Абдуллина А.Р. - Хрестоматия по философии (учебное пособие для высших учебных заведений) (1092685), страница 30
Текст из файла (страница 30)
То необходимо назвать то, к чему оно относится.
[Ответ Нагарджуны]
60
«Допустим, самосущее есть,
Но, может быть, его нет у дхармо-частиц».
Таково высказанное возражение.
Но оно не является возражением [против нас].
[Возражение оппонента мадхьямики]:
11
Поскольку отрицание: «В доме нет горшка»,
Видимо, относится к чему-то существующему,
Постольку и это твое отрицание самосущего
Относится к чему-то существующему.
[Ответ Нагарджуны]:
61
Если отрицается только нечто существующее,
То тогда установлена и эта пустотность,
Ибо и вы отрицаете бессамосущность
Существующих существований.
62
Если же ты отрицаешь пустотность
И [считаешь], что эта пустотность не существует,
То тогда отвергается и такое твое высказывание: «Можно отрицать только существующее».
63
Я же, [мадхьямик], ничего не отрицаю,
И [для меня] нет ничего отрицаемого.
Следовательно, ты, [не-мадхьямик], клевещешь на меня,
Заявляя: «Ты отрицаешь».
[Возражение оппонента мадхьамики] :
12
Допустим, что это самосущее не существует,
Тогда как же оно отрицается этим твоим высказыванием?
Ведь отрицание несуществующего
Доказывается без слов.
[Ответ Нагарджуны]:
64
Он сказал: «Высказывание, отрицающее несуществующее,
Доказывается без слов».
Здесь само слово «несуществующее» дает понять,
Что оно [ничего] не устраняет.
[Возражение оппонента мадхьямики]:
13
Как тщетны [усилия] глупцов
Увидеть воду в мираже,
Так же напрасно было бы [стремление] увидеть несуществующее,
Которое еще и отрицается.
14
Но ведь если так на самом деле, то имеет место быть
Следующая шестерка [понятий]:
Восприятие (граха), воспринимаемое и воспринимающий,
А также отрицание, отрицаемое и отрицающий.
15
Допустим, нет восприятия, нет воспринимаемого
И нет воспринимающих.
Но тогда ведь нет и отрицания,
Отрицаемого и отрицателей.
16
Раз нет отрицания, отрицаемого
И отрицателей, то тем самым
Устанавливаются все существования
И их самосущее.
[Ответ Нагарджуны]:
65
Ты предпринял большое исследование,
Взяв мираж в качестве примера.
Выслушай же здесь и основание,
Позволяющее считать этот пример годным.
66
Если бы восприятие было сродни самосущему,
То оно не возникало бы взаимозависимо.
Но ведь это восприятие взаимозависимо,
И именно поэтому оно есть пустота.
67
Если бы восприятие соответствовало самосущему,
Кто бы отвергал это восприятие?
Такой же подход применим и к остальным [пяти понятиям].
Следовательно, это [возражение оппонента появилось из-за] непонимания.
[Возражение оппонента мадхьямики]:
17
Твое, [мадхьямика], логическое основание (хету) не установлено.
Каково же тогда основание,
Коль самосущего нет?
У безосновательного довода нет доказательства.
18
Если ты, [мадхьямик], выдвигаешь
Безосновательный довод отвержения самосущего,
То и я вправе утверждать
Бытие самосущего без основания.
19
Если допустить, что бытие основания есть
Существование, лишенное самосущего, то это неправильно.
Ибо нигде в мирах нет существования,
Которое бы не имело самосущего.
[Ответ Нагарджуны]:
68
Ответ по поводу отсутствия логического основания
Такой же, как и данный ранее,
При опровержении возражения
Относительно примера с миражом.
[Возражение оппонента мадхьямики]:
20
Неверно утверждение, что вначале
Отрицание, а затем отрицаемое,
Так же как неверно, что оно после или одновременно.
Следовательно, самосущее реально существует.
[Ответ Нагарджуны]:
69
Логическое основание, которое верно для трех времен,
Отвергается подобно уже отвергнутому основанию.
В отношении трех времен признается
Противоположное логическое основание знатоков пустотности.
70
Все значения созревают у того,
У кого созревает эта пустотность.
У кого же пустотность не созревает,
У того ничего не созревает.
[Заключительная строфа]:
Я преклоняюсь пред несравненным Просветлённым (Буддой),
Который учил, что пустотность,
Взаимозависимое происхождение и Срединный путь (мадхьяма- пратипад)
Равнозначны (эка-артха).
ТАКОВО СОДЕРЖАНИЕ СТРОФ УЧИТЕЛЯ НАГАРДЖУНЫ.
II век.
Перевод с санскрита В.П. Андросова
Нагарджуна. Рассмотрение разногласий // Андросов В. П. Буддизм Нагарджуны: Религиозно- философские трактаты. – М.: Восточная литература, 2000. – С. 302–338.
Хайдеггер М.
НИСПАДЕНИЕ КАК ОСНОВНОЕ ДВИЖЕНИЕ ВОТ-БЫТИЯ
а) молва
Как речь, молва имеет бытийную тенденцию открытия; в этом смысле повседневная растолкованность живет в молве. Формы молвы весьма разнообразны, но все они суть формы специфического бытия-в-мире: вот-бытие идет навстречу "некто", и "некто" перенимает то, что вот-бытие считает собственными событиями — событиями, в которых оно решает, как ему быть. Сегодня особенно легко продемонстрировать это бытие способом "некто"'.
Сегодня на конгрессах принимают решения насчет метафизики или еще более высоких материй. Все, что нужно сделать первым делом вносится в повестку дня: что ни день, люди собираются вместе, и каждый ждет, чтобы Другой что-нибудь сказал; что не сказано, то не имеет никакого веса, ибо некто успел высказаться. Если все выступающие ораторы мало что смыслят в деле, то считается, что множество непониманий в сумме так-таки даст хоть какое-то понимание. Сегодня есть люди, которые переезжают с конгресса на конгресс и полагают, что при этом действительно что-то происходит, и что они действительно что-то делают; в сущности, увиливая от работы, люди ищут в молве прибежище для своей, конечно, неосознанной беспомощности. Не следует воспринимать характеристику данного феномена как моральную проповедь или что-то в этом роде, для подобных вещей здесь не место. Наша задача — только указать на феномен, на возможность, имеющую конститутивное значение для структуры вот-бытия. Не нужно думать, что наше время особо отмечено этим феноменом. Античная софистика в своей сущностной структуре была тем же самым, хотя в чем-то она, вероятно, была не столь безрассудна. Мнимая занятость опасна прежде всего потому, что при этом некто пребывает bona fide, т.е. полагает, что все обстоит наилучшим образом, и люди обязаны участвовать в конгрессах. Эта своеобразная форма молвы, целиком и полностью подчиняющая себе вот-бытие в бытии-друг-с-другом, представляет собой функцию открытия, но только в примечательном модусе сокрытия.
Для того чтобы речь могла скрывать, истолковывать что-то дефективным образом, "вовсе не требуется явного намерения обмануть, сознательно выдать в речи одно за другое: уже беспочвенного проговаривания и пересказа достаточно, чтобы модифицировать бытийный смысл речи – истолкование как формирование открытости — – в сокрытие. Молва, поскольку она всегда обращается к вещи без ее изначального понимания, всегда и изначально является скрывающей сама по себе. Как сообщение, молва ставит какое-либо воззрение или мнение впереди раскрытой или раскрываемой вещи. Дефективный модус размыкания мира представляет собой его загораживание, а соответствующий модус сокрытия расположенности — искажение. Когда определенные формы настроения, чувствования выставляются напоказ, образуется расположенность, котора искажает данное вот-бытие, превращая его в другое, так что в бытии-при-себе-самом вот-бытие уже не совпадает с самим собой и не является тем, что оно есть собственно. Загораживание и искажение суть модусы ниспадения истолкования, а вместе с тем и открытости вот-бытия.
Молва более скрывает, чем открывает. Она скрывает, прежде всего постольку, поскольку задерживает открытие, а именно в силу мнимой уже-открытости, которая ей присуща. Поскольку вот-бытие прежде всего пребывает в "некто", последнее же имеет свою растолкованность в молве, постольку именно в бытийной тенденции вот-бытия к "некто" показывает себя тенденция к сокрытию. И коль скоро это сокрытие происходит вопреки всем отчетливым намерениям, в ней и в тенденции к нему проявляется бытийная структура вот-бытия, данная вместе с самим вот-бытием. В сокрытии, которое обнаруживает само вот-бытие, дает о себе знать своеобразный способ существования, который мы обозначим как оттеснение вот-бытия от себя самого – оттеснение от его собственной изначальной расположенности и разомкнутости. Назовем этот способ бытия, заключающийся в том, что вот-бытие в своем бытии как повседневности оттесняет себя от себя от себя самого, ниспадением.
Термин «ниспадение» обозначает определенное бытийное движение в свершении вот-бытия, и опять же его не следует понимать в оценочном смысле, как если бы он маркировал нечто вроде привходящего дурного качества вот-бытия, на которое можно было бы посетовать, и которое, может быть, будет устранено на более высокой ступени культурного прогресса человечества. Так же, как открытость, со-бытие и бытие-в, ниспадение представляет собой конститутивною бытийную структуру вот-бытия, а именно специфический феномен бытия-в, в котором вот-бытие всегда имеет свое бытие ближайшим образом. Тому, кто придерживается ориентации на "между" миром и вот-бытием, пребывание в модусах "некто" и молвы покажется безопорным и шатким состоянием этого бытия. Между тем, эта безопорность есть именно то, что образует самую прочную повседневность вот-бытия, — модус, ниспадения, в котором вот-бытие теряет себя самое.
b) Любопытство
Второй модус безопорности обнаруживается в другом способе существования вот-бытия – в любопытстве.
Как было сказано, истолкование, как формирование открытости, представляет собой первичное познание. Открытость имеет конститутивное значение для бытия-в. Всякая озабоченность как таковая, поскольку она аппрезентирует разомкнутый окружающий мир (мир труда) в его отсылках, представляет собой открытие и столкование. Озабоченность на что-то ориентируется и чем-то направляется. Озабоченость, забота которой закреплена в некотором "ради-чего", и которая движется в «для-того-чтобы», направляется осмотрительностью. Осмотрительность, ориентированная на присутствие заботливости, задает ход и средства осуществления, подходящий случай и "свое" время для всех дел, за которые мы принимаемся и для всех замыслов, которые мы исполняем. Эта зримость, присущая осмотрительности, представляет собой сформировавшуюся возможность озабоченного открытия, видения. При этом видение не сводится к видению глазами, в нашем использовании этот термин вообще не имеет первичной связи с чувственным внятием, но обозначает озабоченную и заботящуюся аппрезентацию в широком смысле.
Уже Августин обратил внимание на это своеобразное преимущество видения перед прочими формами внятия, хотя в конечном счете не сумел прояснить этот феномен. Так, в своих Сопfеssionеs, обсуждая concupiscentia jculorum, так называемую "похоть очей", он говорит: Ad oculos enim videre proprie pertinet, видение принадлежит собственно глазам. Utimur autem hoc verbo etiam in ceteris sensibus cum eos ad cognoscendum intendimus. Но мы применяем это слово "видеть" также и к другим чувствам, а именно когда они дают нам какое-нибудь знание. Neque enim dicimus: audi quid rutilet; aut, olfac quam niteat; aut, gusta quam splendeat; aut, palpa quam fulgeat: videri enim dicuntur haec omnia. Мы ведь не говорим: "послушай, как это отливает красным", или "понюхай, как блестит", или "отведай, как ярко", или "потрогай, как сверкает"; во всех этих случаях мы говорим «смотри», говорим что все это видно. Dicimus autem non solum, vide quid Iuceat, quod soli oculi sentire possunt, мы ведь говорим не только: «посмотри, как светится», что доступно только глазам, sed etiam, vide quid sonet; vide quid oleat, vide quid sapiat, vide quam durum sit. Мы говорим также: «смотри, как звенит», «смотри, как пахнет», «посмотри, какой в этом вкус», «посмотри, как это твердо». Ideoque generalis experiential sensuum concupiscentia sicut dictum est oculorum vocatur, quia videndi officium in quo primatum oculi tenent, etiam ceteri sibi de similitudine usurpant,cum aliquid cognitionis explorant. Поэтому чувственное познание вообще называется «похотью очей», ибо если дело идет о познании, то и другие чувства в силу известного сходства присваивают себе обязанность видеть, принадлежащую прежде всего глазам. Другие чувства в известной мере присваивают себе этот способ осуществления внятия, поскольку дело идет о cognitio, о постижении чего-либо. Здесь становится ясно, что в плане внятия видение имеет преимущество, и поэтому его смысл не сводится к одному только внятию глазами; видение отождествляется здесь с постижением, что имело место уже у греков. Августин не пытается прояснить само это преимущество видения и не исследует его роль в бытии вот-бытия, хотя и высказывает в этом фрагменте ряд глубоких соображений о сущности concupiscentia oculorum.
Нечто подобное мы находим и в античной философии. Трактат, который в собрании произведений Аристотеля, посвященных онтологии, стоит на первом месте, начинается со следующего положения: В бытии человека сущностным образом заложена забота о видении. Этим положением Аристотель начинает свою «Метафизику», где, собственно, оно трактуется превратно, но как бы то ни было, именно этим положением он начинает свое вводное исследование, имеющее целью выяснить происхождение теоретической позиции (Verhaltens) человека, как ее тогда видели греки. Так вот, у Аристотеля именно любопытство оказывается той изначальной позицией, которая мотивирует теоретическую пози, разумеется, только в греческом смысле. Это, конечно, односторонняя интерпретация, но она мотивирована греческим способом рассмотрения вещей. Для нас существенно только то, что (которое нельзя переводить как "знание") действительно имеет конститутивное значение для человека.