golubovich,_otzyv (Насилие и сакральное в философии Жоржа Батая)

ОТЗЫВ ОФИЦИАЛЬНОГО ОППОНЕНТАкандидата филологических наукГолубович Ксении Олегана диссертацию Зыгмонта Алексея Игоревича«Насилие и сакральное в философии Жоржа Батая»на соискание ученой степени кандидата философских наукпо специальности 09.00.03 — История философииЖорж Батай является одной из важнейших фигур на философском горизонте ФранцииXX века, и не в последнюю очередь потому, что ставил задачу разработки нового стилямышления в условиях изменяющегося и катастрофически опасного мира. По сути, Батайпереживает радикальный переход от прогрессивистского, ориентированного напоступательное движение общества к обществу, которое ужасается самому себе,обществу, которое переживает угрозу тотальной войны, после которой человечествоможет не выжить.

В этих условиях мысли грозит опасность отступления: от собственнойнапряженности и свободы — разве не гегелевская, не ницшеанская радикальность привеланас к такой катастрофе? Гегель с его развитием мирового духа, который, двигаясь черезмеханизм отрицания, не спрашивает о цене, которую мы платим за это движение. Вот он,соблазн коммунизма. И Ницше, говорящий о становлении животным, о преодолениичеловека и пересмотре всех и всяческих ценностей. Соблазн фашизма, против которогоактивно выступает Батай в 30-е годы. Разве обе эти философские стратегии не похожи нато, что творится за окном? И если да — то не стоит ли уклониться от такой философии, нестоит ли испугаться такой «мысли»?А мысли, собственно, о чем? Мысли о насилии.

Потому что то, что именуется у Гегеля«отрицанием» и является главным механизмом действия его диалектики, на уровнеотдельной человеческой жизни называется «насилием», и никакой диалектики непредполагает — вырванные глаза, отрезанные уши, разрозненные члены тел несоединяются воедино. Жорж Батай собственно и занят тем, что происходит на уровнеотдельной «жизни», когда сквозь нее проходят потоки ее превышающие, то есть по сутискрещивая Ницше и Гегеля на общем концептуальном плане. Но разве не этим же занятXX век? Отличие Жоржа Батая в том, что он не пытается сразу же подыскивать каких-томорализаторских формул, чтобы «спрятать» насилие, осудить его и тем самым «снять».1Насилие показало себя как никогда, как мало с чем сравнимая мощь, обуревая массы,сравнивая с землей города.

И Батай движется по его следу всерьез, принимает его всерьез,по сути мыслит его из него самого, не из высших в отношении него ценностей, и создаетодну из оригинальных и мощных концепций открывающегося нового мира — не прибегаяк ценностному ряду мира, ушедшего навсегда. Это пост-гуманистический мир, но приэтом мир, в котором найден ответ о том, почему человек необходим. Новый человек,способный видеть насилие, учитывать его как собственную часть, которую Батай будетназывать «проклятой» или же «священной», начиная исследовать как из взаимодействия сэтой частью создается и человеческая реальность и то, что эту реальность уничтожает.В заслугу диссертации Алексея Зыгмонта входит выделение «насилия и священного»,насилия и сакрального, как главного ядра философии Жоржа Батая.

Это сразу жепозволяет поставить правильный фокус на весь корпус его текстов, сгруппировать ихтематически и хронологически. Что было бы сделать не так просто, учитывая и разныежанры текстов, и многоплановость работы Батая, и многоименность его концептов, илитературность, а значит образность, а подчас вязкость и непроницаемость, его стиля.Тексты ведут в разных направлениях, как верный ученик Ницше, Батай может выдвинутьперед нами много масок. Алексею Зыгмонту с самого начала удается свести все кглавному плану, обнаружить узел этой концепции, потянув за который мы можем поднятьна поверхность обозрения максимальную часть текстового «корпуса» Батая и его тем,начиная с темы солнца и кончая устройством общества и войны. Амбициозность проектаЗыгмонта состоит в том, что шаг за шагом он хочет как бы прорастить то первоемыслительное зерно, которое обнаруживает в самых ранних работах Жоржа Батая, ипоказать развитие этого зерна до всеобъемлющей философской теории, которая касаетсявсех сфер человеческой жизни, стоит на современном типе антропологического иэтнографического, социологического знания и при этом отвечает на важнейший для всехсовременников вопрос о тотальной войне на уничтожение.

Этот вопрос в теории Батая,как показывает диссертация в 5 главе, оканчивается парадоксом — парадокс о том,почему же в итоге «тотальная война» оказывается не нужна в мире подлинного «насилия».По сути, апроприировав тему насилия, Батай с ее помощью борется за жизнь врадикальном жертвенном пацифизме (что безусловно сближает его с такими авторами,как Симона Вейль). В этом сказывается великая непримиримость философа, которыйприходит, быть может, к тем же самым «этическим» выводам, но на основе полнойверности и доверия к собственной радикальности и свободе, а не высших ценностей,обеспечивающих выживание.2Такой общей композицией своей диссертации — от зерна личного опыта кмаксимальности охвата и свидетельства в истории — Алексей Зыгмонт позволяет намувидеть и интеллектуальную биографию мыслителя, и интеллектуальную биографию тогомира, в котором он работал, одновременно пройти вслед за его мыслью к тому, чтостановится «главным вопросом», решаемой проблемой, а именно, как используя оператор«насилие/сакральное», оператор имманентный, не указывающий в сторону никакихвысших ценностей, человеческое общество, тем не менее, может иметь шанс напродолжение жизни.

Почему у жизни вообще есть этот шанс. Что такое жизнь — что досих пор мы упускали в ней, вытесняли в ней.Композиция диссертации, рассматривая движение созревания мысли Батая, по сутидела ведет нас на более общий простор дискуссии, и вводит, актуализует мысль Батая всовременном непростом контексте, ставя его в разряд мыслителей и теоретиков войны,включая в диалог с такими ее до сих пор изучаемыми авторами, как, например, Юнгер.Вообще, одной из главных заслуг диссертации нам представляется сам метод, еюизбранный. С одной стороны, это «генеалогия» понятия, и здесь важнейшим являетсяразработка связки Гегель-Ницше, пришедшей к Батаю через его учителей, Льва Шестова иАлександра Кожева. С другой стороны — использование философской техники ЖиляДелеза, когда по сути каждое называние, слово-титул из общей родственной серииявляется концептуальным персонажем, что позволяет ставить «абстрактное» понятие,такое как «насилие» или «труд» и вводить литературную фигуру Икара, Прометея илиАцефала, отрезавшего себе ухо Ванг Гога или же Диониса, и при этом делать это не наусловиях литературы, а сохраняя стабильную цельность философского письма.Это отдельное и важное замечание.

Все дело в том, что с философами современноготолка, то есть с философами, идущими по граням литературы и стиля, будет явнымметодологическим нарушением допускать сухой понятийный анализ. Такой анализ будетпротиводействовать именно тем усилиям, которые предпринимают философы в своемсопротивлении излишней рационализации своего мышления, и будет упускать ту мысль,то ее напряжение, которое удерживают их парадоксы. С другой стороны, литературностьможет выступить как соблазн для мышления, особенно в исследовательском тексте. И нампредставляется, что в данной диссертации попытка оказалась успешной — и она можетслужить подспорьем для тех, кто в дальнейшем будет браться за философское наследиеXX века, в особенности за тексты французской философской школы.

Метод АлексеяЗыгмонта позволяет одновременно мыслить понятия и образы на едином фронте, в общейработе, и потом дает ему свободно двигаться в описываемом им мире.3Диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения,библиографии (352 наименования).

Общий объем исследования составляет 272 страницы.В главе первой диссертации рассматривается ведущий образ раннего литературногопериода Жоржа Батая, образ солнца. Солнце рассматривается как поражающий еще вдетстве образ смешения чистого и нечистого, омерзительного и сияющего. Эта главапосвящена разработке образа солнца как двуполярного объекта с тем, чтобы далее напротяжении книги перейти к тем понятиям, которые уже придут на смену образу, выйдутиз него как из своего корня. Эти понятия в главе 2 постепенно дорастут шаг за шагом до«низменной материи», «агрессии», «крика», «эксцесса» и выйдут на «гетерогенное», тоесть инаковое, место насилия, по сравнению с гомогенным — или профаннымпространством, которое от насилия защищает, вытесняя его. В этих анализах на уровнепар понятий видна особая тонкость владения материалом у диссертанта.

В отличие отпривычных интерпретаций батаевской мысли о том, чем отлично гетерогенное отгомогенного через операторы «труда», «пользы» и т.д., он вводит куда более прямое иуместное, первичное отличие — и оно просто. «Гетерогенное» это то, что доводит донапряжения и явности, что поляризирует в высшем конфликте то, что остается менеенапряженном в гомогенном. Зыгмонт удерживает единый «план» понятия, не пытаясьобъяснять их через следующую пару, простой ее подстановкой, и этим методом ондостигает того, что попадание в следующий шаг происходит на уровне создания новогопереходного концепта, мыслительного усилия.

Перед нами поднимается сетка батаевскоймысли. Точно так же он не упускает из виду, что «насилие» обладает у Батая двойнымстатусом — это и пространство самого насилия, где оно правит, и тот акт насилия,который размыкает пространство профанное, это насилие исключающее. Такие уточненияне просто указывают на неясности и Батая, а вновь позволяют диссертанту делатьвнутренние ходы в исследовании батаевского мира, и адекватно его описывать. Например,отвечать на вопрос, почему насилие обладает именно такой природой.И уже из гетерогенного (глава 3) образуется понятие «сакрального», то естьпространства, нарушающего, поляризующего то, что выстроено и охлаждено вгомогенности и привычке. Смычкой между двумя пространствами с самого начала, спервого образа «солнца» является жертвоприношение.