требовало экономическое и культурное развитие. В то же время это давало возможность демагогам, подогревающим в крестьянах чувство обиды и несбыточные надежды, разжигать крестьянскую революцию.

* * *

К концу века становятся заметны некоторые сдвиги в крестьянских воззрениях, в особенности у молодого поколения. Эти перемены выражались в не столь строгой набожности, в меньшем преклонении перед традициями и властью, в большей беспокойности и недовольстве не только землей, но и самой жизнью.

Особенно встревожены были власти поведением тех, кто перебрался в города и промышленные центры. Такие крестьяне уже не испытывали трепета перед мундиром представителя власти и вели себя «вызывающе». Возвращаясь в деревню окончательно или на время страды, они распространяли вирус недовольства. Министерство внутренних дел, наблюдая за этим процессом, из соображений безопасности выступало против индустриализации и излишней подвижности сельского населения, но, по причинам, указанным выше, на своем настоять не могло.

Одной из причин перемены настроений крестьянства явилось, по-видимому, распространение грамотности, столь активно проводившееся властями. Перепись 1897 года вскрыла очень низкий уровень грамотности для Российской империи в целом: лишь каждый пятый (21%) умел читать и писать. Но по отдельным показателям картина была значительно лучше. В результате совместных усилий сельских школ и общественных комитетов резко поднялся уровень грамотности молодежи, в особенности юношей: в 1897 году 45% мужского населения Российской империи в возрасте от десяти до двадцати одного года были записаны грамотными*.

* Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г.: Общий свод, 1. СПб., 1905. Уровень грамотности женщин той же группы не достигает и 21%.

Грамотные крестьяне и рабочие читали в первую очередь духовную литературу (Евангелие и Жития святых), вслед за душеспасительной шла дешевая развлекательная литература — русский эквивалент «грошовых ужасов», популярных в Англии за полвека до того⁶⁶. Жажду печатного слова взялась утолять желтая пресса. Однако доступность печатного слова не приблизила массового читателя к городской культуре: «Огромное большинство читателей из низших классов в деревнях и городах в своих культурных переживаниях и повседневной жизни оставалось чуждо интеллигентским кругам и интеллектуальному миру современного творчества» ⁶⁷.

Все возрастающая грамотность населения, не сопровождавшаяся соответствующим расширением поля применения благоприобретенных знаний, только усиливала беспокойство низших классов. Замечено, что и в других регионах мира школы и грамотность часто вносят разлад в безмятежную жизнь населения. Так, у обучавшихся в миссионерских школах аборигенов Африки складывается отличное от других мировоззрение, выражающееся в нежелании исполнять однообразную работу и в забвении понятий чести и правдивости⁶⁸. Сходные черты можно было наблюдать и у молодых русских крестьян, испытавших на себе влияние города, — они теряли охоту к повседневному крестьянскому труду и пребывали во власти притягательной, хотя и туманной мечты о неведомых мирах, которую заронили в их души книги⁶⁹.

Все это вызывало беспокойство многих мыслящих русских людей. Граф С.Ю.Витте, близко познакомившийся с положением в деревне, возглавляя специальный комитет по изучению нужд крестьян, был глубоко озабочен будущим страны. «Россия, — писал он в 1905 году, — составляет в одном отношении исключение из всех стран мира... Исключение это состоит в том, что систематически, в течение двух поколений, народ воспитывается в отсутствии понятия о собственности и законности. Какие исторические события являются результатом этого, затрудняюсь сейчас сказать, но чую, что последствия будут очень серьезные... Наука говорит, что право собственности на общинную землю принадлежит сельской общине, как юридическому лицу. Но в глазах крестьян... собственник земли — государство, которое и дает им, крестьянам-общинникам, землю во временное использование. Правоотношения эти нормируются не точным писанным правом, а часто «никому неведомым» обычаем... При таких условиях для меня является огромный вопросительный знак: что может представлять собой империя со 100-миллионным крестьянским населением, в среде которого не воспитано ни понятия о праве земельной собственности, ни понятия о твердости права вообще?» ⁷⁰

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

«Самое незатруднительное — усовершенствование воображаемого».

Ипполит Тэн

Какой выход найдут накапливаемые в обществе недовольства и противоречия, будет ли это мирный исход или революционный переворот, определяют главным образом два фактора: наличие демократических институтов, способных удовлетворить нужды населения законодательным путем, и способность интеллигенции раздуть пламя социального недовольства с целью захвата власти. Ибо именно интеллигенция доводит конкретные и вполне разрешимые противоречия до полного отрицания существующего порядка. Мятежи — случаются, революции — совершаются: «Сначала мятеж бездумен — он нутряной, непосредственный. Революция же подразумевает доктрину, проект, программу... В революции действуют в том или ином виде интеллектуальные силы, которых нет в мятеже. Более того, революция стремится институировать себя... Превращение мятежа в революцию характеризуется стремлением учредить новый порядок (в отсутствии общества!), и это... подразумевает наличие... «делателей» революции» ¹.

По словам Йозефа Шумпетера, для того, чтобы произвести революцию, одного социального недовольства недостаточно: «Ни наступление удобного момента для начала, ни реальные или воображаемые обиды сами по себе, как бы много они ни значили, недостаточны для того, чтобы вызвать активную неприязнь к общественному порядку. Для создания такой атмосферы необходимо, чтобы была некая группа, в чьих интересах раздуть и организовать недовольство, взлелеять его, стать его рупором и возглавить» ².

Группы этих «делателей» революции и представляет интеллигенция, которую можно определить как рвущихся к власти интеллектуалов.

В начале XX века в России не было предпосылок, неумолимо толкавших страну к революции, если не считать наличия необычайного множества профессиональных и фанатичных революционеров. Именно они в 1917 году хорошо организованными агитационными кампаниями сумели раздуть огонь волнений Петроградского военного гарнизона в пожарище, охватившее всю страну. Именно они, всегда выступающие в оппозиции, неприемлющие реформы и компромиссы, убежденные, что для того, чтобы изменить хоть что-то, следует изменить все, — стали катализатором русской революции.

Для нарождения интеллигенции требуется наличие двух условий:

1. Идеология, основанная на убеждении, что человек не исключительное создание, наделенное бессмертной душой, а податливый материал, всецело формируемый окружением. Из этой предпосылки следует, что, переорганизовывая социальное, экономическое и политическое окружение человека на «рациональных» началах, можно создать новую расу абсолютно рациональных человеческих существ. Эти убеждения возносят интеллектуалов, носителей рационального начала, в разряд социальных инженеров и как бы оправдывают их посягательства на место правящей элиты.

2. Предпосылки, дающие возможность интеллектуалам занять определенное социальное и профессиональное положение для достижения интересов своей группы, то есть размывание сословных и кастовых границ и появление либеральных профессий, делающих их независимыми от правящих кругов, — в связи с развитием правоведения, журналистики, высших светских учебных заведений, промышленных предприятий, нуждающихся в специалистах, и наличием образованной читательской аудитории.

Эти предпосылки в сочетании со свободой слова и собраний давали возможность интеллектуалам формировать общественное мнение.

* * *

Слово «интеллигенция» в английский язык пришло в 20-е годы XX века из русского. Русский язык, в свою очередь, заимствовал его из Франции и Германии, где термины «intelligence» и «Intelligenz» получили хождение в 1830—1840-е годы для обозначения образованных, «прогрессивных» граждан*. В Европе термин вскоре вышел из употребления, в России же, напротив, приобрел популярность во второй половине XIX века не столько для обозначения образованной элиты, сколько для определения тех, кто выступает от имени немого большинства — в противовес традиционно правящему слою (чиновничество, полиция, военные, дворяне, духовенство). В стране, где «общество» не имело выхода на политическую арену, появление описанной группы было неизбежно.

* Об истории этого термина в Западной Европе и России см.: Muller O.W. Intelligencija: Untersuchungen zur Geschichte eines politisches Schlagwortes. Frankfurt, 1971. Согласно автору (S. 98, прим.), слово «intelligent» применялось во Франции к специалистам различных областей уже в XV веке.

Понятие «интеллигенция» никогда не имело точного значения, и дореволюционная литература часто вела спор о том, к кому оно применимо и что означает. Хотя большинство тех, кого числили интеллигентами, имели среднее или высшее образование, ученость сама по себе критерием не являлась: так, дельца или чиновника с университетским дипломом интеллигентами не считали, потому что первый работал только на себя, а второй — служил царю. К интеллигенции причислялись только те, кто подчинял свои интересы общественному благу, даже если это были полуграмотные крестьяне или рабочие. На практике речь шла о тех, кого обобщенно можно было бы назвать литераторами, — журналисты, ученые, писатели — и о профессиональных революционерах. Приобщаясь к интеллигенции, человек должен был исповедовать определенные взгляды на человека и общество, исходя из доктрин материализма, утилитаризма и позитивизма. Популярность термина «интеллигенция» объяснялась тем, что он позволял отличить социально активных от пассивных «интеллектуалов».

Возложившая на себя обязанность выступать от имени всех, кто не принадлежит к правящему классу, то есть от более чем девяти десятых населения, русская интеллигенция воспринимала себя и воспринималась ее противниками как главная угроза существующему порядку. Линия фронта в последние десятилетия XIX века в России пролегала между официальными кругами и интеллигенцией, и было совершенно очевидно, что победа последней будет означать уничтожение первых. Конфликт настолько обострился, что всякий, кто предлагал примирение или компромисс, оказывался между двух огней. Если правящий класс полагался главным образом на свой аппарат подавления, чтобы держать интеллигенцию в узде, последняя, как рычагом, пользовалась народным недовольством, усиливая его всеми доступными средствами, в основном постоянной дискредитацией царизма и его сторонников.

Хотя в силу сложившихся обстоятельств интеллигенция играла особенно важную роль в России, это явление отнюдь не было уникальным. Тённьес, определяя основополагающее различие между «общинами» и «обществами», допускал, что помимо сообществ, связанных территориальной близостью и узами крови, существовали «сообщества по мысли», сплоченные единством суждений³. Вильфредо Парето дает определение «неправящей элиты», весьма схожей с русской интеллигенцией⁴. Поскольку это явление интернациональное, нам в настоящий момент следует отвлечься от русской истории, ведь ни нарождение русской интеллигенции, ни влияние русской революции на остальной мир не могут быть должным образом оценены, пока не осмыслены интеллектуальные корни современного радикализма.

Интеллектуалы, как некая отчетливая группа, появились в Европе в XVI веке в связи с нарождением секулярного общества и достижениями науки. Это были свободные мыслители, часто люди материально независимые, имевшие свой взгляд на традиционные вопросы философии, не совпадающий со взглядами официального богословия и господствующей церкви, прежде пользовавшихся исключительным правом касаться таких тем. Классическим представителем этого типа мыслителей, которых в начале XVII века называли «интеллектуалистами», был Монтень. Его воззрения на жизнь и человеческую природу не допускали возможности каких-либо перемен. Для гуманиста его склада человек и мир, в котором он обитал, представлялись данностью. Назначением же философии было помочь человеку обрести мудрость в примирении с непреложной реальностью. Высшая мудрость заключалась в том, чтобы оставаться верным своей природе и так смирять желания, чтобы уберечься от превратностей судьбы, в особенности перед лицом неминуемой смерти, или, говоря словами Сенеки, «иметь слабости человека и божественную невозмутимость» («habere imbecillitatem hominis, securitatem dei»). Назначением философии, как утверждает заглавие книги мыслителя VI века Боэция, было «утешение». В своих крайних проявлениях, таких, как китайский даоизм, философия учила полной безучастности: «Не делай ничего, и все будет сделано». Вплоть до XVII века неизменность человеческого бытия была и на Востоке и на Западе непреложным постулатом философской мысли. Думать иначе считалось признаком сумасшествия.

Характеристики

Список файлов книги