Платон. Пир. (1092793), страница 5

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 5)

слушать беседы Сократа, я должен позаботиться о восхвалении Эрота и

потребовать от каждого из вас речи. Пусть каждый из вас обоих отдаст сначала

дань этому богу, а потом уж беседуйте друг с другом в свое удовольствие.

/Речь Агафона: совершенства Эрота/

- Верно, Федр, - сказал Агафон, - и ничто не мешает мне начать речь. А

побеседовать с Сократом мне еще не раз представится случай.

Но я хочу сначала сказать, как должен говорить, а уж потом говорить. Мне

кажется, что все мои предшественники не столько восхваляли этого бога,

сколько прославляли то счастье и те блага, которые приносит он людям. Между

тем единственный верный способ построить похвальное слово кому бы то ни было

- это разобрать, какими свойствами обладает тот, о ком идет речь, и то,

причиной чего он является. Стало быть, и нам следовало бы воздать хвалу

сначала самому Эроту и его свойствам, а затем уже его дарам.

Итак, я утверждаю, что из всех блаженных богов Эрот - если дозволено так

сказать, не вызывания осуждения, - самый блаженный, потому что он самый

красивый и самый совершенный из них. Самым красивым я называю его вот почему.

Прежде всего, Федр, это самый молодой бог. Что я прав, убедительно доказывает

он сам; ведь он бегом бежит от старости, которая явно не мешкает, - во всяком

случае, она приходит к нам быстрее, чем нужно. Так вот, Эрот по природе своей

ненавидит старость и обходит ее как можно дальше. Зато с молодыми он

неразлучен, - недаром исстари говорят, что подобное стремится к подобному.

Соглашаясь с Федром во многом другом, я не согласен с ним, что Эрот старше

Иапета и Крона. Я утверждаю, что он самый молодой из богов и всегда молод, а

что касается тех древних дел между богами, о которых повествуют Гесиод и

Парменид, то причиной их, если эти поэты говорят правду, была Необходимость,

а совсем не Любовь. Ведь боги не оскопляли бы и не заковывали друг друга и

вообще не совершали бы насилий, если бы среди них был Эрот, а жили бы в мире

и дружбе, как теперь, когда Эрот ими правит. Итак, он молод и - вдобавок к

своей молодости - нежен. Чтобы изобразить нежность бога, нужен такой поэт,

как Гомер. Утверждая, например, что Ата богиня, и притом нежная, - по крайней

мере, стопы у нее нежны, Гомер выражается так:

Нежны стопы у нее: не касается ими

Праха земного она, по главам человеческим ходит.

Так вот, по-моему, он прекрасно доказал ее нежность, сказав, что ступает она

не по твердому, а по мягкому. Тем же доказательством воспользуемся и мы,

утверждая, что Эрот нежен. Ведь ходит он не по земле и даже не по головам,

которые не так-то уж и мягки, нет, он и ходит и обитает в самой мягкой на

свете области, водворяясь в нравах и душах богов и людей, причем не во всех

душах подряд, а только в мягких, ибо, встретив суровый нрав, уходит прочь,

когда же встретит мягкий - остается. А коль скоро всегда он касается и

ногами, и всем только самого мягкого в самом мягком, он не может не быть

необыкновенно нежным. Итак, это самый молодой бог и самый нежный. К тому же

он отличается гибкостью форм. Не будь он гибок, он не мог бы всюду

прокрадываться и сперва незаметно входить в душу, а потом выходить из нее.

Убедительным доказательством соразмерности и гибкости форм Эрота служит то ни

с чем не сравнимое благообразие, которым он, как все признают, обладает. Ведь

у любви и безобразия вечная распря. А о красоте кожи этого бога можно судить

по тому, что живет он среди цветов. Ведь на отцветшее и поблекшее - будь то

душа, тело или что другое - Эрот не слетит, он останавливается и остается

только в местах, где все цветет и благоухает.

О красоте этого бога сказано уже достаточно, хотя еще далеко не все. Теперь

надо сказать о его добродетелях, самая главная из которых состоит в том, что

Эрот не обижает ни богов, ни людей и что ни боги, ни люди не обижают Эрота.

Ведь если он сам страдает, то не от насилия - Эрота насилие не касается, а

если причиняет страдание, то опять-таки без насилия, ибо Эроту служат всегда

добровольно, а что делается с обоюдного согласия, то "законы, эти владыки

государства", признают справедливым. Кроме справедливости, ему в высшей

степени свойственна рассудительность. Ведь рассудительность - это, по общему

признанию, уменье обуздывать свои вожделения и страсти, а нет страсти,

которая была бы сильнее Эрота. Но если страсти слабее, чем он, - значит, они

должны подчиняться ему, а он - обуздывать их. А если Эрот обуздывает желания

и страсти, его нужно признать необыкновенно рассудительным. Да и в храбрости

с Эротом "и самому Аресу не тягаться бы". Ведь не Арес владеет Эротом, а Эрот

Аресом, - то есть любовь к Афродите. А владеющий сильнее того, кем он

владеет, и значит, Эрот, раз он сильнее того, кто храбрее всех, должен быть

самым большим храбрецом.

Итак, относительно справедливости, рассудительности и храбрости этого бога

сказано, остается сказать о его мудрости. Ну что ж, попытаемся, насколько это

возможно, не осрамиться и тут. Прежде всего, чтобы и мне почтить свое

искусство, как Эриксимах почтил свое, скажу: этот бог настолько искусный

поэт, что способен и другого сделать поэтом. Во всяком случае, каждый, кого

коснется Эрот, становится поэтом, хотя бы "дотоле он и был чужд Музам". А это

может нам служить доказательством, что Эрот хороший поэт, сведущий вообще во

всех видах мусических творений. Ведь чего сам не имеешь, того и другому не

передашь, а чего сам не знаешь, тому и других не научишь. А уж что касается

сотворения всего живого, кто станет отрицать, что благодаря мудрости Эрота

возникает и образуется все, что живет?

И мастерство в искусстве и ремеслах - разве мы не знаем, что те, чьим

учителем оказывается этот бог, достигали великой славы, а те, кого Эрот не

коснулся, прозябали в безвестности? Ведь искусство стрельбы из лука,

искусство врачевания и прорицания Аполлон открыл тогда, когда им руководили

любовь и страсть, так что его тоже можно считать учеником Эрота, наставника

Муз в искусстве, Гефеста - в кузнечном деле, Афины - в ткацком, Зевса - в

искусстве "править людьми и богами".

Вот почему и дела богов пришли в порядок только тогда, когда среди них

появилась любовь, разумеется, любовь к красоте, ибо безобразие не вызывает

любви. Дотоле, как я уже сказал вначале, среди богов творилось, по преданию,

много ужасных дел, и виною тому было господство Необходимости. А стоило лишь

появиться этому богу, как из любви к прекрасному возникли всякие блага для

богов и людей. Таким образом, Федр, мне кажется, что Эрот, который сначала

был сам прекраснейшим и совершеннейшим богом, стал потом источником этих же

качеств для прочих. Мне хочется даже сказать стихами, что это он дарует

Людям мир и покой, безветрие в море широком,

Буйного вихря молчанье и сон безмятежный на ложе.

Избавляя нас от отчужденности и призывая к сплоченности, он устраивает всякие

собрания, вроде сегодняшнего, и становится нашим предводителем на

празднествах, в хороводах и при жертвоприношениях. Кротости любитель,

грубости гонитель, он приязнью богат, неприязнью небогат. К добрым терпимый,

мудрецами чтимый, богами любимый; воздыханье незадачливых, достоянье

удачливых; отец роскоши, изящества и неги, радостей, страстей и желаний;

благородных опекающий, а негодных презирающий, он и в страхах и в мученьях, и

в помыслах и в томленьях лучший наставник, помощник, спаситель и спутник,

украшение богов и людей, самый прекрасный и самый достойный вождь, за которым

должен следовать каждый, прекрасно воспевая его и вторя его прекрасной песне,

завораживающей помыслы всех богов и людей.

Вот какую речь, Федр, посвящаю я этому богу, в меру смешав в ней, насколько

это в моих силах, серьезное и шутку.

Когда Агафон кончил, все присутствующие, по словам Аристодема, одобрительно

зашумели, находя, что молодой человек говорил достойно себя и бога. Тогда

Сократ повернулся к Эриксимаху и сказал:

- Ну, теперь-то тебе, сын Акумена, уже не кажется, что прежние мои страхи

были напрасны и что не был я прорицателем, сказав, что Агафон произнесет

великолепную речь, а я окажусь в затруднении?

- Одно твое прорицание, - отвечал Эриксимах, - что Агафон будет говорить

превосходно, сбылось, а вот что ты окажешься в затруднении, никак не верится.

- Да как же мне или любому другому, кто должен говорить после такой

прекрасной и богатой речи, - воскликнул Сократ, - не стать, милый ты мой, в

тупик! И если начало ее еще не столь восхитительно, то какого слушателя не

поразит красота слов и подбор их в заключительной части? Я, например, как

подумал, что мне не сказать ничего такого, что хотя бы только приближалось по

красоте к этой речи, готов был бежать от стыда, если бы можно было. Речь эта

напомнила мне Горгия, и я, прямо-таки по Гомеру, боялся, что под конец своей

речи Агафон напустит на мою речь голову Горгия, этого великого говоруна, а

меня самого превратит в камень безгласный. И я понял, как был я смешон, когда

согласился произнести в очередь с вами похвальное слово Эроту и сказал, что

знаю толк в любовных делах, хотя, оказывается, понятия не имею о том, как

надлежит строить похвальную речь. Я, по своей простоте, думал, что о любом

восхваляемом предмете нужно говорить правду, и это главное, а из правды

выбрать самое замечательное и расположить в наиболее подходящем порядке.

Так вот, я был слишком самонадеян, когда полагал, что скажу хорошую речь, раз

знаю верный способ воздать хвалу любому предмету. Оказывается, уменье

произнести прекрасную похвальную речь состоит вовсе не в этом, а в том, чтобы

приписать предмету как можно больше прекрасных качеств, не думая, обладает он

ими или нет: не беда, стало быть, если и солжешь. Видно, заранее был уговор,

что каждый из нас должен лишь делать вид, что восхваляет Эрота, а не

восхвалять его в самом деле. Поэтому-то вы, наверное, и приписываете Эроту

все, что угодно, любые свойства, любые заслуги, лишь бы выставить его в самом

прекрасном и благородном свете - перед теми, разумеется, кто не знает его, но

никак не перед людьми осведомленными. И похвальное слово получается красивое

и торжественное. Но я-то не знал такого способа строить похвальные речи и по

неведению согласился говорить в очередь с вами. Стало быть, "язык лишь дал

согласье, но не сердце, нет". А на нет и суда нет. Строить свою речь по

такому способу я не стану, потому что попросту не могу. Правду, однако, если

хотите, я с удовольствием скажу вам на свой лад, но только не в лад вашим

речам, чтобы не показаться смешным. Решай же, Федр, нужна ли тебе еще и такая

речь, где об Эроте будет сказана правда, и притом в первых попавшихся, взятых

наугад выражениях.

Тут Федр и все прочие стали просить его, чтобы он говорил так, как находит

нужным.

- В таком случае, Федр, - сказал Сократ, - позволь мне задать несколько

вопросов Агафону, чтобы начать речь, уже столковавшись с ним.

- Разрешаю, - сказал Федр, - спрашивай.

/Речь Сократа: цель Эрота - овладение благом/

И Сократ, продолжал Аристодем, начал примерно так:

- Ты показал в своей речи поистине прекрасный пример, дорогой Агафон, когда

говорил, что прежде надо сказать о самом Эроте и его свойствах, а потом уже о

его делах. Такое начало очень мне по душе. Так вот, поскольку ты прекрасно и

даже блестяще разобрал свойства Эрота, ответь-ка мне вот что. Есть ли Эрот

непременно любовь к кому-то или нет? Я не спрашиваю, любовь ли это, скажем, к

отцу или матери - смешон был бы вопрос, есть ли Эрот любовь к матери или

отцу, - нет, я спрашиваю тебя так, как спросил бы ну, например, об отце: раз

он отец, то ведь он непременно доводится отцом кому-то? Если бы ты захотел

ответить на это правильно, ты бы, вероятно, сказал мне, что отец всегда

доводится отцом дочери или сыну, не так ли?

- Конечно, - отвечал Агафон.

Характеристики

Список файлов реферата