Лекция 8 (Курс лекций в ворде)

охрана природы. лекция 1.8.

8. Природопользование как генератор мозаики нарушений, которые должна репарировать природоохрана

Под природопользованием понимается всякое «корыстное» (для собственной пользы) использование человеком дикой природы, экосистем и ландшафта, не только в ресурсных, но и в рекреационно-оздоровительных целях. И следствием всякого природопользования оказывается своя специфическая мозаика нарушений, связанная с конкретным видом использования природных сообществ, умеренное развитие которой может быть даже благоприятно для «диких» видов, но чрезмерное ведёт к деградации экосистем. Нарушения могут быть связаны с добычей и переработкой полезных ресурсов, от которых страдает природный ландшафт, или с  переполнением стоков, когда естественные экосистемы используются для размещения отходов жизнедеятельности людей и промышленного производства. В этом случае природа страдает вдвойне и втройне.

Так, рекреация создаёт специфическую нагрузку на экосистемы и формирует столь же специфическую пространственную картину нарушений в виде дорожно-тропиночной сети. Другой пример наиболее радикального природопользования - урбанизация территории, при которой исходный ландшафт подвергается максимальной трансформации: срезают высоты, засыпают низины, большую часть водотоков прячут в подземные коллекторы и пр.

Всякая эксплуатация человеком территории, её сообществ и ландшафта, помимо специфического полезного продукта, используемого человеческим обществом и экономикой – от рыбы и дичи охотничьих угодий до угля и руды горнодобывающих карьеров, или товаров, производимых экономикой конкретного города, сопровождается появлением сети нарушений на территории,существенно большей, чем та, на которой производится данный продукт.

Например, традиционные способы использования таёжных лесов как охотничьих угодий, мест сбора грибов и ягод, подсочки сосны кажут нам практически не оставляющими нарушений. Однако это не так: лес покрывается сетью тропинок-путиков, в нём появляются избушки, пребывание в которых сборщиков существенно повышает риск возникновения пожара, ослабленные подсочкой стволы гораздо легче заселяются короедами и другими стволовыми вредителями, превращаясь в очаг их распространения на массив в целом и т.д.

Пример. «Выше уже было сказано о появлении в деревнях большого количества лаек и беспородных собак, приученных к охоте за белкой [в 1900-1910-х гг. – Авт.]. Большинство их гораздо лучше, чем белок, отыскивало и облаивало выводки глухарей. Всю осень в лесу гремели выстрелы. Известно, что молодые глухари очень смирны и хорошо выдерживают облаивание собакой, чем облегчают охоту даже неопытному стрелку. Выводки глухарей истребляли полностью, не упуская и глухарок. Обстановка ещё более обострялась во время белковья, когда на промысел выходили все имеющие ружьё и собаку.

К концу октября молодые глухари становятся более рослыми и крепкими на рану, поэтому при стрельбе по ним из плохоньких ружей во время белковья, как правило, накапливалось много раненых птиц, улетавших от охотника и погибавших в лесу. Я дважды находил убитых глухарей, упавших на отаву лесной пожни под канонаду первых дней белковья у д.Яковлево.

С каждым годом глухарей становилось всё меньше, но решающий для них период наступил, когда во всех борах и суборях [Приветлужья] началась «подсочка» - добывание живицы из зрелых сосен. Жители Киселёва и Яковлева с неприязнью рассказывали мне, что в местах массовой подсочки не остаётся ни одной нетронутой сосны; весь лес вытоптан, так как сборщики живицы постоянно ходят от дерева к дереву. Кроме того, сбор живицы начинали с ранней весны и захватывали, таким образом, весь период гнездования глухарей. В результате все гнёзда глухарей разорялись.

В эти же годы увеличилось количество дорог и усилился наплыв рабочих из Харьковщины, Тамбовщины и других районов. Он ст.Якшанга до Яковлева и Панина появилась новая узкоколейка. Широкое использование леса с привлечением людей со стороны способствовало быстрому уничтожению глухариных угодий и самих глухарей. Уже в 1951 году, когда А.И.Зайцев пошёл осенью за глухарями со своей отличной лайкой, он нашёл и убил только одного глухаря. В Яковлеве, где глухари всегда были вблизи деревни, они тоже полностью исчезли[1]»

Максимальная сеть нарушений появляется вокруг развивающихся городов – как потому, что степень трансформации природного ландшафта здесь максимальна, так и потому, что городская экономика в отличие от сельской показывает большие темпы роста и требует более интенсивной добычи ресурсов на периферии, в зоне  влияния города. Так, всякий город непрерывно строится и перестраивается, помимо домов люди строят дороги, другие коммуникации и, шире, системы жизнеобеспечения, на всё это нужен стройматериал. Соответственно городской регион покрывается «шрамами»  карьеров по добыче камня, песка, гравия, глин и т.д.

Так, распространённые в Подмосковье карбонатные породы – известняки и доломиты каменноугольного возраста «известны в качестве строительного и облицовочного материала в Москве с XIV века, что привело к тому, что столицу Русского государства называли «белокаменной». Наиболее известны месторождения Мячковское, Коробчевское, Пущинское, Городищевское, Домодедовско-Подольское, Щуровское и Тучковской группы. Всего их в области выявлено около 30. На них карьерным способом добываются не только плотные разновидности, идущие на изготовление облицовочных плиток и тёсаных блоков, но и каменный материал для получения строительного щебня, цементного сырья, металлургических флюсов, для стекловарения, производства извести и т.п….

В Подмосковье известно более сотни месторождений глинистого сырья (глины и покровные суглинки), приуроченных к  осадочным образованиям от верхнего карбона до антропогена включительно. В зависимости от качества они и находят своё применение.  Наиболее ценными являются тугоплавкие гжельско-кудиновские глины верхнекарбонового и юрского возрастов, которые используют для приготовления керамики и фарфора (Гжельский керамический завод, Дулёвская фабрика). Месторождения их известны в Раменском (п.Гжель-Кудиново), Орехово-Зуевском, Можайском (у с.Поздняково и с.Горетово) и в других районах…

По разведанным запасам песков Московская область занимает ведущее место в стране – здесь известно более 200 месторождений песка и гравия. Песок и гравий имеют важное значение в автодорожном строительстве, приготовлении строительных растворов и бетона. Для этих целей используются гравийно-песчаные залежи ледникового и аллювиального происхождения. Они сосредоточены в основном на Клинско-Дмитровской гряде (Мансуровский, Сычёвский карьеры).

… Предприятия, добывающие полезные ископаемые, и горнообогатительные комбинаты занимают в Подмосковье значительную площадь – 300 км2. Ежегодно из карьеров перемещается 48 млн.т. грунта. При подготовке карьеров вырубаются леса, захватываются сельхозхугодья, проводятся водопонижающие и мелиоративные работы. Вследствие добычи ископаемых в области возникло более 300 карьеров, из которых 90 – крупные, влияющие на геологические и геоморфологические процессы. В районах разработок сильно меняются гидробиологический и водный режимы, уничтожается почвенный и растительный покров, беднеет флористический и фаунистический состав, активизируется эрозия почв. Наиболее негативно на среду влияет добыча фосфоритов, доломитов, песчано-гравийного материала[2]»

Самый яркий пример - знаменитый «невский гранит», облицовывающий петербургские набережные, добывается в финских шхерах на значительном расстоянии от самого города (рис.18).

Рисунок 18. Мозаика антропогенных нарушений в зоне влияния города, связанная  с застройкой и развитием последнего. Финские шхеры, в которых добывали гранит для облицовки набережных Санкт-Петербурга.

Источник. А.Г.Булах. Камни, среди которых живут горожане//

 Соросовский образовательный журнал. 2001. №9.

В местах добычи всех перечисленных полезных ископаемых остаются существенные «шрамы нарушений» - выемки и карьеры, которые постепенно зарастают, заполняются водой и т.п. Грамотная рекультивация этих нарушенных местообитаний превращает их в свою противоположность – в техногенные аналоги околоводных и/или лесных местообитаний, с исключительно высоким уровнем биоразнообразия[3].

Иными словами, человек определённым образом нарушает естественные местообитания, создаёт искусственные с повышенной продуктивностью, но «платой» за это оказывается снижение устойчивости системы и необходимость постоянной работы для сохранения продуктивности, предотвращения деградации искусственного состояния и т.п. Вот несколько примеров, иллюстрирующих неустойчивость культивируемых фитоценозов и поразительную способность естественной и почти естественной растительности к регенерации.

«На Ротамстедской экспериментальной станции в Англии был поставлен специальный опыт на заброшенном участке пашни (Broadbalk, Wilderness). Сотрудники станции решили выяснить, что произойдёт с посевом пшеницы, если прекратить всякое вмешательство человека; не собирать урожай, не применять никакой агротехники. Для этого участок площадью 0,4 га, на котором ранее в течение 38 лет ежегодно собирали урожай пшеницы, в 1882 г был отгорожен колючей проволокой, причём последний урожай не был снят. Ни люди, ни скот на участок не допускались; сюда лишь залетали птицы. Через 4 года сорняки вытеснили пшеницу. За ограждением можно было заметить лишь немного чахлых экземпляров этой культуры, но в течение следующих 2 лет и они исчезли. Затем на участке стали появляться кустарники и всходы деревьев. Тогда участок разделили пополам: одну половину оставили нетронутой, другую периодически расчищали от кустарников и подроста деревьев. Впоследствии часть расчищаемой площади отвели под пастбище для овец.

По истечении 80 лет облик заброшенного пшеничного поля коренным образом изменился. На заповедном участке сформировался лес из Quercus robur, Fraxinus excelsior, Acer pseudoplatanus, A.campestre c Crataegus oxyacantha в подлеске. В тенистых местах растёт Hedera helix, а на прогалинах – Mercurialis perennis, Rubus fruticosa, Viola sp.sp. Таким образом, на месте заброшенного пшеничного поля спонтанно сформировалась растительность, близкая к характерному для этой территории климаксовому типу широколиственных лесов.

Многим ботаникам и лесоведам известна знаменитая Линдуловская лиственничная роща на Карельском перешейке близ Ленинграда – старинная культура лиственницы, заложенная ещё в 1738 г. Она окружена еловыми лесами. После формирования лиственничного древостоя под пологом лиственницы стала постепенно внедряться ель, образовавшая второй ярус и изобилующая в подросте. Возобновление лиственницы под пологом не происходит. В связи с появлением ели прежде разнообразный по видовому составу покров из светолюбивых трав стал обедняться, в нём получили преобладание Vaccinium myrtillus, Oxalis acetosella и другие таёжные кустарнички и травы, образовался моховой покров (наблюдения автора). Нетрудно предвидеть, что, после того как отомрёт поколение вековых лиственниц, здесь сформируется ельник-черничник – климаксовое растительное сообщество в местных условиях.

На юге Франции, близ Монпелье, более 150 лет назад был создан парк. В нём были посажены пинии Pinus pinea и другие декоративные деревья; одновременно были высажены кустарники для формирования подлеска. Вмешательство человека в жизнь парка было прекращено в 1933 г., и в дальнейшем растительность развивалась естественным путём. В течение 30 лет на участке появилось немало спонтанных растений, из них некоторые (Quercus elex, Rhamnus alaternus, Asparagus acutifolius и др.) проявили высокую конкурентную способность. Элементы лесной растительности заняли в парке те места, которые вообще были лишены растительного покрова. Прежде Quercus ilex был представлен всего лишь одним неплодоносящим деревом, теперь его насчитывается 49 экз. разного возраста. Появился ранее отсутствовавший здесь Quercus pubescens. В заброшенный парк часто прилетают птицы, что способствует внедрению орнитохорных видов. Роль спонтанных видов, характерных для лесов окрестностей Монпелье, неуклонно возрастает. В настоящее время растительность парка представляет собой начальную стадию формирования дубового леса из Quercus ilex с рядом свойственных ему кустарников и трав (Phyllirea media, Viburnum tinus, Rhamnum alaternus, Asparagus acutifolius, Carex distachya, Ruscus aculeatus, Rubia peregrina и др.) Этот комплекс очень близок к естественному флористическому комплексу сообществ Quercus ilex. Можно предвидеть, что по мере отмирания пинии господство в древесном ярусе приобретёт Quercus ilex и здесь сформируется дубовый лес средиземноморского типа, характерный для естественной растительности этого региона.

Известны случаи гибели заброшенных полезащитных полос (например, в Оренбургской обл.), созданных в конце 40-х – начале 50-х годов текущего столетия. Хорошо известно, что плодовый сад, оставленный без ухода, гибнет через 10-15 лет.

Можно было бы привести ещё много примеров, показывающих, что культурные фитоценозы существуют только при условии постоянного ухода за ними (внесение удобрений, борьба с сорняками, вредителями и т.п.), они требуют огромной затраты средств и сил на поддержание их состава и структуры, не способны противостоять внедрению других видов. Культивируемые растительные сообщества иногда по своей продуктивности превосходят естественные. Пшеничное поле даёт больше биомассы, чем целинная степь, на месте которой оно создано, плантации сахарного тростника – больше, чем естественные заросли Phragmitex communis, некоторые лесные культуры – больше, чем естественные леса. Однако эффект высокой продуктивности культивируемых фитоценозов кратковременен, а поддержание такого уровня сопряжено с трудоёмкой агротехникой. В большинстве случаев культурные сообщества представлены монокультурами, а последние, как известно, вызывают истощение почвы. Теории создания устойчивых самовозобновляющихся культурных фитоценозов ещё, в сущности, нет[4]».