13588-1 (Ментальность, языковое поведение и национально-русское двуязычие), страница 2

В языковом коллективе, где для части лиц переключение с русского языка на конкретный "тайный язык" стало нормой и воспринимается как неизбежная врожденная привилегия этого контингента говорящих, совершенно неожиданный эффект производит переключение кого-либо из говорящих на какой-то третий язык, причем чем более свободной выглядит коммуникация на этом языке, тем более сильный эмоциональный эффект вызывает ее наблюдение. Автору довелось однажды стать участником следующей ситуации, если и не превратившейся в преднамеренный эксперимент, то ставшей ценным наблюдением. Когда автор находился в кабинете в ожидании заказанного междугородного телефонного разговора, в его кабинете намеренно собрались сразу четыре любопытствующие дамы, из коих две представляли местное население (чукотско-русские билингвы), с целью поприсутствовать при разговоре и ознакомиться с его содержанием. Они с удовлетворением услышали приветствие, обмен незначащими фразами, и были явно заинтригованы просьбой пригласить к телефону даму с вполне русским именем Кира. Тут последовал неожиданный для присутствующих переход на английский язык (собеседницей автора была гостья из Канады), сопровождавшийся некоторым увеличением темпа разговора. Сразу же после этого присутствующие одна за другой молча покинули кабинет, последовательно четыре раза нарочито громко хлопнув дверью, и автор был оставлен в одиночестве. В дальнейшем имевшая место ситуация осталась в общении с теми же лицами без комментариев, однако было недвусмысленно ясно, что и чукотско-русским билингвам, и русскоговорящим монолингвам явно не понравилось то, что их "русскоязычный" коллега в совершенстве владеет не только одним из местных языков и понимает по-чукотски, но при этом еще и свободно говорит по-английски - привилегия "тайного языка" в данной ситуации была безвозвратно утрачена меньшинством не только на уровне понимания, но и приобретена посторонними на уровне говорения: негативная реакция, что существенно, сопровождает оба обстоятельства. Еще одна любопытная черта современной языковой ситуации у этнических меньшинств - это определенное сожаление по разламывающемуся на глазах "языковому барьеру", который ставило одностороннее двуязычие меньшинств перед "русскоязычными" и превращению большей части представителей меньшинств в русскоговорящих монолингвов - тем самым возможность использования родного языка в роли "тайного языка" существенно осложняется нарастающим ограничением языковой компетенции младших поколений. В последние 10-15 лет в научный и педагогический оборот активно входит миф о том, что в 50-60-е годы XX века и позднее в северных школах и интернатах "русскоязычные" педагоги запрещали учащимся говорить на родном языке, и это якобы привело к тому, что молодежь забывает родной язык. Такое утверждение с нарастающей частотой повторяется и в специальной литературе [7. С. 19, 51, 97, 150]. Однако подобные утверждения, похоже, не только не соответствуют действительности, но и имеют мало общего с реальностью школы-интерната дальнего национального села (а в недавнем прошлом и районного центра). По нашим наблюдениям, в интернате при школе пос. Биллингс Шмидтовского района Чукотки проживают примерно 20 учащихся-чукчей, при этом в интернате проживает по 2-3 ребенка из одной и той же семьи. Обслуживающий персонал и воспитатели интерната - в подавляющем большинстве лица коренной национальности (приезжее население представлено педагогами школы, выполняющими работу воспитателей по совместительству).

Подобная ситуация свидетельствует о том, что отсутствие языковой среды в интернатах национальных школ, о котором говорилось много в течение длительного времени, является преувеличением. Какой-либо специальной работы по изучению чукотского языка во внеучебное время не ведется, но никаких запретов на пользование чукотским языком в общении никогда не устанавливалось. Это подтвердили нам педагоги, каждый из которых проработал на Чукотке более 30 лет - А.С. Соболькова (Анадырский район) и Ж.В. Бандина (Шмидтовский район). Они же рассказали, что в 50-60-е годы и учащиеся, и обслуживающий персонал школ сами проявляли желание активно овладеть русским языком. Более того, при наличии среди учащихся значительного числа родственников - братьев и сестер, а также собственных детей учителей и воспитателей коренной национальности подобные запреты так или иначе были бы неэффективными.

Проблема понятности или непонятности языка меньшинства в общении "русскоговорящих" и билингвов-представителей меньшинств изредка обсуждалась на глазах автора в нестандартных контекстах, в целом не соответствующих существующей ментальности и наведенным извне нормам поведения. Однажды в национальном селе, в доме, где хозяевами были коряки, собрались гости - местные жители. На вопрос присутствующего тут же автора, почему гости (корякско-русские билингвы) говорят между собой по-русски, а не по-корякски, хозяйка ответила: "Так Вы же не понимаете по-корякски". После разъяснения, что автор относится к этому спокойно и знает несколько сотен корякских слов, хозяйка и гости заговорили по-корякски, но вскоре перешли снова на русский язык, коммуникация на котором представляется им более привычной. Второй раз собеседниками автора была группа женщин-калмычек примерно 35-40 лет, которые говорили между собой по-калмыцки. Одна из них задала автору вопрос: "Вас не смущает, что мы говорим между собой по-калмыцки?". Отрицательный ответ на вопрос удивил собеседниц: "Почему?" Пришлось объяснить: "Во-первых, я привык к тому, что люди говорят друг с другом на родном языке, во-вторых, я немного понимаю калмыцкий язык". После этого женщины продолжали разговор на своем родном языке уже без опасений, что их беседа создает дискомфорт для присутствующего.

Любопытно отметить, что ситуация использования одновременно нескольких языков, которые в равной мере непонятны для большинства присутствующих, не только не создает дискомфорта, но напротив, вызывает положительное отношение. Автору статьи летом 1991 года в селе Гижига Магаданской области пришлось примерно в течение получаса одновременно вести разговор и переводить беседы коренных жителей села - эвенов - с американцами с Аляски, пользуясь по очереди английским и эвенским языками и не переходя на русский язык. Из присутствующих при этом эвенов далеко не все владели родным языком настолько, чтобы участвовать в беседе, а присутствующие при этом приезжие русские не понимали обоих языков (английского в поселке не знал никто). Тем не менее возможность установления непосредственной коммуникации между говорящими на разных языках выглядит явно более значимой, нежели невозможность воспринимать отдельные сообщения на каком-то из используемых языков.

Билингвизм представителей нерусских народов России неоднороден в возрастном, территориальном и социальном отношениях и существует в широком спектре от подлинного билингвизма, связанного с примерно равным использованием двух языков и примерно одинаковой компетенцией, до весьма слабого владения русским языком, с одной стороны, и почти полного невладения родным языком-языком меньшинства, с другой стороны. Одним из критических состояний языка меньшинства при билингвизме части говорящих на нем выступает переход билингвов (в нашем случае - национально-русских билингвов) на функционально второй для них язык, то есть в России - на русский язык. Вполне понятно, что данный переход не связан с дефектами языковой компетенции и обусловлен либо несоотносительной престижностью языков (при этом снижение престижа языка собственного этноса наведено извне из среды русскоговорящих при активном посредстве тех же билингвов), либо общими стереотипами коммуникации в полиэтничном социуме. В связи с этим открывается возможность делать любопытные наблюдения при создании ситуации обратного перехода таких лиц на родной язык (теоретически являющийся функционально первым языком). Как правило, такие попытки если и имеют успех, то коммуникация после переключения с русского языка на язык меньшинства осуществляется непродолжительное время, после чего по инициативе представителя меньшинства вновь переводится на русский язык (автор-экспериментатор при этом не испытывал потребности для перехода на русский язык, во-вторых, не имел на это права в рамках задуманного эксперимента). В большинстве случаев причиной перехода с родного языка говорящих на русский язык являлась недостаточная компетенция в родном языке, определенную роль играли стереотипы коммуникации на русском языке, достаточно значимую роль играло и то, что переход на родной язык для представителей меньшинства в наши дни символизирует для них понижение их социального статуса. Пренебрежение к родному языку у меньшинств становится неотъемлемой чертой языкового поведения и языковой ментальности многих представителей этнических меньшинств России, при этом чем выше социальный статус таких лиц (сотрудники администрации, преуспевающие творческие работники), тем выше степень противопоставленности их другим представителям собственного этноса.

Заканчивая настоящую статью, которую мы рассматриваем как своего рода введение к рассмотрению сложной проблемы переключения кодов как компонента языковой ментальности русскоговорящих монолингвов, билингвов и полиглотов, можно сформулировать нижеследующие основные положения.

1. Билингвизм в целом не характерен для русской языковой ментальности. На уровне обыденного сознания владение и пользование языками иных этносов носителями данной ментальности не поощряется и не приветствуется. Владение каким-либо иным языком, кроме русского языка в статусе функционально первого языка, приводит к необратимым сдвигам в ментальности и языковом поведении русско-национальных билингвов и лиц, свободно владеющих иностранными языками. При этом в языковом поведении и в индивидуальном лингвокультурном комплексе таких лиц начинают присутствовать такие черты, которые становятся значимой маркировкой статуса этих лиц.

2. Использование какого-то другого языка в существующем социокультурном контексте, создаваемом русской языковой ментальностью, не приветствуется.

3. "Тайные языки" в русскоговорящем социуме в их широком спектре от условно-профессиональных языков ремесленников и торговцев до воровской "фени" формируются на базе русского языка, хотя и содержат большой объем заимствований из других языков (финно-угорские, тюркские, идиш и др.). Использование языков иных народов в функции "тайных языков" в том полиэтничном языковом континууме, где в функции языка межэтнического общения выступает русский язык, не наблюдается и во всяком случае не является типичной ситуацией.

4. Национально-русский билингвизм стал характерной особенностью коммуникации и языкового поведения нерусских граждан Российской Федерации и стран СНГ. В этой социальной среде такой билингвизм осознается как особое преимущество, повышающее статус личности и открывающее дорогу к тем сферам профессиональной деятельности, которые недоступны для русскоговорящих монолингвов.

5. Использование языка меньшинства в роли "тайного языка" стало яркой особенностью ментальности национально-русских билингвов и одним из стереотипов их вербальной коммуникации. Билингвизм в этом случае в глазах пользователей рисуется как привилегия, позволяющая блокировать от постороннего восприятия существующие каналы коммуникации.

6. Теоретический аппарат отечественной социолингвистики отличается столь высокой степенью адаптации к специфически российской языковой реальности, что его основные понятия подчас невозможно экстраполировать на иные языковые ситуации. Вместе с тем этот теоретический аппарат оказывается недостаточно совершенным для детализированного описания отдельных частных языковых ситуаций в этой языковой реальности. Это, в свою очередь, влечет за собой длинный "хвост" теоретических проблем науки о языке и практических проблем языковой политики. Отдельные понятия, принадлежащие отечественной социолингвистике прошлых лет, характеризуют скорее особенности ментальности пишущих о языке, нежели конкретные языковые понятия.

А.А. Бурыкин, Санкт-Петербург

Список литературы

1. Аврорин В.А. Двуязычие и школа // Проблемы двуязычия и многоязычия. М., 1972. С. 49-62.

2. Вайнрайх У. Одноязычие и многоязычие // Новое в лингвистике. Вып. VI. Языковые контакты. М., 1972. С. 25-60.

3. Вайнрайх У. Языковые контакты. Киев, 1979.

4. Дешериев Ю.Д. Введение // Развитие национально-русского двуязычия. М., 1976.

5. Дешериев Ю.Д. Проблема создания системы билингвистических понятий и вопросы методики ее применения в исследовании // Методы билингвистических исследований. М., 1976. С. 20-33.

6. Малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. Проблемы сохранения и развития языков. СПб., 1997.

7. Розенцвейг В.Ю. Основные вопросы теории языковых контактов // Новое в лингвистике. Вып. VI. Языковые контакты. М., 1972. С. 5-24.

8. Ханазаров К.Х. Критерии двуязычия и его причины // Проблемы двуязычия и многоязычия. М., 1972. С. 119-124.