Том 1. Классические теории через призму социологического воображения (С.А. Кравченко - Социология), страница 70

В прежние времена, когда человеку не приходилось отрешаться от такогомножества объективных, содержательных моментов, закон формыбыл более отчетливо ориентирован по отношению к личностномубытию: индивидуальное поведение раньше было гораздо болеецеремониальным, подлежало более жесткой и строгой надиндивидуальной регуляции. Редукция личностной периферии до тойстепени, которую дает индивиду равноправное взаимодействиес другими, привела к противоположной крайности: специфическимродом поведения в обществе стала куртуазность.

Сильный и выдающийся здесь не только ставил слабейших на один уровень с собой,но даже предполагал, что каждый из них более ценен, чем он сам.319Если обобществление вообще представляет собой взаимодействие,то здесь мы имеем дело с его чистейшим и, так сказать, наиболеестилизованным вариантом — взаимодействием между равными…точно так же как симметрия и равновесие суть самые яркие формыхудожественной стилизации наглядных элементов…Это — игра, в которой «считается», что все равны, и в которойодновременно каждый пользуется особенным уважением…В этой связи становится ясным, что понятие «общение» включает все, что обычно обозначается как социологическая игроваяформа, и прежде всего игра само по себе, которая занимает важное место в общении всех эпох.

Выражение «общественная игра»в высшей степени многозначно. Все существующие формы взаимодействия и обобществления: стремление к власти, обмен, образование партий, размежевание, случайные встречи и расставания,чередование соперничества и партнерства, ловушка, реванш — всеэто, будучи в серьезной жизни наполнено содержанием, в игреживет собственной, основанной лишь на переживании этих функций самих по себе и самодостаточной жизнью. Ибо даже там, гдеигра идет на деньги, не деньги — их ведь можно добыть и иначе —определяют её специфику; для настоящего игрока привлекательность игры в динамике и азарте самой этой социологически важнойформы деятельности.

Общественная игра глубоко двойственна: онане только «играется» в обществе, которое внешне по отношениюк ней несет ее, так сказать, в себе, но в ней фактически «играется»«общество».Это рассуждение можно применить к социологии полов: эротика вырабатывает свою игровую форму — кокетство, находящее в общении легчайшее, прозрачнейшее, однако и полнейшеевыражение. Если все эротические проблемы у представителейпротивоположных полов вращаются вокруг общения и отказа(предметы их, естественно, бесконечно разнообразны и многообразны и по природе своей не только не радикально физиологичны,но могут вообще не относиться к физиологии), то сущность женского кокетства состоит в напряженном отношении между намеком на общение и намеком на отказ, в том, чтобы привлечь мужчину, не обещая ничего окончательно, и оттолкнуть его, не отнимаянадежду.

Кокетка очаровывает более всего, давая понять мужчине,что обещанное совсем близко, но вместе с тем не воспринимая этовсерьез; она живет как бы между «да» и «нет», не принимая окончательного решения.Эта свобода от тягостно однозначного содержания и жесткихтребований реальности придает кокетству характер парения, облегченности, идеальности, в связи с чем мы в общем-то вправе говорить об «искусстве», а не только о «приемах» кокетства. Но, какпоказывает опыт, для того чтобы, кокетство могло произрастатьна почве общения как комнатный цветок, оно должно получить320вполне определенный отклик в поведении мужчины.

Если мужчина не отвечает на кокетство или же, наоборот, падает его жертвой, безвольно влачась вслед за каждым полу-да и полу-нет, кокетство не может обрести собственно приличествующую общениюформу. В нем отсутствуют те свободные взаимодействия и эквивалентность элементов, которых требует основной закон общения. Они же проявляются лишь тогда, когда мужчина стремитсяименно к этой свободнопарящей игре, в которой любая эротическая определенность — лишь отзвук, некий отдаленный символи в которой очарование намеков и прелиминарии существуют самипо себе и не вытекают из влечений или страхов. Кокетство в томвиде, в каком оно во всей своей прелести царит на вершинах культуры общения, изжило реальность эротических желаний, обещаний и отказов, оно довольствуется изменчивой игрой теней, отражением реальностей.

Там же, где эти последние обнаруживаютсяили же действуют, оставаясь сокрытыми, само событие становитсяличным делом двоих, совершающимся на уровне реальности; подсоциологическую же рубрику общения, куда не помещается организующая свою жизнь вокруг себя как центр собственно личность,кокетство подпадает как забавная или даже ироническая игра,в которой эротика — лишь чистая схема взаимодействий, порвавшая с собственными материальными или строго индивидуальнымисодержаниями.

Если в общении проигрываются формы общества,то в кокетстве — формы эротики — сущностное родство, котороепредопределяет второе в качестве элемента первого.В какой мере общение осуществляет абстракцию социологических форм (значимых, впрочем, лишь в своем содержании) взаимодействия и наделяет их, словно бы кружащихся теперь вокругсебя самих, неким призрачным телом, обнаруживается, наконец,в универсальном носителе всех человеческих общностей — в разговоре. Главное здесь можно выразить весьма банальным суждением:в жизни всерьез люди разговаривают ради некоего содержания,которое они хотят сообщить, объяснить, истолковать; в общении жеразговор — самоцель, однако не в натуралистическом смысле — какговорение, но в смысле искусства саморазвлечения с его собственными художественными законами; в разговоре-общении предметего — лишь неизбежный носитель очарования, которое излучаетживой обмен репликами как таковой.

Все формы, воплощаемыев этом обмене: спор или апелляция к признанным обеими сторонами нормам, достижение мира путем компромисса или открытиеобщих убеждений, благодарное восприятие нового или уклонениеот тем, относительно которых взаимопонимание невозможно, — всеэти формы разговорных взаимодействий, в реальности обслуживающие бесчисленные содержания и цели человеческой деятельности, здесь оказываются значимыми в себе, т е. в игре отношений,которой они способствуют, связывая и отпуская, побеждая и под321даваясь, наделяя и получая; двусмысленность «саморазвлечения»здесь очевидна.Социальные типыГ.

Зиммель исследовал такие социальные типы как бедняк, чужак, циник, кокетка, аристократ и др. Рассмотримодин из них, например, социальный тип бедняка.Бедняк — индивид, включенный в конкретную формусоциального взаимодействия, обладающего дуализмом:с одной стороны, нужды и получения помощи, а с другой, —предоставление той или иной материальной и социальнойподдержки.В эссе «Бедняк» Г. Зиммель вновь подчеркивает свойисходный постулат, выражающий методологический релятивизм, который состоит в том, что бедность всегда относительна.

Он также показывает широкий спектр противоречийи конфликтов, возникающих между нуждающимися и дающими, демонстрируя при этом незаурядное социологическоевоображение.По Г. Зиммелю, само наличие социального типа беднякапредполагает наличие такого социального взаимодействия,при котором нуждающийся имеет право просить и получать помощь, а дающий обязан эту помощь предоставлять.И одна и другая сторона функционально поддерживают данную форму взаимодействия и, соответственно, вносят вкладв поддержание стабильности общества.Общество заинтересовано в оказании помощи бедным,чтобы «бедные не превратились в активные и опасные элементы общества и таким образом придать их редуцированной энергии бóльшую продуктивность»1.

Отсюда следует,что в этой помощи больше заинтересовано само общество,что рельефно проявляется при переходе общества из традиционного состояния в современное.Если раньше помощь, как правило, связывалась с конкретной личностью дающего, то ныне возникает бюрократический, обезличенный механизм предоставления социальнойподдержки нуждающимся.Также все более рельефно проявляется относительностьбедности: бедняк не тот, кто находится внизу обществавообще, а тот, кто нуждается в помощи — не важно при этом,1 Simmel, G. The Poor // Georg Simmel. Ed. by D. Levine.