work (Панаевский цикл Н.А. Некрасова и Денисьевский цикл Ф.И. Тютчева), страница 2
Описание файла
Документ из архива "Панаевский цикл Н.А. Некрасова и Денисьевский цикл Ф.И. Тютчева", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "литература" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "остальное", в предмете "литература и русский язык" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "work"
Текст 2 страницы из документа "work"
С самыми разными основаниями связаны возникновение и переживание качественно неодинаковых состояний любви. Подчас она определяется настроением («Если, мучимый страстью мятежной...», «Ты всегда хороша несравненно...», «Я не люблю иронии твоей...» и т. д.), подчас зависит от времени жизни, встреч, общения («Я посетил твое кладбище...», «Давно — отвергнутый тобою..!»). В последнем из названных стихотворений изображаются фазы любви, обусловленные также разными обстоятельствами. Первая: «он», не получив признания, пытался уйти из жизни, броситься в волны, но они «грозно потемнели» и остановили печальное намерение. Вторая: счастье взаимности, полноты жизни при наличии общих интересов. И еще один поворот: любовь ушла, жизнь утратила притягательность, что якобы понимает сама природа («волны не грозят сурово, А манят в глубину свою...»).
В изумительной лирической миниатюре «Прости» (1856), по форме своей вызывающей ассоциацию с заклинанием (перечисление того, что не надо помнить), определенно прочерчена линия зависимости состояния любви от хода жизни:
Прости! Не помни дней паденья,
Тоски, унынья, озлобленья, —
Не помни бурь, не помни слез,
Не помни ревности угроз!
Однако при всем этом герой наделен благодарной памятью, ему горька мысль о расставании с былым. Ему хочется, чтобы общее прошлое осталось дорогим и для его избранницы. Развитие авторской мысли в этой миниатюре интересно тем, что светлое чувство, признательность к пережитому толкуются как возможность противостоять неизбежным крайностям. После упоминания о них с противительного союза «но» начинается программное утверждение. Очевидно, нельзя пройти и мимо того, как высоко поднято чувство любви, сколько дает оно для жизни:
Но дни, когда любви светило
Над нами ласково всходило
И бодро мы свершали путь, —
Благослови и не забудь!
Бодрость при свершении пути как производное от того, что было, ласкало, согревало «светило любви», — сколько тут человеческой и художнической щедрости!.. Появление в образной ткани стихотворения метафорической цепочки «любви светило» — «путь» не является неожиданным. В первой, такой наполненной житейским материалом строфе уже было упоминание о бурях.
«Любви светило» наделяется свойствами живого существа: оно «ласково всходило». Его действие направлено прежде всего на душу, сердце. Не случайно в художественной ткани многих «песен любви» у Некрасова есть образы души, сердца, а в органическом взаимодействии с ними — мира, будущего и т. п. В стихотворении «Мы с тобой бестолковые люди...» (1851): «Говори же, когда ты сердита, Все, что душу волнует и мучит!» В стихотворении «Влюбленному» (1856):
За счастье сердца моего
Томим болезнию ревнивой,
Не допускал я никого
В тайник души моей стыдливой.
Явной продуманностью отмечена сцепленность этих понятий и образов в «Последних элегиях» (1853). В первой из них читаем: «Душа мрачна, мечты мои унылы, Грядущее рисуется темно», Во второй: «И в целом мире сердце лишь одно — И то едва ли — смерть мою заметит...» И вот финальные строки третьей: «Чем солнце ярче, люди веселей, Тем сердцу сокрушенному больней».
В обозначаемом по первой строке отрывке неизвестных лет «И тихой женщины какой-то...» «она» называется «желанной Душою», «тихой», «доброй моей». Ее отсутствие ведет к горькому убеждению: «Без ласки сердце глохнет» (II, 537). Рядом можно поставить еще один отрывок, тоже неизвестных лет, где основным и единственным признаком дорогой женщины из прошлого выступает ее душа: «Не знал я той, что мне внимала, Не знал души твоей тогда» («Так умереть? ты мне сказала...» — II, 538).
В стихотворении «Незабвенный вечер»:
«То не любовь, то только тризна
По первой радостной любви».
Или в стихотворении «Сердце»:
«Мне суждено молчать угрюмо
Под гнетом рока и любви».
Своеобразие лирики Некрасова заключается в том, что в ней как бы разрушается лирическая замкнутость, преодолевается лирический эгоцентризм. И любовные стихи Некрасова открыты для героини, для нее. Она входит в стихотворение со всем богатством и сложностью своего внутреннего мира. Некрасов шел новым и непростым путем. Так появляется в его поэзии «проза любви». Эта область противоречивых чувств и отношений потребовала новых форм для своего выражения. Сама их социальность и корректировалась, и приобретала в пятидесятые — шестидесятые годы углубленный смысл.
Не просто создается характер героини в лирическом цикле, что уже само по себе ново, но и создается новый характер, в развитии, в разных, неожиданных даже, его проявлениях, самоотверженный и жестокий, любящий и ревнивый. «Я не люблю иронии твоей...» — уже в одной этой первой фразе вступления есть характеры двух людей и бесконечная сложность их отношений. Вообще же некрасовские вступления - это продолжения вновь и вновь начинаемого спора, ссоры, диалога: «Я не люблю иронии твоей...», «Да, наша жизнь текла мятежно...», «Так это шутка? Милая моя...».
Обратим внимание здесь и на многоточия. Ими заканчиваются почти все произведения его интимной лирики. Это указание на фрагментарность, на неисчерпанность ситуации, на неразрешенность ее, своеобразное — «продолжение следует».
Целый ряд сквозных примет объединяет стихи в единства: такова доминанта мятежности. «Если мучимый страстью мятежной...» переходит в «Да, наша жизнь текла мятежно...». Вступление «Тяжелый год — сломил меня недуг...» и «Тяжелый крест достался ей на долю...» тоже сводят эти стихи в некое единство. Устойчивость сообщают и постоянные эпитеты: «роковой» — один из самых любимых; «прости» соотносимо с «прощанием».
Все эти стихи следуют как бы корректирующими парами, которые поддерживают «сюжет» лирического романа. Мотив писем («Письма») углубляет перспективу, расширяет «роман» во времени. А какой высокий взлет человечности заключает в себе драматический диалог стихотворения «Тяжелый крест достался ей на долю...».
«Тяжелый крест достался ей на долю...» — начало стихотворения. Здесь, в первой строке, это еще только отвлеченное обозначение тягот, едва обновленный житейский оборот («нести крест»). Но он в этом качестве не остается, находит продолжение, на наших глазах материализуется, прямо вызывает уже образ надмогильного креста, получает, так сказать, поддержку в наглядности, развиваясь в мрачном, повторенном в четырех подряд строфах рефрене: «Близка моя могила... Близка моя могила... Холодный мрак могилы... Близка моя могила...». Слова последней строфы: «Как статуя прекрасна и бледна, Она молчит...» — располагаются в ряду тех же ассоциаций. То, что началось почти бытовым разговорным оборотом, завершилось скульптурным образом, памятником ей и ее страданию. Как глубоки в своей неразрешимости конфликт героев и признание правоты каждого из них!
Еще Чернышевский называл это некрасовское стихотворение лучшим лирическим произведением на русском языке. Стихотворение - одно из самых трагичных у Некрасова,— стихотворение высокого строя, который определен прежде всего удивительным единством основного образа, осеняющего все стихотворение,— образа креста. Он соответствует высоте страдания и окончательного перед ликом близящейся смерти разговора.
"Денисьевский цикл" - художественное выражение душевной драмы. В нем любовь предстает в различных ипостасях: как возвышающее человека духовное чувство, как могучая, слепая страсть, как тайное чувство, некая ночная стихия, напоминающая о древнем хаосе. Поэтому тема любви звучит у Тютчева то как "союз души с душой родной", то как тревога, то как предостережение, то как горестное признание.
Человек сильных страстей, он запечатлел в стихах все оттенки этого чувства и мысли о неумолимой судьбе, преследующей человека. Такой судьбой была его встреча с Еленой Александровной Денисьевой. Ей посвящен цикл стихотворений, представляющий как бы лирическую повесть о любви поэта - от зарождения чувства до безвременной кончины возлюбленной.
В 1850 году 47-летний Тютчев познакомился с 24-летней Еленой Александровной Денисьевой, учительницей своих дочерей. "Денисьевский цикл" - своего рода роман, посвященный переживаниям жизни.
Началось все так: Даша и Катя (16 и 15 лет), дочки Тютчева от первого брака, учились в Смольном институте благородных девиц. Однажды, придя к ним, он увидел молодую классную даму, это была Елена (Леля) Денисьева, племянница и воспитанница Анны Дмитриевны Денисьевой, инспектрисы Смольного. Елена то хвалила, то журила девочек, а на острые реплики их отца откликалась переливчатым смехом. Он не мог отвести взгляда от ее глаз, цвета черной смородины после дождя...
Я очи знал - о, эти очи!
Как я любил их - знает Бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог, -
напишет скоро поэт. Если ему нравилась женщина, его было не остановить! Эта “блаженно-роковая” любовь продолжалась в течение пятнадцати лет и оборвалась лишь со смертью Елены Александровны. Она была на двадцать три года моложе поэта, что не помешало ей, по свидетельству Георгиевского, хорошо знавшего обоих, испытать “такую глубокую, такую самоотверженную, такую страстную и энергичную любовь, что она охватила и все его существо, и он остался навсегда ее пленником...”:
О, не тревожь меня укорой справедливой!
Поверь, из нас, из двух завидней часть твоя:
Ты любишь искренно и пламенно, а я —
Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.
И жалкий чародей перед волшебным миром,
Мной, созданный самим, без веры я стою;
И самого себя, краснея, сознаю
Живой души твоей безжизненным кумиром.
В “денисьевском цикле” — разрушительность страсти, борьба, напряженность всех душевных сил, вызов, брошенный людской пошлости. Тютчев не мог жениться на Денисьевой, но имел от нее троих детей. Поскольку он был дипломатом, всегда занимал хорошие должности, то их роман был на виду и, естественно, подвергался осуждению окружающих. Любовь эта была трудной, горькой для обоих. Но особенно тяжело было Денисьевой. Поводов для сцен у измученной женщины было предостаточно. Это и нередкие отлучки Федора Ивановича, и нечаянно оброненное нежное письмо к жене... С семьей он не порвал, да никогда бы и не решился на это. Мучительная раздвоенность терзала его. Он во всем винил себя — и не без основания.
Тогда же в письме к жене он делает беспощадное по отношению к себе признание: “Ах, насколько ты лучше меня, насколько выше! Сколько серьезности и достоинства в твоей любви, и каким мелким и жалким я чувствую себя рядом с тобою!.. Чем дальше, тем больше я падаю в собственном мнении...” Ей отказали в приемах в тех домах, в которых еще недавно принимали с такой радостью и вниманием. Впоследствии жизнь Елены Александровны складывается неудачно. А ведь, как писал Георгиевский, “природа одарила ее большим умом и остроумием, большой впечатлительностью и живостью, глубиной чувств и энергией характера, и когда она попала в блестящее общество, она и сама преобразилась в блестящую молодую особу...”. Теперь же под влиянием ее ложного положения в обществе начал меняться характер Денисьевой, появилась несдержанность и вспыльчивость, обидчивость и религиозная экзальтация.
Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей,
И ты невольно постыдилась
И тайн, и жертв, доступных ей.
Пылая любовью, поэт страдал, обрекая на страдания и возлюбленную. В ту пору сожительство невенчанной пары было делом скандальным. От Елены отрекся отец, тетя лишилась поста в Смольном институте. На их детей легло клеймо "незаконности". Не сумев оградить любимую женщину от "суда людского", поэт к себе самому обращал горький упрек:
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла.
Елена вообще не любила стихов, даже написанных Тютчевым. Ей нравились только те из них, где выражалась его любовь к ней. Леля созналась, как отрадно было бы ей видеть во главе второго издания его стихов посвящение себе, "чтобы весь мир знал, что она значит для Тютчева". Из письма поэта: "...мне как-то показалось, что с ее стороны подобное требование не совсем великодушно, что, зная, до какой степени я весь ее, ей незачем желать еще и других печатных заявлений... За этим последовала одна из тех сцен, которые все более и более подтачивали ее жизнь".
Тютчев с предельной откровенностью определил свою роль в жизни любимой женщины. Тютчевское понимание любви в эти годы безотрадно. Он видит неумолимый закон, действующий в человеческих отношениях: закон страдания, зла и разрушения: