31023-1 (Творчество Владимира Высоцкого), страница 2

Многочисленные его стихотворения обнажают жанровую природу лирики во всём её многообразии. Только с учётом подобного многообразия можно понять, как трансформируется жанр в отдельно взятом произведении.

Сюжет “Диалога у телевизора” состоит из реплик двух противоположных полюсов - циркового искусства и жизни. Так, на одном полюсе - клоуны, карлики, попугайчики, акробатики и гимнасточка, на другом - реальные признаки быта: алкаши, шурин, пьянь, магазин, швейная фабрика, скучные образины и т.д. Жизнь безобразна, искусство прекрасно, Вот почему телевизор - это окно в мир, созданный по иным законам, мир придуманный, иллюзорный, цирковой. Он необходим не только, чтобы оттенить безобразие мира реального, ной как утопия, знак веры в некое идеальное бытие. Разрыв между жизнью и искусством заполнен в сознании этих героев серией магических значений, позволяющих складывать оба мира в единую картинку. Собственно, Ваня с Зиной производят известную мифологическую процедуру, прибавляя к двум талерам в уме два талера в кармане и получая в итоге четыре. Отождествление двух миров столь же необходимо мифологическому сознанию наших героев, как и их противопоставление. По ходу сюжета оба мира взаимодействуют: воображение уносит героев на цирковую арену:

- Ой, Вань, гляди, какие клоуны!

Рот - хоть завязочки пришей...

Ой, до чего, Вань, размалеваны,

И голос - как у алкашей!

А тот похож - нет, правда, Вань, -

На шурина - такая ж пьянь.

Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь, -

Я - вправду, Вань!

- Послушай, Зин, не трогай шурина:

Какой ни есть, а он - родня, -

Сама намазана, прокурена -

Гляди, дождешься у меня!

А чем болтать - взяла бы, Зин,

В антракт сгоняла в магазин...

Что, не пойдешь? Ну, я - один, -

Подвинься, Зин!..

- Ой, Вань, гляди, какие карлики!

В джерси одеты, не в шевьет, -

На нашей пятой швейной фабрике

Такое вряд ли кто пошьет.

А у тебя, ей-богу, Вань,

Ну все друзья - такая рвань

И пьют всегда в такую рань

Такую дрянь!

- Мои друзья - хоть не в болонии,

Зато не тащат из семьи, -

А гадость пьют - из экономии:

Хоть поутру - да на свои!

А у тебя самой-то, Зин,

Приятель был с завода шин,

Так тот - вообще хлебал бензин, -

Ты вспомни, Зин!..

- Ой, Вань, гляди-кось - попугайчики!

Нет, я, ей-богу, закричу!..

А это кто в короткой маечке?

Я, Вань, такую же хочу.

В конце квартала - правда, Вань, -

Ты мне такую же сваргань...

Ну что “отстань”, опять “отстань”,

Обидно, Вань!

- Уж ты б, Зин, лучше помолчала бы -

Накрылась премия в квартал!

Кто мне писал на службу жалобы?

Не ты?! Да я же их читал!

К тому же эту майку, Зин,

Тебе напяль - позор один.

Тебе шитья пойдет аршин -

Где деньги, Зин?..

- Ой, Вань, умру от акробатиков!

Гляди, как вертится, нахал!

Завцеха наш - товарищ Сатиков -

Недавно в клубе так скакал.

А ты придешь домой, Иван,

Поешь и сразу - на диван,

Иль, вон, кричишь, когда не пьян..

Ты что, Иван?

- Ты, Зин, на грубость нарываешься,

Все, Зин, обидеть норовишь!

Тут за день так накувыркаешься...

Придешь домой - там ты сидишь!

Ну, и меня, конечно, Зин,

Все время тянет в магазин, -

А там - друзья... Ведь я же, Зин,

Не пью один!

До своего отъезда с отцом в Германию, Владимир Высоцкий жил в квартире на Первой Мещанской, 126. О доме и обстановке тех лет в 1975 году написал в “Балладе о детстве”:

Час зачатья я помню неточно

(Значит, память моя - однобока),

Но зачат я был ночью, порочно,

И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе:

Девять месяцев - это не лет.

Первый срок отбывал я в утробе,

Ничего там хорошего нет!

Спасибо вам, святители,

Что плюнули да дунули,

Что вдруг мои родители

Зачать меня задумали

В те времена укромные,

Теперь почти былинные,

Когда срока огромные

Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,

А многих - даже ранее,

Но вот живет же братия,

Моя честна компания!

Ходу! Думушки резвые, ходу!

Слова! Строченьки милые, слова!

Первый раз получил я свободу

По Указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил –

Отыгрался бы на подлеце!..

Но родился, и жил я, и выжил –

Дом на Первой Мещанской, в конце.

Там за стеной, за стеночкою,

За перегородочкой

Содедушка с соседочкою

Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так –

Система коридорная:

На тридцать восемь комнаток

Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,

Не грела телогреечка,

Здесь я доподлинно узнал,

Почём она, копеечка.

Не боялась сирены соседка,

И привыкла к ней мать понемногу,

И плевал я, здоровый трёхлетка,

На воздушную эту тревогу.

Да не всё то, что сверху, - от Бога,

И народ зажигалки тушил.

И как малая фронту подмога –

Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,

Сквозь дыры крыш просеяно

На Евдоким Кириллыча

И Гисю Моисеевну.

Она ему: “Как сыновья?” -

“Да безвести пропавшие.

Эх, Гиська! Мы одна семья –

Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже пострадавшие,

А значит, обрусевшие.

Мои - безвести павшие,

Твои - безвинно севшие”.

Я ушёл от пелёнок и сосок,

Поживал не забыт, не заброшен,

Но дразнили меня: “Недоносок!”,

Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:

Пленных гонют - чего ж мы дрожим!..

Возвращались отцы наши, братья

По домам - по своим да чужим.

У тети Зины – кофточка

С драконами да змеями,

То у Попова Вовчика

Отец пришел с трофеями.

Трофейная Япония,

Трофейная Германия...

Пришла страна-лимония,

Сплошная чемодания.

Взял у отца на станции

Погоны, словно цацки, я.

А из эвакуации

Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,

Похмелились, потом протрезвели.

И отплакали те, что дождались,

Недождавшиеся отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,

Мы спросили, зачем - он в ответ:

Мол, коридоры кончаются стенкой,

А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино

Не слушал Витька с корешем –

Из коридора нашего

В тюремный коридор ушёл.

Да он всегда был спорщиком,

Припрут к стене - откажется.

Прошел он коридорчиком

И кончил стенкой, кажется.

Ну, у отцов - свои умы!

А что до нас касательно –

На жизнь засматривались мы

Уже самостоятельно.

Все, от нас до почти годовалых,

Толковищу вели до кровянки,

А в подвалах и полуподвалах

Ребятишкам хотелось под танки:

Не досталось им даже по пуле –

В ремеслухе живи да тужи,

Ни дерзнуть, ни рискнуть...

Но рискнули

Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие,

От никотина чёрные,

По рукоятки лёгкие,

Трехцветные, наборные.

Вели дела обменные

Сопливые острожники –

На стройке немцы пленные

На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в фантики,

В пристенок с крохоборами –

И вот ушли романтики

Из подворотен ворами.

...Было время - и были подвалы,

Было дело - и цены снижали,

И текли куда надо каналы,

И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров

До ледовых широт поднялись.

Потому что из тех коридоров

Им казалось: сподручнее - вниз

.В этом стихе и реальность, и ирония, и злость от сознания нищеты, бедности близких ему людей.

Стихи и песни Высоцкого о войне - это, прежде всего, монологи очень настоящих людей. Людей из плоти и крови. Сильных, усталых, мужественных, добрых. Таким людям можно доверить и собственную жизнь, и Родину. Такие не подведут.

Сегодня не слышно биения сердец.

Оно для аллей и беседок.

Я падаю, грудью хватая свинец,

Подумать успев напоследок:

“На этот раз мне не вернуться.

Я ухожу - придет другой.

Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,

А сыновья, а сыновья уходят в бой”.

или

Почему все не так? Вроде все как всегда:

То же небо опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое,

Он мне спать не давал, он с восходом вставал,

А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, - не про то разговор,

Вдруг заметил я: нас было двое...

Для меня словно ветром задуло костер,

Когда он не вернулся из боя.

Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло для обоих...

Все теперь одному, только кажется мне,

Это я не вернулся из боя.

Наверное, у каждого человека, знакомство с творчеством Владимира Высоцкого, есть “свой собственный Высоцкий”, есть стихи или песни, которые нравятся больше других. Нравятся потому, что они чем-то роднее, ближе, убедительнее.

Для меня это “Охота на волков” и “Конец охоты на волков”

Охота на волков

Рвусь из сил - и из всех сухожилий,

Но сегодня - опять как вчера:

Обложили меня, обложили -

Гонят весело на номера!

Из-за елей хлопочут двустволки -

Там охотники прячутся в тень, -

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота -

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря - но не дрогнет рука, -

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций, -

Видно, в детстве - слепые щенки -

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

И вот - охота на волков, идет охота -

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу - и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, -

Почему же, вожак, - дай ответ -

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем - через запрет?!

Волк не может, не должен иначе.

Вот кончается время мое:

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся - и поднял ружье.

Идет охота на волков, идет охота -

На серых хищников, матерых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу - и пятна красные флажков.