Неоавангардистская поэзия
Неоавангардистская поэзия
Неоавангардизм играл двойную роль в искусстве 1950-80-х годов. Во-первых, он был фактором разложения языка официальной литературы, во-вторых, нащупывал новые возможности художественного творчества. В условиях андеграунда был создан большой пласт неоавангардных произведений. Неоавангардисты стремились вернуть форме активное творящее значение. Они перестраивают существующую образную парадигму, всё более приближая её к мышлению современного человека. Неоавангардисты не составляли единого течения, но, как правило, объединялись небольшими группами: СМОГ, «Палиндром», «Хеленкуты» и другие. Кроме того, существовали поэты-одиночки, например, Геннадий Айги.
В отличие от зачинателей авангардизма, акцентировавших своё первородство, отказ от культурного наследия, новое поколение авангардистов демонстрирует свою приверженность к традициям русского и зарубежного авангарда. В их среде царит культ отцов авангарда. Айги выражает своё преклонение перед Малевичем, Лисицким, Хлебниковым, Хармсом. Соснора особенно выделяет для себя раннего Маяковского, Вс. Некрасов – обэриутов. Ощутив себя в духовном вакууме, поэт ищет опору в прошлом. Неоавангардистам близок дух радикального обновления поэтического творчества, но разрушительное начало у них более умеренное, чем у их предшественников. В их произведениях можно обнаружить перекрёстное взаимодействие традиций футуризма, имажинизма, сюрреализма, абсурдизма – течений, при жизни враждовавших друг с другом. Синтез, к которому многие приходят, и позволяет говорить о новой генерации авангардизма.
В творчестве авангардистов 1910-20-х годов силён культ начала. У неоавангардистов же царит культ возрождения, ощущение неофитов, открывших затонувшую Атлантиду, участвующих в раскопках Трои. Авангардисты прежние стремились интегрироваться в окружающую действительность, хотели, чтобы искусство вышло из музеев на улицы, чтобы были эстетизированы предметы быта. Неоавангардисты, напротив, духовно дистанцируются от окружающей действительности, уходят в андеграунд, социум в социуме. Зачастую неоавангарду присуща демонстративная элитарность, отношение к искусству как форме выживания, самореализации. Это искусство самоутверждалось в своей отверженности. Неоавангардисты предпочитают два типа поэтов: 1) чистые поэты, которые живут только в мире искусства и творчества, которых не касаются вопросы политики; 2) «антипоэты», которые в комедийных целях, каждый по-своему, ломают язык официальной культуры. Жизнь представителей андеграунда олитературивается, разыгрывается. Это и форма знакомства с созданным другими, и форма своеобразной рекламы. Конечно, бросается в глаза то обстоятельство, что русский авангардизм 1910-20-х предлагал глобальные проекты преображения мира: Хлебников пытался выяснить ритм мировой истории, предлагался глобальный проект технократического и социального изменения мира, проект единого языка. От всего этого неоавангардисты отказываются, они охладели к утопиям (проекты – это интересно, но о них неплохо разве что читать). Их задача – спасение самого русского языка, чрезвычайно забюрократизированного, заштампованного, изгаженного в годы советской власти. Слово перестало обозначать то, что значило прежде. «Несмотря на нетрадиционные формы его поэзии, пафос его творчества состоит в борьбе за традиционный русский язык» (о Вс. Некрасове).
Прежние авангардисты активно разъясняли суть своего творчества через манифесты. Для неоавангардистов это нехарактерно. Когда Губанов издал манифест СМОГ, это закончилось трагически. Попытки теоретического осмысления начались гораздо позже, в отрыве от практики.
Стремление обновить язык шло по нескольким направлениям. Одним из них было стремление к крайнему эзотеризму и герметизму языка как определяющему качеству. Это действительно было искусство для посвящённых, владеющих тайным языком культуры, для эрудитов, для элиты. Активная работа со словом, повышение знаковой роли его, активная нагрузка на каждый стих – вот основные черты поэзии неоавангардистов.
В годы советской власти считалось, что полностью завершил своё существование футуризм. На самом деле это не так: продолжали жить до 1960-х годов кое-кто из футуристов (Кручёных), да и традиция жила, например, в творчестве Сосноры, который напомнил о важности слово- и образотворчества, фоники, рифмы. В своих произведениях он активно играет со значением и звучанием слова. Главная цель этой игры отнюдь не формалистическая, её цель – сгущение смыслов. Соснора любит сдвоенные и тройные созвучия рядом стоящих слов, активно прибегает к паронимии. Немаловажная роль придаётся звукосимволизму, подзабытому в официальной литературе: «В Кунсткамере – покуда не в аду». Звук [у] здесь наделён ореолом уныния, грусти. Специфическим открытием Сосноры стали окказионализмы, созданные способом сложения двух и более слов, каждое из которых является окказионализмом. Происходит приращение значений, обновление взгляда на вещи, освежение поэтического языка.
Соснора получил широкую известность за рубежом. Во всех энциклопедиях мира по русскому авангарду он представлен. За рубежом у него выходит 20 поэтических книг. В то же время на родине он никому не известен, его имя никому ничего не говорит. Лучшие его тексты в годы гласности были собраны в книге «Возвращение к морю».
Некоторые представители неоавангардизма, следующие традиции футуризма, стремились актуализировать функцию отдельной буквы, показать её значимость для литературного текста. Елена Коцюба актуализирует функцию каждой отдельной буквы в «Азбуке». Станислав Красовицкий, когда ему не хватало букв, придумывал новые знаки и тем самым в каком-то смысле обновлял язык.
Рекомендуемые материалы
Своих последователей обрёл не только футуризм, но и давно похороненный имажинизм. Как о младоимажинисте можно говорить о Леониде Губанове. Хотя он полностью не прошёл мимо обретений футуризма. «Губанов наполнен поэзией буквально как губка». Важнейшее свойство его стиля – интертекстуальность. Стих Губанова в основном бессюжетен, его движет эмоциональная энергия, рождающая цепь ассоциаций. По преимуществу это ассоциации культурно-исторического характера. Губановскому стиху присуща сгущённая ассоциативно-метафорическая образность. Это позволяет, по мысли автора, выявить уникальность его личного взгляда на мир. Метафора Губанова выводит слово из автоматизма восприятия и закрепляет за ним новый ореол.
Вам также может быть полезна лекция "47.Понятие о цельности и законченности действия в трагедии".
Стихотворение «Царское село» (посвящённое Бродскому) – как бы исповедь поэта. «Я умилён, как Гумилёв за три минуты до расстрела». У Губанова сильны суицидальные мотивы, обретшие своеобразную трактовку. Это не знак бессилия человека, оказавшегося в невозможных обстоятельствах жизни, а напротив, знак вызова. Губанов даёт понять, что никогда не примирится с существующей системой, лучше покончит с собой, но останется человеком нравственно не сломленным.
Книга стихотворений и поэм «Я сослан к музам на галеры» Губанова вышла с большим опозданием.
Эзотерический, сложный, понятный только посвящённым язык использует в своих текстах Геннадий Айги. Большая часть его текстов – метафизические пейзажи, не реальные, а созданные его воображением, которые ему хотелось бы мыслить существующими в мире ином. Этот автор скрестил в своей поэзии традиции символизма и футуризма, кроме того, вообще для него характерна идея культурного синтеза. Он скрещивает традиции русской, французской, чувашской поэзии (сам по происхождению чуваш). Из чувашской поэзии проистекает шаманская медитативность некоторых его текстов. Из французских символистов он взял повышенную музыкальность и осуществляет синтез поэзии и музыки. По сравнению с символистами начала века, Айги использует другой тип музыки. Он ориентируется на музыку двадцатого века, нововенскую школу, композиторы которой (Шёнберг, Веберн) стали впервые уделять большое значение паузе, наделив её эстетическим значением. Для Айги характерно стремление дать почувствовать читателю тишину, которую, оказывается, можно донести и показать человеку в словах-образах. У Айги сильна медитативность, стремление воспеть тишину как синоним покоя, мира в душе человека, устремлённости к небесному и прекрасному. Чтобы воспроизвести паузы, аналогичные музыкальным, Айги пользуется пробелами между строками, которые задерживают бег глаз по строчкам. У него много тире и нетрадиционных сочетаний с тире, очень активно он поэтизирует устремлённость к высоте, к небу как символу идеальной духовной жизни. Образ неба – один из центральных у Айги. В стихотворении «Казимиру Малевичу», давая представление о наиболее ценимых им предшественниках, Айги показывает, что каждый из них смог преодолеть земное притяжение, «вспахать и засеять» собственное духовное поле. «Восходят поля к небу. У каждого поля есть направление к каждой звезде».
Россия предстаёт в текстах Айги как «богокостёр», искры которого, подчёркивает поэт, не взлетают в небо, а слабо тлеют. Поэт ценит всех своих соотечественников, кто стремится поддерживать этот огонь.
Айги был хорошо известен за рубежом, а в свою страну пришёл с большой задержкой. Его стихотворения и теоретические размышления представлены в книгах «Разговор на расстоянии» и «Здесь».
Лианозовскую группу характеризуют как постобэриутов: Холин, Сапгир, Вс. Некрасов, примыкал Лимонов (по возрасту был ближе к смогистам). Лианозовцы восприняли и преобразовали такие принципы обэриутской поэтики, ка примитивизм, ирония, игра, благодаря чему стремились создать неотретушированный образ советской действительности. Слово деиделогизируется, в стих входит конкретика жизни.
