Признаки мистического опыта

Вопрос 2. Признаки мистического опыта.

            Книга Джеймса до сих пор остается непревзойденной по про­никновению в тайны мистического опыта. Попытка выявить признаки мистики, к сожалению, не получила в последующей традиции столь глубокого подхода. Вероятно, пер­воначальный смысл был связан с обетом хранить молчание, быть посвященным в мистерии. Во времена классической Греции сама тайна, которая скрывалась от посторонних, называлась мисти­кой. Однако мистика имеет и более узкий смысл. В толковании Джеймса под мистикой подразумевается такой тип религии, который подчеркивает непосредственное общение с Богом, ин­тимное сознание божественного присутствия. Мистика — это религия в ее наиболее напряженной и живой стадии. Такой же точки зрения придерживался позже и немецкий социолог Макс Вебер. Немецкий мистик Р. Штейнер также писал о неизреченности как признаке мистического опыта. В своих работах Р. Штейнер подробно описывает тайный смысл мистерий как феноменов культуры. Мир, окружающий человека, обычно обладает для него стату­сом реальности. Человек осязает, слышит и видит процессы этого мира. То же, что возникает в душе, не является для него действительностью. Но бывает и так, что люди называют реаль­ными именно те образы, которые возникают в их духовной жизни. В человеке есть нечто, что вначале препятствует ему видеть духовными очами. Когда посвященные вспоминают, как они проходили через опыт мистерий, они ссылаются именно на эти трудности. Мистический опыт неадекватен земному. Неизреченность как признак мистического опыта связана вовсе не с тем, что он укоренен в чувственной природе человека. Скорее, можно говорить о том, что сам этот опыт не имеет конкретных аналогов в земной жизни. Специфика мистических переживаний иная, нежели обычные повседневные впечатления бытия. В них нет различения эмоционального и рационального, ибо этот универсальный опыт целостен, неразделим. Интуитивность — второй признак мистического опыта. Однако можно ли этот признак считать базовым? Ведь интуиция сопровождает и научное творчество, которое едва ли кто может причислить к области мистики. Большинство научных открытий совершается, как известно, самым непредвиденным способом. Рефлексивное мышление дей­ствительно тесно связано с творческим порывом. Как показывают эти примеры, без интуиции не может быть человеческого искания истины... Но какова ее собственная роль в обостренном осознании реальности? Выходит, она годится только как подпорка? Не будь разума, она явилась бы слепым поводырем. Интуиция, стало быть, дополняет интеллект, но при этом не может соперничать с ним в постижении мира. Как самостоятельное средство познания интуиция не обладает важ­нейшими свойствами, которыми можно характеризовать интел­лект. Более того, по мнению Джеймса, она идет вразрез с умозаключениями рассудка. Однако сочетание нашей интуиции и разума могло создать такие великие мировые учения, как буд­дийская и католическая философии. Непосредственное, интуи­тивное убеждение таится в глубине нашего духа, а логические аргументы — только поверхностное проявление его... В трансе возможны настоящие метафизические откровения. Уже давно интуицию признали базисным природным даром человека, фантазируя, предвосхищая события, он как бы реали­зует собственную природу.

В современной философии проблема соотношения интуиции и разума обсуждается довольно широко. Много пишут, напри­мер, о сопоставлении науки и искусства, интеллекта и творчест­ва. О чем идет речь? Разум не может претендовать на абсолют­ную истину, но тем не менее результаты его деятельности объек­тивны, тогда как интуиция предельно субъективна. (Джеймс напоминает об общеобязательности выводов разума.) Художест­венное творчество в известной мере вневременно. Не случайно, скажем, Стендаль или Ван Гог, хотя и отвергали расхожие стан­дарты общества, в котором они жили, в то же время болезненно воспринимали кардиограмму собственной популярности. Обще­ственное мнение могло свести к нулю ценность их фантазий, — это они понимали прекрасно. Означает ли это, что великие творения науки и искусства в чем-то сходны? Несомненно. Однако, согласно современным взглядам, между ними остается существенное различие. Научное творчество выстраивается по непреложной логике собственного развития. Открытие, подготовленное теоретическим прогрессом, по существу, ждет своего автора.  Кроме того, Джеймс указывает на два других признака (по­мимо неизреченности и интуитивности) мистического опыта, которые, по его мнению, нельзя рассматривать как базовые. Они менее значительны, чем первый, хотя и часто встречаются. Один из них кратковременность. Мистические состояния не бывают длительными. После их исчезновения трудно воспроизвести их в памяти. Однако после многочисленных возвращений они способ­ны обогатить и расширить душу.

Мистические переживания — это как бы кратковременный рейд в иное бытие. Оно не может продолжаться слишком долго. Бездеятельность воли — таков по Джеймсу, четвертый при­знак мистического опыта. Мистик начинает ощущать свою волю как бы парализованной или даже находящейся во власти какой-то высшей силы. Обладает ли мистическое переживание этим свойством? Возможно, хотя сам же философ подчеркивает, что проникнуть в мистический экстаз иногда можно только с помо­щью волевых усилий. В современных экспертизах встречаются факты, когда человек, захваченный мистическим опытом, демон­стрирует волевые импульсы. Например, усопший хочет вернуть­ся к жизни, и Светоносное существо отпускает его... Как нам представляется, признаки мистического опыта, ука­занные Джеймсом, не столько демонстрируют его природу, сколько эмпирически описывают его для тех, кто не погружен в подобное состояние. Впрочем, философ и сам обозначает избран­ную им методику анализа религиозных феноменов. Он пытается понять их не изнутри, а с точки зрения человеческих потребнос­тей, многообразия жизненного опыта. Однако он справедливо указывает: истина мистического характера существует только для тех, кто находится в экстазе. Она непостижима для людей в ином состоянии.