Маркс. О человеке (Рукописи 1844 года) (1092748), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

общественное пользование. Человеческая сущность природы существует только для

общественного человека; ибо только в обществе природа является для человека

звеном, связывающим человека с человеком, бытием его для другого и бытием

другого для него, жизненным элементом человеческой действительности; только в

обществе природа выступает как основа его собственного человеческого бытия.

Только в обществе его природное бытие является для него его человеческим бытием

и природа становится для него человеком. Таким образом, общество есть

законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение

природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы.

Общественная деятельность и общественное пользование существуют отнюдь не

только в форме непосредственно коллективной деятельности и непосредственно

коллективного пользования, хотя коллективная деятельность и коллективное

пользование, т. е. такая деятельность и такое пользование, которые проявляются и

утверждают себя непосредственно в действительном общении с другими людьми,

окажутся налицо всюду, где вышеуказанное непосредственное выражение

общественности обосновано в самом содержании этой деятельности или этого

пользования и соответствует его природе.

Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью, —

деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в

непосредственном общении с другими, — даже и тогда я занят общественной

деятельностью, потому что я действую как человек. Мне не только дан, в качестве

общественного продукта, материал для моей деятельности — даже и сам язык, на

котором работает мыслитель, — но и мое собственное бытие есть общественная

деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для

общества, сознавая себя как общественное существо.

Мое всеобщее сознание есть лишь теоретическая форма того, живой формой чего

является реальная коллективность, общественная сущность, но в наши дни всеобщее

сознание представляет собой абстракцию от действительной жизни и в качестве

такой абстракции враждебно противостоит ей. Поэтому и деятельность моего

всеобщего сознания как таковая является моим теоретическим бытием как

общественного существа.

Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять “общество”,

как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое

проявление его жизни — даже если оно и не выступает в непосредственной форме

коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, — является

проявлением и утверждением общественной жизни. Индивидуальная и родовая жизнь

человека не являются чем-то различным, хотя по необходимости способ

существования индивидуальной жизни бывает либо более особенным, либо более

всеобщим проявлением родовой жизни, а родовая жизнь бывает либо более особенной,

либо всеобщей индивидуальной жизнью.

Как родовое сознание, человек утверждает свою реальную общественную жизнь и

только повторяет в мышлении свое реальное бытие, как и наоборот, родовое бытие

утверждает себя в родовом сознании и в своей всеобщности существует для себя как

мыслящее существо.

Поэтому, если человек есть некоторый особенный индивид и именно его особенность

делает из него индивида и действительное индивидуальное общественное существо,

то он в такой же мере есть также и тотальность, идеальная тотальность,

субъективное для-себя-бытие мыслимого и ощущаемого общества, подобно тому как и

в действительности он существует, с одной стороны, как созерцание общественного

бытия и действительное пользование им, а с другой стороны — как тотальность

человеческого проявления жизни.

Таким образом, хотя мышление и бытие и отличны друг от друга, но в то же время

они находятся в единстве друг с другом.

Смерть кажется жестокой победой рода над определенным индивидом и как будто

противоречит их единству; но определенный индивид есть лишь некое определенное

родовое существо и как таковое смертен.

4) Подобно тому как частная собственность является лишь чувственным выражением

того, что человек становится в одно и то же время предметным для себя и вместе с

тем чужим для самого себя и бесчеловечным предметом, что его проявление жизни

оказывается его отчуждением от жизни, его приобщение к действительности —

выключением его из действительности, чужой для него действительностью, — точно

так же и положительное упразднение частной собственности, т. е. чувственное

присвоение человеком и для человека человеческой сущности и человеческой жизни,

предметного человека и человеческих произведений, надо понимать не только в

смысле непосредственного, одностороннего пользования вещью, не только в смысле

владения, обладания. Человек присваивает себе свою всестороннюю сущность

всесторонним образом, следовательно, как целостный человек. Каждое из его

человеческих отношений к миру — зрение, слух, обоняние, вкус, осязание- ,

мышление, созерцание, ощущение, желание, деятельность, любовь, словом, все

органы его индивидуальности, равно как и те органы, которые непосредственно по

своей форме есть общественные органы, являются в своем предметном

отношении, или в своем отношении к предмету, присвоением последнего. Присвоение

человеческой действительности (Поэтому человеческая действительность столь же

многообразна, как многообразны определения человеческой сущности и человеческая

деятельность.), ее отношение к предмету, это — осуществление на деле

человеческой действительности, человеческая действенность и человеческое

страдание, потому что страдание, понимаемое в человеческом смысле, есть

самопотребление человека.

Частная собственность сделала нас столь глупыми и односторонними, что

какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т. е.

когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем,

едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т. д., — одним словом, когда

мы его потребляем, — хотя сама же частная собственность все эти виды

непосредственного осуществления владения в свою очередь рассматривает лишь как

средство к жизни, а та жизнь, для которой они служат средством, есть жизнь

частной собственности — труд и капитализирование.

Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех

этих чувств — чувство обладания. Вот до какой абсолютной бедности должно было

быть доведено человеческое существо, чтобы оно могло породить из себя свое

внутреннее богатство. (О категории обладания см. статью Гесса в сборнике

“Двадцать один лист” 60.)

Поэтому уничтожение частной собственности означает полную эмансипацию всех

человеческих чувств и свойств; но оно является этой эмансипацией именно потому,

что чувства и свойства эти стали человеческими как в субъективном, так и в

объективном смысле. Глаз стал человеческим глазом точно так же, как его объект

стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека.

Поэтому чувства непосредственно в своей практике стали теоретиками. Они имеют

отношение к вещи ради вещи, но сама эта вещь есть предметное человеческое

отношение к самой себе и к человеку (Я могу на практике относиться к вещи

по-человечески только тогда, когда вещь по-человечески относится к человеку.), и

наоборот. Вследствие этого потребность и пользование вещью утратили свою

эгоистическую природу, а природа утратила свою голую полезность, так как польза

стала человеческой пользой.

Точно так же чувства и наслаждения других людей стали моим собственным

достоянием. Поэтому, кроме этих непосредственных органов, образуются

общественные органы, в форме общества. Так, например, деятельность в

непосредственном общении с другими и т. д. стала органом проявления моей жизни и

одним из способов усвоения человеческой жизни.

Ясно, что человеческий глаз воспринимает и наслаждается иначе, чем грубый

нечеловеческий глаз, человеческое ухо — иначе, чем грубое, неразвитое ухо, и т. д.

Мы видели, что человек не теряет самого себя в своем предмете лишь в том случае,

если этот предмет становится для него человеческим предметом, или опредмеченным

человеком. Это возможно лишь тогда, когда этот предмет становится для него

общественным предметом, сам он становится для себя общественным существом, а

общество становится для него сущностью в данном предмете.

Поэтому, с одной стороны, по мере того как предметная действительность повсюду в

обществе становится для человека действительностью человеческих сущностных сил,

человеческой действительностью и, следовательно, действительностью его

собственных сущностных сил, все предметы становятся для кого опредмечиванием

самого себя, утверждением и осуществлением его индивидуальности, его предметами,

а это значит, что предметом становится он сам. То, как они становятся для него

его предметами, зависит от природы предмета и от природы соответствующей ей

сущностной силы; ибо именно определенность этого отношения создает особый,

действительный способ утверждения. Глазом предмет воспринимается иначе, чем

ухом, и предмет глаза — иной, чем предмет уха. Своеобразие каждой сущностной

силы — это как раз ее своеобразная сущность, следовательно и своеобразный способ

ее опредмечивания, ее предметно-действительного, живого бытия. Поэтому не только

в мышлении, но и всеми чувствами человек утверждает себя в предметном мире.

С другой стороны, со стороны субъективной: только музыка пробуждает музыкальное

чувство человека; для немузыкального уха самая прекрасная музыка не имеет

никакого смысла, она для него не является предметом, потому что мой предмет

может быть только утверждением одной из моих сущностных сил, следовательно, он

может существовать для меня только так, как существует для себя моя сущностная

сила в качестве субъективной способности, потому что смысл какого-нибудь

предмета для меня (он имеет смысл лишь для соответствующего ему чувства)

простирается ровно настолько, насколько простирается мое чувство. Вот почему

чувства общественного человека суть иные чувства, чем чувства необщественного

человека. Лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа

развивается, а частью и впервые порождается, богатство субъективной человеческой

чувственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, — короче говоря,

такие чувства, которые способны к человеческим наслаждениям и которые утверждают

себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и

так называемые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и т. д.), —

одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, — возникают лишь

благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной природе.

Образование пяти внешних чувств — это работа всей предшествующей всемирной

истории. Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребности,

обладает лишь ограниченным смыслом. Для изголодавшегося человека не существует

человеческой формы пищи, а существует только ее абстрактное бытие как пищи: она

могла бы с таким же успехом иметь самую грубую форму, и невозможно сказать, чем

отличается это поглощение пищи от поглощения ее животным. Удрученный заботами,

нуждающийся человек нечувствителен даже по отношению к самому прекрасному

зрелищу; торговец минералами видит только меркантильную стоимость, а не красоту

и не своеобразную природу минерала; у него нет минералогического чувства. Таким

образом, необходимо опредмечивание человеческой сущности — как в теоретическом,

так и в практическом отношении, — чтобы, с одной стороны, очеловечить чувства

человека, а с другой стороны, создать человеческое чувство, соответствующее

всему богатству человеческой и природной сущности.

Характеристики

Список файлов учебной работы