Структура современного социально-гуманитарного знания
12. Структура современного социально-гуманитарного знания. Проблема разделения и взаимодействия социальных и гуманитарных наук.
Сначала нужно определить, что мы понимаем под термином “социально-гуманитарное знание”. Для многих современных философских концепций (например, у Маркса и Ницше) любое знание обусловливается и определяется социальным бытием и является формой культурно-исторической идеологии. И язык, и предмет любого научного исследования опосредованы феноменами, которые сами могут стать объектами исследования социальных и исторических наук. Поэтому существует не только физика, но и социология физики, не только математика, но и история математики. Для гуманитарной науки, например, ключевой будет не проблема космогенеза, а генезис концепта “природа”, без которого современная физика была бы невозможна. То есть с формальной стороны предметом социально-гуманитарного познания гипотетически может стать любой феномен человеческой культуры, в том числе и сами методы, и концепты научного исследования. “Методы научного мышления, — писали основатели французской социологической школы Эмиль Дюркгейм и Марсель Мосс, — это подлинные социальные институты, возникновение которых может описать и объяснить только социология”.
С содержательной стороны под социально-гуманитарным знанием принято понимать те науки, предметом которых будут всевозможные проявления человеческой культуры и которые немецкой философией определялись как “науки о духе” (в противоположность наукам о природе). На этом принципе основывается разделение науку Генриха Риккерта (на науки о природе и науки о культуре), Вильгельма Дильтея (мир истории и мир природы), Эдмунда Гуссерля (науки о фактах и науки о сущностях) и др. “Дух” может пониматься как в качестве индивидуального, так и в качестве коллективного феномена: в этих случаях мы имеем дело со знаниями, различными по типу, а не по сущности (условно можно сказать, что гуманитарные науки имеют дело с индивидуальными проявлениями духа, например, в авторском искусстве, а социальные — с коллективными, например, в народной культуре). Корпус наук о духе пользуется принципиально иными методами исследования, нежели методы наук о природе. Если для новоевропейского естествознания основным методом получения истин является математическое доказателъст- во, то для наук о духе таким методом будет герменевтика — искусство понимания.
История занимает особое место между естествознанием и науками о духе: если науки о духе выступают нормативными науками (науками “о должном”, т. е. описывают правила, ценности и нормы), то естествознание и история — науки “о сущем” — исследуют мир таким, каков он есть; если предмет естествознания — общие законы природы, то предмет истории — единичные и неповторимые события, как и для большинства наук о духе. Историзм — один из основных принципов современной европейской науки как таковой. Герменевтика как метод наук о духе — от Шлейермахера до Гадамера — видит своей главной целью адекватное понимание чужой субъективности, как индивидуальной (автора художественного текста, исторической личности), так и сверхиндивидуальной (эпохи, культуры, языка).
Однако не во всех проявлениях духа лежат сознательно понятые мотивы действия. В большей части дух (особенно коллективный) действует независимо и помимо воли индивидуумов. В таких случаях говорят об объективациях духа, данных в языке, системах родства, социальной структуре общества и т. п. Такие его проявления можно исследовать и более точными методами, чем методы понимающей психологии или герменевтики. Здесь применяются и сравнение, и статистические методы, и наблюдение, и даже эксперимент.
Традиционно принято считать, что вся содержательная сторона знания присутствовала в первых философских системах в синкретическом виде. Приоритетным предметом исследований первых греческих ученых (которых называли в то время “историками”, “географами”, “физиологами”) была природа. Однако одновременно с первыми натурфилософскими поэмами в Древней Греции появляется, например, и “История” Геродота. Самого Геродота принято называть “отцом” если и не истории (некоторые современные историки не находят у него того, что принято понимать под историей: описания уникальных исторических событий и/или исторических законов), то по крайней мере этнологии. Так что социально-гуманитарное знание стало оформляться как самостоятельный предмет довольно рано.
Этнографические и социальные сведения были, вероятно, не менее востребованными в древнем мире, чем данные о явлениях природы. Знание обычаев, языков, религий, нравов соседей было актуальным для любого народа, встающего на путь исторического бытия. Можно смело утверждать, что уже мифология становится богатым источником для изучения архаических форм социально-гуманитарного знания. Миф в строгом значении слова есть знание о строении мира сакрального и о правилах взаимодействия с ним. Миф дает целостную картину мира, но мира не как противопоставленного человеку объекта, а как субъекта коммуникации и обмена. Боги, духи и мертвые были первыми “соседями” человека, и знание их “привычек”, нравов и языка оказывалось знанием жизненно важным. Поэтому мифологию можно считать не только древним естествознанием, но и древней социологией и этнологией; правильно будет говорить о вычленении натурфилософии из мифологии.
Вместе с этой лекцией читают "4 Теория гидродинамического подобия".
Если у древнегреческих философов социальные и гуманитарные учения и познания были “включены” в натурфилософию, то в эпоху софистов усилиями Протагора, Горгия и Продика создаются предпосылки для выделения некоторых отраслей этого знания в отдельные дисциплины. В первую очередь это касалось риторики, искусства весьма востребованного в демократических Афинах. Уже в “Диалогах” Платона разбираются вопросы, ставшие ключевыми для лингвистики (диалог “Кратил”), политологии (диалог “Государство”), права (“Законы”). Аристотель закладывает основы и перспективы для появления и развития грамматики, риторики, теории литературы, этики, политики и т. д. В дальнейшем сфера социально-гуманитарного знания развивается по пути дифференциации предметов и специализации методов исследования. Благодаря деятельности александрийских и пергамских библиотекарей филология становится самодостаточной дисциплиной и разрабатывает смежные дисциплины — историю, грамматику, риторику, поэтику, текстологию.
Античная эпоха оставила довольно большое количество текстов, имеющих историческое и этнографическое содержание. Геродот, Страбон, Тацит и многие другие античные авторы донесли до нас уникальные сведения о народах и событиях той эпохи. Но главное, что они заложили основы традиции и жанра, в котором продолжали работать в более позднее время средневековые византийские, европейские и арабские философы, политики и историки (Лев Диакон, Константин Багрянородный, Фома Аквинский, Ибн-Фадлан). И дело не ограничивалось описанием и переписыванием ошибочных, с точки зрения современной науки, социологических и исторических материалов. Перу средневекового арабского философа Ибн Халдуна (1332-1406) принадлежит первая попытка создания “науки о культуре”, которая, как и работы Никколо Макиавелли, должна была служить руководством в политической деятельности (не секрет, что и современная этнология складывалась под воздействием колониальной политики). Фома Аквинский (1225/6-1274) в “Сумме теологии” пытается теоретически рационализировать экономическую жизнь. Но самое сильное влияние на становление и развитие социально-гуманитарного знания оказали эпохи Возрождения и Великих географических открытий, когда древность и современность человеческого мира показались во всем своем многообразии и великолепии.
В христианскую эпоху начинает складываться герменевтика как метод филологических и исторических наук. Интерес был пробужден необходимостью толкования священных текстов, и уже на ранних этапах христианские писатели (Ориген, бл. Августин, св. Иероним) разрабатывают некоторые герменевтические принципы и правила, позволяющие видеть в тексте разные смыслы — буквальный, аллегорический и духовный. Однако как научный метод герменевтика складывается под влиянием немецкого протестантизма, вступившего в богословскую полемику с католическим вероучением о соотношении Писания и Предания. Протестантские теологи были согласны с тем тезисом католиков, согласно которому понимание Писания не может быть полным без использования других источников, но не признавали, что единственным источником адекватного понимания может быть только Предание (авторитет традиции). Для исчерпывающего толкования священного текста необходимо обращение к другим литературным и историческим источникам, нужно проводить филологический и текстологический анализ, определять значения слов и понятий, изменившихся в ходе тысячелетий, обращаться к текстам других традиций, а не только христианским, и пр. В дальнейшем методы герменевтического анализа нашли широкое применение для понимания и других культурных текстов, а не только одних лишь религиозных.
Как отмечалось ранее, фундаментом привычного для нас облика социально-гуманитарного знания стал принцип разделения всего корпуса знания на науки о природе и науки о духе. Вопрос о том, возможна ли философия как наука, был краеугольным для размышлений Канта и в позднейшей неокантианской традиции. Но для немецкой философии науки о культуре все-таки продолжали относиться к сфере искусств. “Перевод” их в класс “наук” произошел во 2-й половине XIX в. под непосредственным влиянием позитивизма и марксизма, где социальные и гуманитарные знания стали пониматься как науки об обществе и мышлении (духе), а история стала их базовым методом и источником эмпирических фактов. Философский тип вопрошания о генезисе социально-гуманитарного знания должен отличаться от исторического, ведь философия не спрашивает “Как?”, философия спрашивает “Что?”. Что собой представляет такой вид познания? По-философски вопрос может быть поставлен в трансцендентальном ключе: как возможны “науки о духе”? Каков их главный вопрос? Можно ли его решить, и если можно, то какими средствами? Почему у этих наук возникают трудности принципиального порядка, трудности, которые невозможны, например, в физике или математике? Каковы их метафизические и трансцендентальные предпосылки? Какова природа такого вида знания? Зачем оно возникает? Наконец, в чем его когнитивная и экзистенциальная необходимость для человека?
Уже этот неполный перечень вопросов относительно такого предмета показывает, что ответы на них могут быть самые разные. В первую очередь ответы будут зависеть от целей и задач, которые мы ставим перед этими науками. Также не в последнюю очередь ответы эти будут зависеть и от специфики самих предметов, которыми заняты конкретные социальные или гуманитарные науки. На этих основаниях некто может возразить, что такие науки не вполне науки. Если бы история была наукой, то ее не приходилось бы постоянно “переписывать”. Если бы социология была наукой, то ее результаты не зависели бы от того, к какой научной школе или политической партии принадлежит исследователь. Лозунг Лейбница “давайте не спорить, а считать” здесь не сработает. Но следует учитывать, что эти возражения сами включены в природу и структуру такого типа знания. То есть форма наук о духе и человеке является предметом этих же наук.
Социально-гуманитарное знание имеет одну важную трансцендентальную особенность, которая и определяет всю его специфичность: оно является результатом самопознания и самосознания человека. Но может ли человек стать для себя предметом? Способен ли он сказать правду о себе? В случае с “науками о природе” такого вопроса возникнуть не может: физика использует метафизическую предпосылку о принципиальной познаваемости неживой природы. Физик в момент эксперимента выступает “природой” для своих объектов, в случае с социальными науками исследователь сам включен в те процессы, которые изучает в качестве его участника. Историк сам прочитывает историю из определенной исторической точки, которая задает собственные перспективы. Этнограф не просто описывает некую традицию, но, с одной стороны, вносит в процесс описания свою, наполненную собственными “предпониманиями” и поведенческими стратегиями, культуру, а с другой — и сам выступает для “информантов” как “чужой”, и, следовательно, ему в любом случае, даже самом удачном, будет показана лишь “лицевая” сторона исследуемой культуры. Хотим мы или нет, но мы не можем просто сбросить со счетов эти вопросы. Их так или иначе придется решать, и от этого решения будет зависеть, как именно мы станем решать и другие, частные вопросы той или иной отрасли социальногуманитарного знания.
