КонфЭмоции12 (Магия парности (на материале русской поэзии))

Магия парности (на материале русской поэзии)

Magic of doubling (with examples from Russian poetry)

Аннотация

В статье на материале русской поэзии XIX ― XX вв. рассматривается употребление предикативных атрибутов, выраженных парами прилагательных. Дается краткий обзор истории парности и некоторых ее существенных свойств, в частности, возникающая на ее основе формульность. Слова в паре приобретают способность уподобляться друг другу по семантике. Так, под воздействием «соседа по паре» безэмоциональные и безоценочные прилагательные приобретают эмоционально-оценочную семантику. В виде одного из элементов пары можно встретить даже прилагательные, выражающие постоянные признаки, что в целом для предикативных атрибутов нехарактерно.

The paper deals with the predicative attributes expressed by pairs of adjectives which are found in the Russian poetry of the 19^th and 20^th centuries. The history and the use of doubling in folklore and in literature, as well as pair formulae in languages, are briefly discussed. It is argued that words that words inside the pairs tend to develop semantic similarity with each other. Thus, the “non-emotive” adjectives acquire emotive and evaluative meaning due to their “neighbour’s” influence in the word pair. Adjectives denoting permanent features can be used in such constructions, although they are not typically present in the predicative attribute.

Ключевые слова

Предикативный атрибут, русская поэзия, синтаксис, дуплексив, парное употребление, уподобление, эмоционально-оценочная семантика, постоянный признак, непостоянный признак

Predicative attribute, adjective, Russian poetry, Syntax, emotive semantics, similarity, permanent feature, temporary feature, word pair

1. Предикативный атрибут

«Лирическая поэзия ― далеко не всегда прямой разговор поэта о себе и своих чувствах, но это раскрытая точка зрения, отношение лирического субъекта к вещам, оценка» [Гинзбург 1974: 8]. Какими средствами достигается это словесное вплощение чувств, взглядов, оценок автора поэтического текста, а тем более как всё это передается читателю, можно считать тайной. Но всегда возникает соблазн ее раскрыть, и такую возможность дает филологический анализ текста.

Исследование лингвистами поэтического текста является важным и плодотворным и для языкознания, и для литературоведения, что убедительно доказывалось учеными, начиная с русских формалистов. Тем не менее, работ, анализирующих русский поэтический синтаксис, до сих пор сравнительно мало, и не все его аспекты изучены. Но именно в поэзии некоторые черты строения языка выступают наиболее выпукло.

Как известно, важную роль в передаче оценки и ощущения автора играют разного рода определения (атрибуты). В данной статье мы обращаемся к более сложному грамматическому явлению, логически и грамматически связанному с обычным определением. Нас интересует в первую очередь член предложения, который именуют «дуплексивом» ¹ или «предикативным атрибутом». Он синтаксически относится к подлежащему или дополнению как атрибут и к глагольному сказуемому как обстоятельство или ― реже ― как дополнение.

Благодаря предикативному атрибуту (далее ― ПА) говорящий имеет возможность выразить как минимум две мысли в рамках одного предложения. ПА скрепляет подлежащее (реже дополнение) и сказуемое дополнительной семантико-синтаксической связью. Так, в цитате из известной песни Вероники Долиной Богата и щедра, я раздала долги содержатся два сообщения: ‘Я раздала долги’ и ‘Я богата и щедра’. В одном предложении присутствует как бы двойная пропозиция. Мы обнаруживаем здесь двойное подчинение группы прилагательных богата и щедра ― как семантическое, так и грамматическое: с одной стороны, это характеристика героини, раздавшей долги, с другой ― пояснение действия: ‘раздала долги, будучи богата и щедра’. Одновременно мы можем усматривать здесь и причинно-следственную связь: ‘я раздала долги, так как я богата и щедра’. Таким образом, перед нами целый клубок связей, которые, правда, легко расшифровываются даже не очень внимательным реципиентом. Богата и щедра ― однородные ПА, выраженные краткими прилагательными.

ПА в русском языке могут быть выражены самыми разными морфологическими формами: полными или краткими прилагательными или причастиями, группами прилагательных или причастными оборотами, деепричастиями или деепричастными оборотами, существительными с предлогами, существительными в творительном падеже, наречиями, числительными, местоимениями, идиомами и некоторыми другими конструкциями. Ср. определение «дуплексива» в [Чернова 2003: 56]: «это особый тип второстепенного члена предложения, который связан с двумя членами предложения (глагольным и именным), отвечает на вопрос обстоятельства или дополнения, характеризуется двумя значениями ― обстоятельства и определения или дополнения и определения и выражается именем прилагательным, именем существительным, реже ― другими частями речи (именем числительным, местоимением, причастием)».

Герман Пауль, который, по всей видимости, первым квалифицировал предикативный атрибут как особый член предложения в своей книге «Prinzipien der Sprachgeschichte» («Принципы истории языка») описывает его следующим образом: «Мы охарактеризовали определение как ослабленное сказуемое. Теперь следует упомянуть промежуточную степень, на которой определение обладает еще большей самостоятельностью, менее тесно связано с подлежащим, так что в этом случае было бы правильней считать его особым членом предложения. Сюда относится то, что обычно принято называть предикативным определением, напр. нем. er kam gesund an ‘он приехал здоровым’. Ту же самую логическую связь могут иметь и предложные определения, например нем. er bat mich auf den Knieen ‘он просил меня на коленях’, где сочетание auf den Knieen можно было бы заменить причастием knieend ‘стоя на коленях’» [Пауль 1960: 169].

ПА в русском языке недостаточно изучен, хотя есть несколько серьезных исследований [Чеснокова 1973; Nichols 1981; Никольс 1984], где выводы авторов опираются на примеры из повседневной речи.

В книге [Helbig, Buscha 2005: 465] читаем: «Предикативный атрибут представляет собой нечто вроде второго (семантического) предиката в предложении, это некий дополнительный предикат по отношению к субъекту (или объекту), но неполный и несамостоятельный, т.е. вторичный, предикат [...]. Поэтому, по всей видимости, не существует жестких границ между синтаксическим предикатом и синтаксическим атрибутом [...]» (Перевод мой ― А.П.).

ПА часто отождествляется с «вторичным предикатом», и эти термины употребляются как синонимы [Hackmack 2001; Richardson 2001; Himmelmann, Schultze-Berndt 2004; Irimia 2005].

Обращает на себя внимание обилие ПА в русской поэзии. По-видимому, причина состоит в компактности и многозначности этих конструкций. Двойная грамматическая соотнесенность предоставляет возможности создания дополнительных семантических связей, важного для поэзии сгущения смысла. Открывается перспектива описания явления и предмета в соотношении с действием, что оптимальным образом передает чувства и создает обобщенную картину (образ). При этом прилагательные позволяют обнаружить как отношение автора к высказыванию, так и чувства героев повествования, что сравнимо с двумя типами модальности. Как мы заметили, ПА часто представлен несколькими словами. Наша задача в рамках данной статьи ― анализ однородных рядов ПА, образованных двумя прилагательными или причастиями ― полными или краткими, ― и деепричастиями, обладающими эмоционально-оценочной семантикой.

1. Примеры употребления парных форм в роли ПА

Рассматривая однородные ПА, мы натолкнулись на часто употребляемые в поэзии пары слов ― обычно прилагательных, причастий, деепричастий. Примеры такого словоупотребления находим в русской поэзии разных периодов:

1. И он промчался пред полками,

Могущ и радостен, как бой… (Пушкин. Полтава)

1. Когда за пяльцами прилежно

Сидите вы, склонясь небрежно,

Глаза и кудри опустя, ―

Я в умиленье, молча, нежно

Любуюсь вами, как дитя!.. (Пушкин. Признание)

1. С угрюмой радостью, казалось, он взирал,

Спокоен, холоден, на страшные забавы (Майков. Игры)

1. Нет! тот же всё проснулся ты,

Такой же дряхлый, обветшалый… (Некрасов. Мысль)

1. Это я, взобравшись туда высоко,

луной томлю, ждущий и голенький (Маяковский. Флейта-позвоночник)

1. Задыхаясь и сипя,

добредя до вашей дали,

он прибавит от себя

пуд пикантнейших деталей. (Маяковский. Сплетник)

1. И ветер, жалуясь и плача,

Раскачивает лес и дачу (Пастернак. Ветер)

1. И Александр, разнеженный и праздный,

Рассеянно в окно за ним следил (Самойлов. Пестель, поэт и Анна)

1. И когда проходит мимо ―

Ни обычно, ни ново ―

Наше счастье: нелюдимо,

Потому что нет его (Оболдуев. Нелюдимо)

1. и знай алхимики прохладные,

что ртуть ― зеркальна и быстра ―

сестра не золоту, а кадмию,

и цинку тусклому сестра ―

безликая, но многоокая… (Кенжеев. Когда бы знали чернокнижники…)

Как видно из приведенных примеров, удвоение усиливает впечатление, способствует передаче эмоции. Во многих случаях оно важно не для дополнительной информации, т.е. включения новых фактов, а для усиления эмоционального воздействия.

1. Из истории употребления пар

Принцип парности известен прежде всего в фольклоре; здесь он сродни разнообразным повторам и параллелизму. Фольклорные формулы, построенные на принципе парности, переходят во фразеологию. В повседневной речи нас постоянно сопровождают парные сочетания ― прежде всего, в идиоматике (ни кола ни двора, ни два ни полтора, кожа да кости, честь и хвала и проч.). Многие пары пишутся через дефис, что демонстрирует особую степень семантической слитности: путь-дорога, хлеб-соль, спать-почивать, грусть-тоска.

Впервые синонимичные пары в русском и других славянских языках в сопоставлении с западными языками в их древних состояниях (древнегреческий, древнегерманский) исследовал, по-видимому, А. А. Потебня [Потебня 1958: 433―450]. Он установил общность приема удвоения для самых разных языков и его древнее происхождение. Основная идея Потебни состоит в том, что, изначально используемые парами, синонимы из-за постоянного повторения одних и тех же пар постепенно сливались как бы в одно слово, семантически уподоблялись друг другу, начинали обозначать практически одно и то же; повторение одних значений разным способом способствовало усилению производимого эмоционального эффекта.

Впрочем, кроме прямых повторов (чуть-чуть, вот-вот), двоения слов с одним корнем (мало-помалу, какой-никакой) или синонимов (нежданно-негаданно, худо-бедно), встречаются и пары, отношения в которых основаны на антонимии: вершки и корешки, мал да удал, черное и белое, кошки-мышки, взад-вперед.

О древности парных словосочетаний свидетельствует их наличие во многих языках. В германских языках, для которых исконным был аллитерационный стих, они представлены аллитерирующими парами [Гуревич 1982]. Изучая древнерусские письменные тексты XI ― начала XV веков, М. В. Артамонова [2005] выявила большое количество парных наименований: волости и поместья, веселие и буйство, горы и холмы, огнь и вода. А. А. Гиппиус [2000] высказал предположение, что название «Повесть временных лет» первоначально содержало парную субстантивную формулу: времена и лета.

Таким образом, принцип парности имеет древние корни. Роман Якобсон, изучавший разные типы параллелизма, писал: «… поэзия, налагая сходство на смежность, возводит эквивалентность в принцип построения сочетаний. Симметричная повторность и контраст грамматических значений становятся здесь художественными приемами» [Якобсон 1983: 467].

Параллелизм в русском фольклоре не только широко используется, но и пародируется ― например, в русской повести о Фоме и Ереме. В статье, посвященной описанию афатических нарушений речи, Якобсон тоже вспоминает пример синонимического параллелизма с комическим эффектом: Фома холост, Ерема неженат [Якобсон 1996: 49] и, рассказывая об афазии, в частности, описывает распад отношений сходства, подобия, тождества как характерный симптом одного из типов этого заболевания: пациенты теряют способность употреблять и понимать синонимы.

Принцип двоения как поэтический прием изучал и П. Г. Богатырев [Богатырев 1971], вслед за Якобсоном используя пример народных стихов, сказок и лубочных картинок о Фоме и Ереме (он и посвящает свое сочинение Роману Якобсону). Синонимические парные конструкции пронизывают все тексты о двух братьях-неудачниках. Братья Фома и Ерема во всем повторяют друг друга, и задача рассказчика ― не столько в изложении сюжета, сколько в нахождении слов, которые могут стать синонимами в данном контексте; в этом и состоит языковая игра: Ерема был глуп, Фома неразумен. На Ереме зипун, на Фоме кафтан. Ерема за редьку, а Фома за чеснок и т.п.