42364 (Теоретические основы исследования способов и приемов убеждения в судебной речи), страница 4

Например: Действительный статский советник 3-н, будучи в разлуке с женой и находя, что она не исполняет своих супружеских обязанностей и, будучи его женою по закону, давно уже не дарит его тем счастьем, па которое он имел право рассчитывать, вступая в брак, решился развестись с нею. Он приехал для этого в Петербург, нашел здесь людей, которые согласились оказать ему юридическую помощь в начатии дела в консистории * и нравственную помощь для его ведения. Он нашел людей, которые с благородной откровенностью показали все, что могли, в защиту чести господина 3-на. Благодаря им семейная честь его была близка к восстановлению и дело шло естественным и спокойным ходом. Вдруг положение его изменилось. Сначала к делу стала присматриваться власть прокурорская, затем его взяла в руки власть судебная, и, наконец, оно перешло из мирных стен консистории в стены суда (Кони А.Ф. Речь по делу о лжеприсяге в бракоразводном процессе супругов З-ных).

Требование ясности важнейшее требование, предъявляемое к любой речи, и еще античные ораторы внимательно следили за тем, чтобы оно неукоснительно соблюдалось. Марк Фабий Квинтилиан даже сформулировал правило, которого должен придерживаться оратор, стремящийся к ясности. Правило содержит две части:

(1) Оратор должен говорить так, чтобы его могли понимать и при невнимательном слушании.

(2) Всякое слово, которое ни ясности, не украшению речи не способствует, должно считаться погрешностью.

Подготовить речь или часть речи, не нарушая этого правила, очень трудно, но выдающиеся русские юристы конца XIX – начала XX века полагали, что настоящий оратор должен ему неукоснительно следовать.

Только точное знание дает точность выражения. Поэтому оратор обязан четко представлять себе то, что хочет разъяснить. Излагая дело, оратор не может позволить себе вольность – путать или искажать фамилии подсудимых, потерпевших или свидетелей.

Речь в суде должна быть такой же простой и понятной, как и обычная речь. Чтобы проверить, насколько хорошо его понимают, оратор может проговаривать некоторые места своей будущей речи перед знакомыми людьми.

Краткость изложения состоит в том, чтобы были опущены все не имеющие отношения к делу подробности. Повествование будет кратким, если начнется с того места, которое прежде всего надо знать судье и которое необходимо для того, чтобы была понятия позиция оратора. Судебный оратор, желающий быть кратким, не станет уклоняться от главной темы, затрагивая малозначительные обстоятельства, не будет касаться посторонних предметов или повторять одно и то же. Не следует также описывать по частям то, что можно выразить одним предложением.

Например: Он приехал для этого в Петербург, нашел здесь людей, которые согласились оказать ему юридическую помощь в начатии дела в консистории и нравственную помощь для его ведения (Кони А.Ф. Речь по делу о лжеприсяге в бракоразводном процессе супругов З-ных).

Следующее требование, которому должно отвечать повествование, – правдоподобие. Правдоподобие повествования требует такого описания, разбираемых событий, которое согласовывалось бы с обычным естественным порядком вещей, не противоречило бы здравому смыслу и характерам действующих лиц.

Например: Для капитала был совершен брак – не по любви, конечно, и без всяких нравственных условий и колебаний (Кони А.Ф. Речь по делу о подлоге завещания от имени купца Козьмы Беляева).

В обоих примерах повествование, или изложение, ясно, кратко, правдоподобно и убедительно. Разница между ними лишь в том, что в первом случае оратор строит изложение так, чтобы «подогнать» факты под свою концепцию защиты, а во втором примере оратор исходит из фактов и на их основе строит обвинение.

Этой частью речи ораторы подготовили суд внимательно выслушать следующую часть речи, называемую «доводы».

В этой части судебной речи оратор доказывает собственные утверждения и опровергает утверждения, сделанные процессуальным противником. Обвинитель обычно начинает с доказательства. Защитник бывает вынужден опровергать утверждения обвинителя, а лишь потом обосновывать собственную трактовку разбираемых событий. С логической точки зрения, доказательство и опровержение – это одно и то же. Разница лишь в том, что при опровержении (в отличие от доказательства) доказывается не истинность утверждения, а его ложность. Прямое доказательство по своей логической структуре совпадает с косвенным опровержением, а косвенное доказательство – с прямым опровержением. Таким образом, рассматривать доказательства и опровержения как некий особый самостоятельный раздел судебной речи вполне правоверно. Это важнейшая часть судебной речи, поскольку без доводов сторон судебная речь не существует. Оратор должен решить две важнейшие задачи: 1) «изобрести» доказательства (или опровержения); 2) наилучшим образом расположить их. Прежде чём говорить об «изобретении» доказательств, необходимо кратко остановиться на некоторых общих положениях так называемой «теории общих мест», разработанной античными ораторами.

а) Теория общих мест, или топика

Древние риторы полагали, что доводы можно «изобрести», использовав для этого некие общие приемы. Методы, с помощью которых «изобретались» доказательства, считались универсальными, то есть пригодными для любого предмета и любого случая. Создателями этих методов считают софистов. Следующие поколения ораторов систематизировали открытия софистов и придали их учению стройную законченность. Это учение дошло до нас под названием «топика» или учение об общих местах. В основе своей учение об общих местах относится к логике.

Однако, как заметили еще древние ораторы, все топики, или общие места, способны лишь указать путь, следуя которым, можно найти истину; открыть же ее, то есть найти действительные связи и отношения между предметами мысли, обнаружить убедительные доказательства можно, только с помощью глубокого размышления и всестороннего изучения того вопроса, о котором говорит оратор. В связи с этим было принято различать доводы двух видов: существенные и несущественные.

Важнейшими общими логическими принципами, из которых делались доводы, были:

1) определение основных понятий составлявшейся речи; затем высказывались доводы, следовавшие из определений;

2) сравнивание основных понятий речи с другими понятиями и выявление тождества или различия сравниваемых понятий; доводы от сравнивания;

3) деление основных понятий на составляющие части; доводы от деления;

4) доводы от признания причинной обусловленности рассматриваемых явлений.

К несущественным доводам относились доводы, вызванные конкретными обстоятельствами самого дела.

У античных риторов изучение предмета речи отождествлялось с изучением понятий. Они полагали, что понятие изучено, если ему дано определение. Поэтому первым важнейшим принципом топики, или теории общих мест, было требование обязательного определения или раскрытия содержания важнейших понятий, то есть тех, которые входят в основное умозаключение.

Давая определение вещи, оратор черпал из него и доводы в пользу своей точки зрения. Это очень эффективный прием; им успешно пользуются все хорошие ораторы вплоть до настоящего времени.

Риторические определения или описания подразделялись на следующие виды:

1. Определения, учитывающие только свойства описываемой вещи.

2. Определения, учитывающие действия описываемой вещи.

3. Определения, даваемые через сравнивание двух вещей, для установления существования сходства или различия между ними.

4. Определения, учитывающие как свойства, так и отношения, связывающие данную вещь с другими вещами.

С логической точки зрения, дать определение понятию значит указать на его существенные признаки. Риторические определения топики не содержат такого требования. Таким образом, виды определений, рекомендуемые топикой, не являются строго логическими определениями, а относятся к приемам, заменяющим определения. Однако топика, как писал об этом Аристотель, ставила перед собой задачу – сделать изложение правдоподобным, а доводы – убедительными для слушателей; поиски объективной истины и строгость выводов не являлись ее задачей. Справедливости ради надо сказать, что приемы, заменяющие строгое логическое определение, имеют определенное познавательное значение; ими часто пользуются в тех случаях, когда не представляется возможным дать строгое логическое определение. Эти приемы широко используются не только в обычной, но и в художественной речи; употребительны они как в научной литературе, так и в судебно-следственной практике. Должен уметь пользоваться ими и судебный оратор. При этом надо иметь в виду, что строгость логической формы для суда имеет значение не всегда. Порой риторические определения принимаются во внимание судом, хотя строгой логической формы они не имеют. Поэтому задача судебного оратора, если приходится пользоваться риторическими определениями, – придать им такой вид, чтобы суд принял их во внимание и согласился с их значимостью.

Например: Если б они сказали противное, т.е. что Караганов писал дрожащею рукою, а подпись сделана твердою, тогда я понял бы это; но что человек, у которого почерк твердый, может написать дрожащей рукой – это не подлежит сомнению, и все зависит в этом отношении от того, что вы признаете в данном случае: если вы найдете, что эта подпись Беляева, то этим самым признаете, что здесь дрожала больная рука; если же вы согласитесь со мною, что это не его подпись, то, очевидно, дрожала рука – преступная (Кони А.Ф. Речь по делу о подлоге завещания от имени купца Козьмы Беляева).

Приемом, близким к риторическому определению и также заменявшим античным ораторам строгое логическое определение, служило сравнение. В топике не существовало строгой теории сравнения. Ораторы полагали, что сравнение – универсальный прием, позволяющий лучше ознакомиться с предметом в тех случаях, когда определить его невозможно, но знакомства с ним требует разбираемое дело. Этот прием употреблялся тогда, когда интересующий предмет можно сопоставить с другими, похожими на него, и в результате сопоставления лучше понять данный предмет. Считалось, что сравнивание должно обязательно дать оратору материал для доводов. Сравнив какой-либо предмет с другим (или с другими), оратор находил в их качествах, свойствах или действиях сходство или, наоборот, мог указать на существующие различия либо противоположность.

Следующая группа приемов, исходя из которых оратор должен был изобретать доводы, называется делением на части. Деление на части и определение или описание частей, входящих в целое, опирается на операцию, называемую в логике делением понятий. Определить предмет – значит еще и выделить его, поэтому определение понятия предполагает и умение отделить его от других, и в то же время рассмотреть составляющие его части. Иначе говоря, выделение составляющих позволяет оратору высказать некое новое утверждение, которое считается в топике доводом.

Требования к делению понятий, формулируемые в топике, почти не отличаются от логических. Так же, как и в логике, различают дихотомическое деление (или деление на два противоречащих понятия) и деление по видоизменению признака. Различаются: делимое понятие – понятие, объем которого следует раскрыть; члены деления – соподчиненные видовые понятия, получившиеся в результате деления; и основание деления – признак, по которому производится деление. Логические правила деления: (1) соразмерность; (2) деление по одному основанию; (3) требование, чтобы члены деления исключали друг друга; (4) непрерывность – также должны соблюдаться. Разница в подходах между логикой и топикой, однако, существует и состоит в том, что, производя деление понятия, оратор стремится не к объективному описанию видовых понятий, а к тому, чтобы с наибольшей полнотой и без противоречий выразить свою точку зрения. В связи с этим в риторике оратор может делить на части не только понятие, которому дано строгое логическое определение, но и какой-нибудь предмет. Отделив одну часть предмета от другой и дав их описание, оратор может остановиться на этом, полагая, что достаточно сделал для того, чтобы слушатель смог отличить одну часть предмета от другой. Иными словами, деление может выполнять в риторике и функцию определения.

Например: При оценке этой подписи эксперты находят те же признаки, на которые указывали прежние эксперты, дававшие заключение против подложности завещания, а именно, что буква б написана не снизу вверх, как писал ее Беляев, а сверху вниз, и что подпись сделана дрожащею рукою. То же самое говорили и первые эксперты, но прибавляли, что так как Караганов имеет почерк твердый, то нельзя думать, чтоб он мог написать дрожащею рукою. Таким образом, эксперты прямо признали, что почерк в подписи на завещании не есть почерк Беляева, что это только искусное подражание, что он сам такой подписи не мог сделать (Кони А.Ф. Речь по делу о подлоге завещания от имени купца Козьмы Беляева).

Рассмотрим последний из важнейших принципов топики. Им является признание всеобщей причинной обусловленности явлений. Исходя из этого принципа, античный оратор полагал, что любую вещь можно рассматривать или как причину, или как следствие. Допускалось, что причина может быть объяснена своим следствием, а следствие – причиной. Считалось, что принцип причинной обусловленности явлений может служить оратору важным подспорьем при изобретении доказательств. Последние находились четырьмя различными способами:

1. Важность и полезность причины доказывалась через перечисление пользы, приносимой следствиями.

2. Следствие обосновывалось через утверждение важности и значимости вызывавшей его причины.

3. Причина опровергалась с помощью подробного разъяснения вредности вытекающих из нее следствий.

4. Следствия признавались плохими, если они вызывались плохой причиной.

Чтобы оценить значимость рекомендаций топики, необходимо рассмотреть формально-логический аспект проблемы. Явление, предшествующее другому и вызывающее его в качестве следствия, называется причиной. Следствие (или действие) – это то, что следует за другим явлением, вызывается последним, и то, что отсутствует, когда нет причины. Говоря о причинной зависимости между суждениями р и q, мы не имеем права соединять знаком импликации утверждения, между которыми нет закономерной связи. Если же оратор соединяет два суждения р и q знаком импликации (р ->q), то он должен быть готов продемонстрировать, что эти два суждения выражают некую общую закономерность. Это означает, что оратору надо подтвердить свое утверждение ссылкой на многократно наблюдавшуюся связь между двумя явлениями, событиями или процессами. Если не было множества предварительных наблюдений, то нельзя сделать вывода о закономерной связи между утверждениями (р, q) и соединять их в одно.

Отсюда следует правило, относящееся к риторике. Всякий, утверждающий нечто о причинной связи между двумя явлениями и использующий логический союз «если…, то…» должен всегда иметь в запасе доводы, подтверждающие, что утверждаемая им связь является частным случаем общей закономерности, связывающей названные им явления. А любой слушатель вправе таких аргументов требовать.

Рассмотрим теперь те доводы, которые в топике назывались несущественными.