61195 (Турция и проливы во внешнеполитических интересах России в 1914-1918 гг.), страница 2

Рейх, как свидетельствует генерал Сандерс, рассчитывал, что Турция «не только отстоит проливы и защитит свои границы… но покорит Египет, освободит Персию, подготовит почву для создания независимых государств в Закавказье, создаст угрозу Индии со стороны Афганистана… и… окажет активное содействие в военных действиях в Европе…» [22, с. 85]. Султан для Вильгельма II должен был поднять мусульман против их английских, французских и русских господ». Закрытие Дарданелл должно было остановить поток зерна из России на Запад, подорвать ее экономику, прекратить поставки оружия в Россию компаниями «Виккерс» и «Крезо» и таким образом парализовать боеспособность России [22, с. 87].

В начале июля Энвер встретился в Берлине с начальником генерального штаба Мольтке. Когда Джемаль, вернувшись в Турцию из Парижа с пустыми руками, увидел проект турецко-германского договора, он нашел его «превосходным договором между двумя независимыми государствами» и принял «без колебаний». По условиям договора рейх обязался оказывать поддержку Порте в «отмене капитуляций», в достижении с Болгарией «соглашения, соответствующего оттоманским интересам при разделе территорий, которые будут завоеваны на Балканах», в получении обратно Эгейского архипелага (включая Крит), если Греция будет выступать против центральных держав. Согласно договору предусматривалась также помощь Германии в расширении турецкой территории за счет России «таким образом, чтобы обеспечить непосредственное соприкосновение… с мусульманским населением» там (т.е. завоевание русской Армении), и в получении «соответствующей компенсации» за потери, которые будут понесены в войне. В свою очередь турки обязались выступать вместе с австрийцами и немцами против царя. Документы об этом были подписаны тайно 2 и 6 августа [22, с. 90].

Турция была настолько слаба в военном отношении, что ее немедленное вступление в войну могло лишь затруднить положение центральных держав. Первоначальное обязательство Порты воевать против России привело к необходимости вступить в большую войну. Туркам было легко доказать, что только что подписанный договор не имеет больше силы. Поскольку Германия при подобной конъюнктуре не располагала эффективными средствами воздействия на Порту, последняя могла занять независимую позицию.

Турция, понимая свое плохое военное состояние и скрепленная договорами с Германией, начала политику «лавирования» между странами Антанты и Германией. Рычаг воздействия был достаточно четко определен – это подавляющая доля иностранного капитала в турецкой экономике, а также проливы в Черном море.

Министр финансов Джавид-бей обратился к Бом-пару, французскому послу в Константинополе, с просьбой дать Турции позитивные письменные гарантии в отношении территориальной неприкосновенности сроком на 15 –20 лет и отмены капитуляций, с тем, чтобы противопоставить их германским обещаниям.

Джемаль передал английскому дипломатическому представителю перечень условий, на которых, как он открыто признавал впоследствии, «мы (турки), возможно, присоединились бы к Антанте». Тем временем Энвер в конфиденциальном разговоре с русским военным атташе, отнюдь не краснея, предложил заключить союз с царем на 5–10 лет. В результате мог бы быть создан Юго-Восточный и Средне-Восточный блок против и за счет Австро-Венгерской империи, с которой Порта только что заключила торжественный дипломатический союз. Однако Сазонов своим ответом не склонен был удовлетворить требования турок [25, с. 114].

4. Политика России в отношении Турции

Борьба правящих кругов России за Константинополь и проливы (так же как франко-английское противодействие этому) была традиционной. Эти устремления еще более усилились из-за быстрого перевооружения Турции Германией и в то же время подчинения ее рейхом изнутри. Уступить проливы Германии, информировал Сазонов царя в декабре 1913 г., «было бы равносильно подчинению всего экономического развития южной России этому государству» [17, с. 151]. Поэтому захват Константинополя стал делом первостепенной важности. 21 февраля 1914 г. министр иностранных дел, военный и морской министры с одобрения Николая II приняли совместное решение «в случае большой европейской войны разрешить «восточный вопрос» в пользу России путем установления господства в Константинополе, в проливах Босфор и Дарданеллы» [29, с. 56].

Когда разразился мировой кризис июля 1914 г., царский Генеральный штаб исключал параллельные операции против центральных держав и Оттоманской империи. Необходимость в военных действиях подкреплялась политическим аргументом, сводившимся к тому, что война Турции против Антанты раздует тлеющий огонь в Греции и возбудит желание Болгарии в отношении Константинополя. Если они возьмутся за оружие ради такого дела, победоносная Россия встретится лицом к лицу с опасными противниками [45, с. 77–78]. Сазонов предлагал предоставить Порте гарантию трех держав относительно территориальной неприкосновенности, изъявить готовность пойти на обсуждение любой дипломатической комбинации, на видоизменение капитуляций в качестве первого шага к их отмене, на вступление в обладание всеми германскими экономическими концессиями, особенно концессией на Багдадскую железную дорогу и в качестве позитивного приобретения остров Лемнос, захваченный греками в 1913 г. Взамен за все это Турция должна была взять на себя обязательство демобилизовать свою армию и соблюдать нейтралитет.

Сохранение нейтралитета Турцией также отвечало целям Англии и Франции. Тем не менее, предложения Сазонова, за исключением территориальной гарантии, были отвергнуты. Его идея компенсировать Греции отказ от Лемноса передачей ей территории Эпира явно противоречила интересам Италии. В то время как Россия мало потеряла бы от проведения изменений в капитуляциях, Антанта поплатилась бы многим. Русские могли только выиграть от лишения Германии экономического и финансового влияния на Ближнем Востоке.

5. Основные предпосылки вступления Турции в войну с Антантой. Политика «двойных стандартов» со стороны Англии и Франции в отношении России

Одной из главных предпосылок вступления Турции в войну с Антантой была реквизиция Черчиллем – первым лордом адмиралтейства, двух суперсовременных линкоров, которые к началу войны были построены в Англии на средства, собранные буквально со всей Турции. Мотивация Черчилля была простой: «Мы не могли позволить себе действовать без этих двух превосходных кораблей. Еще меньше могли бы позволить себе видеть их … используемых против нас». Турции была предложена денежная компенсация. Однако все равно это вызвало в Константинополе всестороннюю вспышку гнева. Этот случай послужил оправданием для призыва к оружию [50, с. 160–161].

Вышеизложенное обстоятельство было не единственной причиной. В составе эскадры центральных держав в Средиземноморье рейх имел два крупных крейсера – «Гебен» и «Бреслау». Русский морской штаб и министерство иностранных дел опасались, что оба этих корабля могут перейти во владение султана. Опасения оправдались, когда при полном попустительстве со стороны британской эскадры оба крейсера, не встречая никакого сопротивления, смогли спокойно пройти через Дарданеллы, зайти в Черное море и объединить свои силы с флотом султана. В свою очередь бескровная победа «Гебена» и «Бреслау» дала Германии возможность оказывать давление на Порту. В Константинополе чаша весов сильно склонилась к войне.

Бездействие французских и английских кораблей объяснялось «облегчающим обстоятельством», что была устранена угроза бомбардировки Египта и французской Северной Африки. Адмиралы Милн (Англия) и де Лапейрер (Франция) оправдывали поразительное бездействие Антанты тем, что их эскадры имели «иные обязанности» [35, с. 125].

В то же время 2 августа 1914 г. Турция подписала секретный договор, обязывавший ее выступить на стороне Германии.

Турецкий же флот, став сильнее русского черноморского похоронил традиционные надежды России предпринять наступление на Константинополь.

Оттоманской прессе, как отмечал Джемаль, было дано указание: «усиленно писать о … компенсации за «Султан Осман» и «Решадие», которых мы лишились вследствие грабежа со стороны англичан» [29, с. 76]. Это позволяло Турции оправдаться «нормами международного права». Корабли же, нарушившие эти нормы, имели лишь турецкие названия, но сохранили свой личный состав и командиров, переодетых в новую форму и фески.

По роли России в войне и по ее окончании намерения Англии и Франции были таковы: пока помешаем Турции предпринимать какие-либо действия в ущерб нам. В течение войны мы сохраним союз с Россией и доведем войну до победного конца. Затем мы… под предлогом реформ предоставим арабским провинциям автономию, так что они легко окажутся под нашим покровительством и контролем» [23, с. 152]. Турция хорошо понимала, что соблюдение нейтралитета приведет ее к гибели.

Тогда она закрыла Дарданеллы. Непосредственным поводом для этого послужило то, что эскадра союзников преградила путь к выходу в открытое море одному из турецких эскадренных миноносцев. И, наконец, 27 сентября: «спущены мины и заградительные сети… погасли маяки; подняты сигналы «путь закрыт!.» [45, с. 85]. Сотни кораблей, еще недавно теснившихся на рейде, покинули его. В несколько недель Босфор и прилегающие воды стали безлюдной пустыней.

Таким образом, Англия и Франция, требуя от России скорейшего вступления в войну «де-факто» негласно покровительствовали империи Полумесяца с целью не допустить туда царскую Россию и удержать в своих руках контроль над страной.

6. Позиции России, Англии и Франции по вопросам о проливах

В декабре 1913 г. Сазонов сообщил царю: «Проливы в руках чужого государства означают подчинение всего юга России этому государству» [17, с. 152]. Год спустя он снова заявил, что они являются «жизненным нервом во всей нашей экономической жизни» [17, с. 152]. П.Н. Милюков, глава кадетов – ведущей буржуазной партии, уверял Антанту, что приобретение Россией Босфора и Дарданелл «ничего не имеет общего с завоевательными тенденциями, которым с полным основанием хотят положить предел сторонники будущего организованного мира Европы… Владение Константинополем и проливами есть конец, а не начало… Ликвидация вопроса о проливах даст возможность торжественно отнести в святилище истории так долго мучивший Европу «Восточный вопрос» [14, с. 389]. Однако эта мысль была поверхностной, в некоторой степени дипломатически примитивной, так как овладение Константинополем и проливами должно было сделать Россию средиземноморской державой, а это вызывало необходимость защищать себя в восточной части этого моря. Подобное выводило Россию в средиземноморском регионе «лицом к лицу» с западноевропейскими державами.

Согласно царской внешнеполитической концепции, Николай II должен был занять место Франца-Иосифа и Мехмеда V в качестве «арбитра и покровителя славянских народов». В декабре 1913 г. Сазонов предложил Николаю II, чтобы Россия потребовала проливы не только «по причинам экономического характера, но и с точки зрения политической» [17, с. 153]. Для русских помещиков, промышленников и кадетов занятие Константинополя и проливов являлось не конечной целью, а началом полного господства на Ближнем Востоке и захвата власти в Средиземном море.

Предвидя гибель султанской империи, западные союзники пытались создать на Балканах опорный пункт для своего господства. Отсюда раздражение Англии. Как явствует из дневника посла Франка Берти накануне мировой войны, оно было вызвано «абсурдным и устарелым заявлением России, что она является защитницей всех славянских государств» [29, с. 93].

Константинополь являлся крупнейшим торговым центром Турции, через который в 1911 г. прошла почти треть всего английского импорта. В 1913–1914 гг. тоннаж торгового флота Англии в Константинополе намного превышал тоннаж других государств. Он равнялся приблизительно 6 500 000 т. Кроме того, Константинополь служил перевалочным пунктом при перевозке товаров с Украины, из Закавказья, Месопотамии и Персии, а также был одним из транзитных центров мира. Но «раздел Турецкой империи» был возможен только в результате большой войны и немыслим без России. С конца августа 1914 г. Эдуард Грей с большой осторожностью начал намекать России, что судьба Турции решена, что вступление ее в войну на стороне Германии неизбежно и ей придется понести «всю» ответственность за последствия.

Вслед за тем Сазонов 14 и 26 сентября информировал английского и французского послов, что, помимо нижнего течения Немана и восточной части Галиции, Россия требует «постоянной свободы проливов» [17, с. 147].

Свобода проливов должна была быть гарантирована путем их интернационализации, уничтожения укреплений на берегах Дарданелл и создания контрольного поста при входе во внутреннюю часть Босфора.

Вторжение России в Пруссию в разгар битвы на Марне, как свидетельствует Черчиль, «решило судьбу сражения». Россия, в результате, к концу 1914 г. имела огромные потери – около 1350 тыс. убитыми, ранеными и пропавшими без вести [35, с. 147].

Очевидно, что такие жертвы Россия несла не без своих интересов в своей внешней политике. А главной целью России была перспектива «Царьграда», которой страны Антанты на дипломатических переговорах не безуспешно «подкармливали» ее, преследуя, в свою очередь, сугубо личные цели – втянуть ее как можно глубже в войну. 13 ноября 1914 г. Бенкендорф телеграфировал, что король Георг V сказал ему: «Константинополь … должен быть вашим» [29, с. 99].

По сравнению с Англией отношение Франции к требованиям царской России отличалось только тем, что, несмотря на меньшую заинтересованность в проливах, она еще сильнее стремилась рассеять мечту о «Царьграде». 17 августа посол Палеолог предостерегал Сазонова: «Вы не должны забывать., что сохранение территориальной целостности и политической независимости Турции остается одним из руководящих принципов французской дипломатии» [42, с. 92].