3 Bunin (Материал для сочинения по литературе), страница 2

Действительно, жизнь для Бунина – это путь над бездной, вечная трагедия неизбежных страданий и смерти. И единственное спасение для человека «смотреть в лазурь и свет» – уметь видеть и любить этот прекрасный мир, который в своем трагизме воспринимается еще прекраснее.

Вспомним одно из последних стихотворений Бунина – «Ночь», написанное в 1952 году, менее чем за год до смерти, 82-летним человеком. Образ мира в этом стихотворении холоден и скорбен: «ледяная ночь», «мистраль» (холодный северный ветер), «нагие холмы», «мертвая печаль». Бесконечное одиночество старости на пороге смерти передано словами: «Никого в подлунной нет, / Только я да Бог. / Знает только Он мою / Мертвую печаль, / Ту, что я от всех таю…» Но даже в этом «ночном» и по изображаемому времени суток, и по настроению стихотворении нет мрака, рядом с холодом и одиночеством живут все те же любимые бунинские блеск и свет: «блеск и даль гор», «золотой недвижный свет». Это слово даже в последней строчке, словно зажатое между двумя другими, все равно продолжает светить: «Холод, блеск, мистраль». Пусть это холодный блеск равнодушной жизни, которая будет столь же прекрасна и после смерти человека, так ее любившего, но он все равно побеждает мрак.

Важнейшую особенность творчества Бунина, его способность видеть и изображать мир во всем живом блеске и красоте удивительно точно подметил Горький: «Уберите Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится живого радужного блеска и звездного сияния его одинокой страннической души». Именно в этих словах - «блеск», «сияние» - ключевых словах его поэзии – Горький почувствовал и передал своеобразие Бунина-художника.

Проза И.А. Бунина. Основные темы творчества (материалы для сочинения). Творческий путь Бунина начался как путь поэта, но широчайшую известность ему принесла проза. Однако в наследии Бунина-прозаика, несмотря ни на что, живет Бунин-поэт. Для его прозы характерны главные свойства поэтической речи – эмоциональная напряженность, яркая, лаконичная образность, ритмическая организация. Его проза глубоко лирична и в значительной мере выражает поэтическое отношение к миру.

Важнейшей темой для раннего Бунина была тема русской деревни. Повести «Деревня» и «Суходол» в значительной мере принесли ему читательское признание. Изображая быт сел и слободок, нищету и убожество жизни, писатель все же прежде всего выступает как психолог, изображающий сложный и противоречивый русский национальный характер. Приступая к работе над «Деревней», Бунин писал: «…меня интересуют не мужики сами по себе, а душа русских людей вообще… Дело в том, что я не стремлюсь описывать деревню в ее пестрой и текущей повседневности. Меня занимает главным образом душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина». Чтобы изобразить эту сложную и загадочную русскую душу, Бунин рисует сложную и многообразную картину русской жизни. Богатые земли, щедрый чернозем – и голод, истязающий людей едва ли не каждые пять лет, богатый русский хлеб – и практически никто не ест его досыта… Почему так? Кто виноват? Где причины того, что в богатейшей стране люди живут в страшной, мучительной нищете? Бунин пытается найти ответ на эти вопросы в тайнах русской истории, в извечных свойствах русского национального характера. Герой повести Кузьма, в начале повествования восхищающийся русским человеком, в итоге приходит к горьким мыслям: «Дикий мы народ!… Историю почитаешь – волосы дыбом станут: брат на брата, сват на свата, сын на отца, вероломство да убийство, убийство да вероломство…»

В повести «Захар Воробьев» перед читателем возникает картина жизни деревенского богатыря, жизни, начинавшейся ярко и счастливо, а завершившейся нелепо, дико и страшно – в хмельном угаре. Талантливы и красивы русские люди, но не находят они применения своим дарованиям.

В повести «Суходол» автор пытается создать своеобразную сагу, летопись преданий «жизни семьи, рода, клана», неписаную историю Суходола, прообразом которого была Каменка – родовое имение Буниных в Орловской губернии. Крупные, яркие характеры, борьба страстей – вот каким предстает прошлое Суходола. Поразительно, что в период острых социальных споров, когда создается повесть, животрепещущий для русской жизни вопрос о взаимоотношениях крестьян и помещиков решается не в социально-политическом аспекте, а в аспекте морально-бытовых традиций. Устами своего героя писатель говорит о том, что в Суходоле «кровь Хрущевых мешалась с кровью дворни и деревни спокон веку… Дворня, деревня и дом в Суходоле составляли одну семью». Писатель пытается доказать, что быт и душа дворян такие же, как и у мужика, что нигде в мире жизнь помещиков и крестьян так тесно не связана, как в России.

Истинная Россия для Бунина – это Россия добрых и светлых людей, Россия людей талантливых и нравственных.

Еще одна важная тема бунинских рассказов – тема превосходства естественного бытия над его расчетливым устройством. Один из ярчайших рассказов, связанных с этой темой, – рассказ «Господин из Сан-Франциско» (материалы для сочинения). В основу рассказа легли личные впечатления от путешествий, которые Бунин совершал в начале десятых годов.

Написанный в 1915 году, когда мир сотрясался от ужасов первой мировой войны, этот рассказ вообще, казалось бы, не касается военной темы, ставшей одной из самых важных и значимых для многих современников Бунина. Напротив, в его творчестве этого периода начинают окончательно преобладать экзистенциальные, «вечные» вопросы человеческого бытия.

В первой редакции рассказ носил название «Смерть на Капри», и ему был предпослан эпиграф из Апокалипсиса: «Горе, горе тебе, Вавилон, город крепкий!» В более поздних переизданиях автор снимет эпиграф и изменит название рассказа. Вероятно, писатель хотел, чтобы ощущение катастрофичности, рождающееся первым вариантом названия и эпиграфом, появлялось непосредственно из текста. Ранний вариант названия и эпиграф словно предвосхищают трагическую развязку произведения. Начало же повествования, спокойное, монотонное, убаюкивающее, не предвещает ничего дурного. Неподготовленный читатель острее воспримет страшный финал повествования. Вероятно, стремление к заострению эмоционального восприятия произведения и заставило Бунина сменить название на более нейтральное и отказаться от эпиграфа.

Но второй вариант названия тоже несет в себе глубокую мысль Вдумаемся в значение слова «господин». Это форма вежливого обращения к мужчине определенного социального положения, а в другом своем значении слово синонимично слову «хозяин». Действительно, господин из Сан-Франциско, богатый американец, отправляющийся в длительное и насыщенное удовольствиями путешествие в Европу, а затем на Ближний Восток и в Японию, словно желая вознаградить себя и своих близких за долгие труды и заботы, ощущает себя хозяином жизни на роскошном пароходе «Атлантида», похожем на «громадный отель со всеми удобствами».

Ощущение власти человека над жизнью, над судьбой рождается в экспозиции рассказа благодаря детальным, подробным описаниям предстоящего путешествия, распланированного на год вперед, а также мелочно точной, словно вписанной в разлинованные графы, картине размеренной жизни на борту «Атлантиды». Точно обозначено время, четко расписан каждый шаг: в декабре и январе – Южная Италия, февраль – Ницца и Монте-Карло, март – Флоренция, перед Пасхой – Рим…

Такой же четкостью, размеренностью и абсолютной предсказуемостью отличается своеобразный ритуал жизни на огромном корабле: ранний подъем, чашка кофе, шоколада или какао, гимнастика, первый завтрак, прогулки по палубе «до одиннадцати часов», игры (интересно, что названная Буниным игра – «шеффльборд» – представляет собой передвижение мяча или биты по полю, строго разлинованному клетками – эта деталь тоже неслучайна), второй прием пищи (с четким меню – бутерброды и бульон), двухчасовой отдых на палубе, сладкая дремота в удобных камышовых креслах, около пяти часов – ароматный чай с печеньем, в семь – парадный обед… Такой же четкий ритм жизни и в отеле в Неаполе.

Мы видим жестко регламентированный и предсказуемый мир, мир цивилизации, в котором живут люди, не имеющие имен (господин, его жена, его дочь, капитан, пассажиры корабля, хозяин отеля). Он словно противопоставлен другому миру, яркому, стихийному, не подчиняющемуся воле человека, опасному и прекрасному одновременно. Этот мир воплощен прежде всего в образах природы. Например, образ океана, изменчивого, то спокойного и яркого, веселого, с волной, похожей на хвост павлина, то беснующегося под порывами ветра и вьюги, гудящего, «словно погребальная месса», с траурными горами волн. Изменчива и погода, которая и начинает разрушать планы господина из Сан-Франциско. «Утреннее солнце каждый день обманывало», - пишет Бунин. Вместо обещанного теплого декабря ежедневно сеет мелкий серый дождь, дуют сырые и пронзительные ветры, даже отличающийся сказочной погодой остров Капри «сыр и темен» в вечер приезда семьи из Сан-Франциско. И словно по злой иронии утро после смерти главного героя сияет солнечным блеском и небесной синевой. Стихия жизни, воплощенная в образах океана, непредсказуемой итальянской погоды, иррациональна, она не укладывается в графики и схемы и составляет контраст регламентированной жизни, в которой господин из Сан-Франциско является хозяином.

Однако не только в природных образах и образах упорядоченной жизни появляется этот контраст. Он и в мотиве танца, который по-разному предстает в рассказе. С одной стороны - танец «нанятой пары», которой «давно надоело притворно мучиться блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку», танец насквозь фальшивый и порочный в своей фальши. С другой – тарантелла Кармеллы, смуглой, похожей на мулатку итальянки, в цветистой одежде которой преобладает оранжевый цвет – цвет пламени. И пусть «тарантеллу пришлось отменить» в связи со смертью героя, но страстность, свобода, огромная жизненная сила этого танца все же звучит в рассказе.

Безымянным людям регламентированной жизни противопоставлены герои стихии, яркие, колоритные фигуры смешного и неунывающего актера – глазастого, расторопного коридорного Луиджи, танцовщицы Кармеллы, живописного рыбака Лоренцо с глиняной трубкой, в ярких лохмотьях и красном шерстяном берете, спущенном на одно ухо. Их описания живые, отличаются яркостью красок, эмоциональной насыщенностью в отличие от описаний господина и его семьи, а также тех, кто их окружает и обслуживает. Эти герои словно безлики, краски в их описаниях совсем иные: преобладающие цвета - черный, белый, жемчужно-серый. Даже дочь господина из Сан-Франциско, молодая девушка, никогда не изображается в ярких нарядах.

В рассказе эти два мира – мир упорядоченный и мир стихийный – находятся в сложных взаимоотношениях. Люди рационального мира стараются не замечать иррациональную стихию, они раздражены, когда она нарушает их ритм, их планы, но ее дыхание словно постоянно захлестывает регламентированный мир. Они не осознают неясных импульсов стихии, достигающих их сознания. Вспомним безотчетное влечение дочери американца к азиатскому принцу, некрасивому маленькому человеку с жесткими усами, «сквозящими, как у мертвого», ее тревожно-радостный испуг, когда в Неаполе во время завтрака ей показалось, что она видит принца, вспомним легкое и тут же забытое удивление самого господина, когда в хозяине отеля он вдруг узнает человека, которого прошедшей ночью видел во сне. Прагматический, логически построенный мир чужд мистических чувств, ему неведомы предчувствия, безотчетная тревога и страх.

По-разному течет время в двух мирах. В первом, рациональном и упорядоченном, оно движется поступательно и размеренно. Во втором – осуществляет неожиданные броски то во времена императора Тиверия, то еще дальше, к началу нашей эры - ведь действие происходит в канун Рождества, и люди спешат поклониться Божьей Матери, «кроткой и милостивой», и Сыну Ее, «рожденному в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте». Мы видим, что в первом мире счет идет на часы и дни, а во втором, контрастном первому, – на тысячелетия, размыкающиеся благодаря мотиву Рождества в вечность.

И в этом вечном мире свободной стихии тот, кто был господином, хозяином, становится просто стариком, чьи планы разрушены смертью, а его высокомерная и чопорная жена превращается в нелепую и не по возрасту роскошно одетую старуху, с которой хозяин отеля говорит после смерти мужа без должного почтения, уже не по-английски, а по-французски.

И жизнь продолжается после смерти главного героя: идут часы, возится в клетке попугай, бежит, громыхая бубенчиками, по-сицилиански разряженная лошадка, смеется Лоренцо, красуется на рыночной площади Луиджи, два абруццких горца идут по дороге к статуе Божьей матери, беснуется океан, прорывается сквозь мрачную тьму пароход, где по-прежнему веселятся и наслаждаются жизнью люди, не знающие, что в мрачном чреве корабля стоит гроб того, кто еще недавно ощущал себя хозяином жизни, предвкушая все ее радости и наслаждения. Жизнь трагична и прекрасна одновременно, ощущение власти человека над ней иллюзорно, жизнь и смерть переплетены тесно, и от этого острее и прекраснее красота мира для тех, кто умеет видеть ее и наслаждаться ею – вот глубокий нравственно-философский смысл бунинского рассказа.

Тема любви в творчестве Бунина (материалы для сочинения). Вероятно, тема любви – центральная в творчестве писателя, особенно в период его зрелого мастерства. Он не просто изображает сложность и драматизм человеческих отношений, психологическую глубину и тайну чувств и переживаний. Автор создает своеобразную философию любви, определяет ее место в системе ценностей бытия.

Вспомним рассказ с многозначительным названием «Солнечный удар», написанный в 1925 году. Два человека случайно встретились на волжском пароходе. Через несколько часов знакомства они сходят на пристань неизвестного города. «Сумасшествие», - произносит она, не в силах противостоять нахлынувшим чувствам. Минуты, проведенные вместе, каждый из героев будет вспоминать всю жизнь. А утром она уезжает, даже не назвав своего имени, и просит его остаться до следующего парохода. Случившееся она объясняет ему (и себе) так: «На меня точно затмение нашло… Или, вернее, мы оба получили что-то вроде солнечного удара».

После расставанья мир кажется ему пустым, мучительным и бессмысленным. Сердце его, он это теперь понял окончательно, поражено «этим страшным солнечным ударом, слишком большой любовью, слишком большим счастьем».

Как нелепа на фоне этой пережитой великой страсти, словно состарившей его душу на целых десять лет, фотография с «четой новобрачных» - «молодой человек в длинном сюртуке и белом галстуке, стриженный ежиком, вытянувшийся во фрунт под руку с девицей в подвенечном газе». Живая, стремительная, быстрая страсть – и застывшая фотография со смешными подробностями (стрижка «ежиком», нелепая поза жениха, «вытянувшегося во фрунт»)… Легкая, крепкая, загорелая, пахнущая солнцем, дерзкая, смелая и прекрасная женщина - и «девица в подвенечном газе» с фотографии…

Эта любовь – «солнечный удар» слишком сильна для того, чтобы продлиться. Расставание неизбежно не только потому, что у каждого из героев своя жизнь и они сведены лишь на миг прихотью случая и страсти. Оно неизбежно еще и потому, что чудо, озарение, солнечный удар не могут длиться долго. Любовь для Бунина – это мгновенная вспышка, высший, напряженный момент бытия, озаряющий всю жизнь человека. Любовь есть смысл и оправдание жизни.