75582-1 (Империи в мировой истории), страница 4

Поскольку происходит разрыв родовых связей, начинают формироваться "соседские" коллективы, неизменно будет меняться и понимание свободы. Этапы такие:

свобода от отцовской власти,

свобода от услужения,

возможность действовать по собственному усмотрению (разумеется, в рамках запретов, установленных законом), т. е. право начинать свой собственный ряд событий,

свобода римского гражданина как апогей развития личной свободы. Он может действовать, как ему заблагорассудится, но он никогда не сделает чего-то вредного для общества.

свобода государства действовать по своему усмотрению для установления "истинной" свободы и "истинного" порядка (т. е. соответствующих "истине").

Таким образом, государство добивалось необходимой гибкости в проведении своей достаточно жесткой политики по установлению единого порядка (универсума), но отдельный человек получал некий "люфт" для своего поведения. Средневековое христианство воспримет эту гибкость:

основная масса людей = люди плотские (у гностиков - гилики, от гиле= материя) = carnales (плотские люди). Они практически приравниваются к язычникам.

есть "достаточное" христианство. Можно соблюдать десять заповедей, подавать милостыню, ходить на исповедь и т. п., иметь "веру" и ты попадешь на небо. В какой-то степени, это тоже идет от гностиков (психики - люди, обладающие верой и потому попадающие на небо).

есть "монашеский путь спасения", идеал которого обосновал Аврелий Августин. Для немногих!

есть белое духовенство.

Три последних категории объединялись словом "клир" (от греч. "клерос" - надел, удел, наследие). Оно тоже эволюционировало. Сначала все христиане именовались "уделом божьим" среди язычников (церковь, пастыри и стадо). С 3в. н. э. clerici (spirituales , духовные ) = только служащие при церкви, в отличии от людей стада ( laicus) . Еще ап. Павел, ссылаясь на учреждение левитов, которые "совершают богослужение, вкушают священную пищу, служат алтарю и научаются от алтаря", заявил, что и в Новом завете Господь установил, чтобы те, кто проповедует Евангелие, жили от благовествования (1 Кор 9, 4 - 14; 2 Кор 11,9).

Появится и духовная иерархия:

внешние заботы об алтаре,

преподавание Слова Божьего,

совершение таинств,

заведование "духовными делами" пасомых.

Декрет Грациана (12в.) перечисляет 9 священных чинов (ordines sacri) . Иерархия будет расширяться, но "9 чинов" останутся основными.

Individuum (то, что не делится, неделимый, связано с греч. атом = атом) - новое понимание человека. Он становится низшей единицей (т. е. частью общества, единицей измерения, права и т. д.) и, в то же время, стал отделен окончательно от животного мира. Римляне уже не связывают свое происхождение с каким-то тотемным животным. И по этой причине тоже происходит переход к пониманию богов как антропоморфных и духовных существ, а затем произойдет отрыв от антропоморфности к "чистой" духовности.

Termin ( terminus) - такое понятие появляется впервые. Этапы эволюции:

вначале означал пограничный камень, межевой знак. Отсюда Термин = римский бог границ и межей.

границы, пределы.

окончание, конец, Конечная цель .

Отсюда, это слово означает одно значение (из куста значений), которое становится общеупотребительным и обязательным для всех, определяя границы действия понятия. Далее будет происходит энциклопедизация этих понятий (Тора - Танах - деятельность апостолов Павла и Петра - апологетика - патристика - "последние римляне" Боэций, Кассиодор, Исидор и др. - энхиридионы, энциклопедии - суммы).

Это повлияет на новое понимание закона, который пусть и кажется неправильным для одного человека, но понимание его происходит только на уровне коллектива ( dura lex, sed lex). Всеобщность закона позволяет человеку освободиться от "совести". Именно это, видимо, имел в виду Христос, когда противопоставил свое "царство" миру и говорил о восстановлении "закона" (новая культура начинает с прав отдельного человека).

Основная причина возникновения и формирования имперской системы в Средиземноморье кроется в трансформации полисной системы (системы городов - государств) в сложное, а в идеале, если уж и не в итоге, и централизованное государство.

"Лоскутки" (различные этносы, социальные группы, экономики, языки, культуры, религии etc. ) "сшивались" в пестротканое полотно империи. "Коммунальная квартира" постепенно превращалась в единую "семью", члены которой вступали во все более и более тесные связи друг с другом. Этот процесс, в частности, достаточно хорошо изучен на материале истории философии и религии. Синтетический характер философии того времени выразился в ее сакрализации и формировании синтетических вариантов философии (гностицизм, неопифагореизм, неоплатонизм), религии (христианство, манихейство, ислам), языков (вульгарная латынь), ересей. Поскольку имперская система есть непрерывный процесс трансформации полисной системы, в ней самой изначально заложены возможность, опасность и даже неизбежность ее гибели. Это связано, во-первых, с тем, что входящие в империю "лоскутки" (города - государства, союзные государства, присоединенные территории) получают небывалые доселе возможности роста и расцвета. Они исторически гораздо быстрее переходят на новый уровень развития, скажем, из племен становятся народностями, из народностей народами, из народов нациями. Им не надо тратить силы, людские ресурсы и средства на оборону, на развитие самодостаточной, а, значит, и автаркизованной, замкнутой экономики. Империя становится для них "матерью" (например, Россию современные народы Средней Азии даже сейчас воспринимают как "Россию - мать"). Во-вторых, процесс трансформации подразумевает ломку прежних этнических, политических, социальных, экономических структур, происходит и религиозное "разоружение". Так, "имперская" религия христианство, сломав прежние культы и мифологические системы, "идеологически" разоружило население Римской империи перед лицом варварской опасности. Вместо прежних "земных" ценностей (патриотизм, служение роду, семье, гармоническое развитие, самосовершенствование и т. д.) приходят новые ценности, с ориентацией на "Небо" (Небо, Бог - здесь выражение надклассовости, космополитизма, универсализма, общечеловечности. И. Христос по сути обвиняет иудейский закон и иудеев в узости мышления и сужении Божьей воли до уровня одного этноса, когда говорит: "Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел я, но исполнить" (Мф 5,17). Ему вторит и ап. Павел: "...нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос" (Кол 3,11). В целом и итоге это означает, что империя становится уязвимой, колоссом на глиняных ногах и достаточно случайного, не очень сильного толчка, чтобы она распалась. Империи, как правило, гибнут "без единого выстрела". Слова А. Момильяно о том, что происходит "падение империи без грохота" свидетельствуют именно о процессе ее трансформации. Добавлю также, что представление о том, что империи гибнут от "старости" вряд ли верно абсолютно. Здесь я не согласен В. Л. Махначем или Л. Н. Гумилевым. Они могут погибнуть и молодыми. Примеры: Каролингская империя, Анжуйская империя, Советский Союз. Вариантов здесь может быть два.

Империи все же успевают выполнить свою "миссию" и подготавливают отдельные районы к "самостоятельной" жизни. Такова, например, судьба Российской империи, давшей "путевку в жизнь" Польше, Финляндии, а после некоторого перерыва (СССР) и Балтии, Украине, Кавказу и некоторым государствам Средней Азии.

Вмешивается внешний фактор, империя гибнет и отдельные районы должны еще побыть под "опекой" каких - либо других государств. Примером, здесь может быть опять же Западная Римская империя, отчасти СССР.

Но лучше я это проиллюстрирую на классическом примере Западной Римской империи.

Историографическая справка.

Проблема падения античного общества - одна из самых сложных и спорных в историографии. Ее поставили еще современники событий.

Библейские авторы как бы "предвидели" это событие: "Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то" (Мрк 3, 24). Еще первое падение Рима в 410г. вызвало шоковую реакцию. Язычники объясняли это забвением древних богов и винили христиан в том, что они забыли их. Многие христиане по этой же причине вернулись в язычество. Против этих обвинений выступил североафриканский епископ Аврелий Августин (354 - 430). В своем сочинении "De civitate Dei" (О граде Божьем) он, сокрушаясь о так называемом первом падении Рима 410г., все же не терял надежды на его восстановление.

Сам факт захвата Рима Аларихом поставил перед христианами в острой форме проблему поисков смысла истории. Античность устраивала мифология, где миф отвечал на вопросы и прошлого, и настоящего, и будущего. Все может или даже должно повториться, почему миф никак не мог быть привязан ко времени. Христианство еще на библейском уровне начинало отсчет от такого "события", где вневременное начало проявилось во времени, Поэтому уже в шестодневе отдельные акты привязаны к "дням".

Само по себе падение Рима говорило о чудовищных грехах людей (Рим становился подобен Содому). Именно с этой точки зрения Августин и пытается понять это падение. Вся римская история представляет из себя сплошные войны. Готы же милосердны, но только благодаря тому, что приняли имя и дело Христа.

Августин поручает Павлу Орозию показать на фактах неприглядность дохристианской (профанной) истории. В посвящении своего труда Августину Орозий писал: "Вы просили меня открыть на основе всех доступных данных, содержащихся в историях и анналах, любые примеры прошлых времен, когда обрушивались бремя войны, опустошающие эпидемии, ужасы голода, страшные землетрясения, необычные наводнения, извержения огня и т. п.".

Сам Августин занялся более фундаментальными вопросами:

когда и как возник мир?

что было до этого?

в чем природа времени?

человек и фатум.

где возникла цивилизация?

насколько древнее мудрость греков? И др.

Отталкивался он от Евсевия Кесарийского, который впервые, пожалуй, попытался создать универсальную хронологию истории, в центре коей находится воплощение Христа:

все что было до него - " preparatio evangelica" ("приуготовление евангелия"). Христос явился в мир в должный момент, в другое время мир был бы не готов принять его.

все, что было после - история последствий воплощения.

Практически Евсевий заложил основы векторной хронологии, где события датируются либо по нисходящей (до Рождества Христова), либо по восходящей (после Рождества Христова).

Эту хронологию будет разрабатывать и Исидор Севильский, а введет в широкий оборот Беда Достопочтенный.

Если Евсевий говорил о благосклонности провидения, то Августин настаивал на безразличии Бога. Благодать дается всем. Бог вознаграждает за доблести даже язычников. Бог помогал и Риму, пока они боролись за свою свободу. После захвата Карфагена они стали угнетателями, начинается в их государстве упадок дисциплины, нравов, общественных интересов. Поэтому римляне сами уготовали себе место в аду.

Но есть и большие заслуги у Рима. Августин был первым христианским теологом, который на основе интерпретации Иеронима и книги пр. Даниила развил положение, по которому история развертывается последовательно с востока на запад. Рим теперь, говорит он, занял место Вавилона. Он стал той мировой державой, посредством которой Бог захотел объединить в единое политическое целое "круг земель". Он бегло рисует историю Рима в 19 - 26 главах 18-й книги (от Энея до низложения царей).

Августин не верит в "вечность" Рима: если рушатся небо и земля, то почему должен уцелеть Рим?! Кроме того он стал "вавилонской блудницей". Однако продолжение Рима возможно:

Судьба города ( urbs) - это не судьба империи (orbis Romanus) . Константинополю ведь варвары не угрожают.

Земному, преходящему городу, который гибнет под тяжестью язычества и человеческих грехов, они противопоставил "истинный Рим" = Царство Божье, вечное и неискоренимое.

Мнение Августина о том, что Рим страдает за свои грехи поддержали и другие авторы. Испанский священник Павел Орозий, бывший одно время другом и сотрудником Августина, всю историю Рима излагает как свидетельство и доказательство того, что падение Рима есть возмездие за старые преступления.

Языческие авторы протестовали. Рутилий Намациан надеялся на восстановление былой славы Рима, ибо он всегда был и останется "непокоренный, вечный Рим" ( invicta Roma aeterna). Зосима считал падение Рима результатом отступления от старой религии. Сальвиан удивлялся сумасшествию римлян: "Народ Рима гибнет и смеется".

В средние века параболу Августина о противостоянии земного Вавилона и небесного Иерусалима восприняли Иоахим Флорский , авторы старофранцузских романов о Граале (противопоставили таинственное братство рыцарей, наследников Иосифа Аримафейского, светскому государству), составители гуситских гимнов (проклинали императора Сигизмунда и его "вавилонское царство"), Мартин Лютер и другие реформаторы.

Гуманисты эпохи Возрождения, преклонявшиеся перед античной культурой именно имперского периода (акад. Н. И. Конрад когда - то установил, что "возрождался" период 1 в. до н. э. - 1 в. н. э.), считали, что великая культура не могла умереть своей смертью (иначе она и не может быть названа великой), - ее сгубили варвары.

Их идеи развивали просветители, которых, собственно, и можно считать первыми медиевистами в полном смысле этого слова, ибо они немало сделали для изучения истории средних веков. К этой истории они относились еще более резко, чем гуманисты. Именно в эту эпоху сложился "приговор" средним векам. Наиболее яркое выражение враждебное отношение к средневековью получило у Вольтера (1694 - 1778). По его мнению, высказанному в своем "Опыте о нравах и духе народов и о главных событиях истории от Карла Великого до Людовика XIII " при рассмотрении истории варварских народов, погубивших Римскую империю "испытываешь чувство, похожее на чувство путешественника, который покинул великолепный город и оказался в пустыне, покрытой терниями". Мир в этот период выглядел как покинутый жителями великолепный город, от которого остались варварские дороги, обломки культуры и т. п. : "Вместо прекрасного латинского языка - 20 варварских наречий, вместо культуры и законов - только варварские обычаи. Цирки и амфитеатры, возвышавшиеся во всех провинциях, сменились хижинами, крытыми соломой. Большие дороги, такие красивые и прочные, проведенные от подножия Капитолия до гор Тавра, покрылись стоячими водами. Такой же переворот произошел в умах; Григорий Турский и монах Фредегар из Сен-Галлена - это наши Полибии и Титы Ливии. Человеческий разум огрубел среди самых подлых и бессмысленных суеверий... Вся Европа коснеет в этом унижении до 16 в. и освобождается от него лишь путем ужасных судорог". "Историю этого времени, - добавляет он, - необходимо знать лишь для того, чтобы ее презирать". Средневековье он считал чистым порождением религии или глупости (синоним религии). Религия же для него не более как изобретение "первого мошенника, встретившего первого дурака", а богословские споры он приравнивал к нелепым столкновениям "папистов, которые едят бога вместо хлеба, лютеран, съедающих бога вместе с хлебом, и кальвинистов, которые кушают хлеб, но совсем не кушают бога". История Византии для Вольтера тоже лишена смысла: "Существует другая история, более забавная, чем история Рима после времен Тацита; это - история Византии, бесценная "коллекция", не содержащая ничего, кроме декламаций и чудес. Это - насмешка над человеческим разумом".

Таким образом, несмотря на то, что Вольтер, в противоположность гуманистам, развенчал историю античности, все же переход к средним векам, к эпохе, когда зарождаются и крепнут самые ненавистные для буржуазии 18в. учреждения - католическая церковь и феодализм, представляется ему как глубочайшее падение культуры и в то же время как рост самых глупых и бессмысленных суеверий. Здесь у Вольтера выступает уже известная нам периодизация истории, деление ее на древнюю, среднюю и новую с характеристикой эпох преимущественно по культурному признаку. Грубое варварство отличает Европу после германского нашествия; города и торговля приходят в упадок, нравы грубеют. Вольтер издевается над варварскими "правдами", которые оценивают человеческую жизнь в солидах, и говорит, что вообще правосудие отличается дикостью и суеверием. Вся история тогдашних королевских домов, особенно Меровингов, является сплошным рядом ужасающих преступлений , свидетельствующих о глубочайшем упадке нравов. Этому мрачному средневековью Вольтер противопоставляет эпоху Возрождения как "прогресс человеческого ума". " Природа в это время произвела , - по его мнению, - исключительных людей во всех областях, особенно в Италии".

Так, попутно замечу, складывается "приговор" средним векам. Его появление вполне понятно в то время, когда шла ожесточенная борьба старого и нового, когда буржуазия начала штурмовать твердыни феодального общества. Однако, как справедливо писала Е. В. Гутнова, "при всей снисходительности к этому безапелляционному приговору, нельзя не заметить, что даже тот уровень исторических знаний не давал оснований для столь однозначно отрицательной оценки средневековья. Он исходил прежде всего из потребностей современной идейной борьбы и грешил недостатком историзма".