aslovsky (Раздаточные материалы), страница 12

Бюрократическое управление означает: господство в силу знания; в этом его основной, специфически рациональный характер. Благодаря огромному, обусловленному специальными знаниями, могуществу бюрократия (или использующий ее властелин) имеют тенденцию и далее наращивать свою власть от служебного знания: знания фактов, полученного в служебном порядке или “подтвержденного документально”.

Не вполне, но все же специфически бюрократическое понятие “служебной тайны” - в своем отношении к специальному знанию сравнимое с соотношением коммерческих и технических производственных тайн - берет начало именно в этом стремлении к власти.

[Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. S.128, 129. Перевод Н.Г.Есаулова]

IV. М.Вебер: о власти бюрократии

Могущество вполне развитой бюрократии неизменно очень велико, в обычных условиях просто подавляюще. Не имеет значения, выступает ли “господин”, которому она служит, обладающим оружием “законодательной инициативы”, “референдума”, смещения чиновников, снабженным правом или фактической способностью “вотума недоверия”, избранным на более аристократической или более демократической основе парламентом или юридически или фактически самодостаточной аристократической коллегией, либо же всенародно избранным президентом, династическим “абсолютным” или “конституционным” монархом - он всегда относится к обученным управлению чиновникам как “дилетант” к “профессионалам”. Это превосходство за счет специального знания любая бюрократия пытается увеличить путем сокрытия своих знаний и намерений. По своей тенденции бюрократическое управление всегда есть управление, исключающее публичность. Бюрократия, как может, скрывает от критики свои знания и деяния. Прусские церковные власти угрожали дисциплинарным взысканием в случае разглашения каким-либо третьим лицам адресованных священникам выговоров и иных взысканий, поскольку тем самым рисковали навлечь на себя критику. Финансовые чиновники персидского шаха делали из искусства ведения бюджета прямо-таки тайное учение и пользовались тайнописью. Прусская служебная статистика, в общем, публиковала лишь то, что не вредило намерениям власть имущей бюрократии. Тенденция к засекречиванию в определенных областях управления вытекает из их деловой природы: а именно там, где заходит речь о властных интересах соответствующего образования, направленных вовне: скажем, по отношению к экономическим конкурентам частного предприятия, или, у политических образований, по отношению к чужим, потенциально враждебным политическим образованиям. Производство дипломатии, нацеленной на успех, может быть публично контролируемо лишь в очень ограниченных смысле и объеме. С ростом значения чисто технических аспектов военное управление должно все более и более засекречивать свои важнейшие решения. Не иначе ведут себя и политические партии, а именно вопреки всей показной открытости католических и партийных съездов усиливая бюрократизацию партийного делопроизводства. Торговая политика, например, приводит в Германии к засекречиванию производственной статистики. Как таковое, любое могущество находящихся у власти социальных образований, направленное вовне, всегда действует в смысле дальнейшего усиления их позиций. Властный интерес бюрократии сам по себе требует выхода далеко за эти области чисто по-деловому мотивированного засекречивания. Понятие “служебной тайны” есть ее специфическое изобретение, и ничто она не будет защищать с таким фанатизмом, как этот, выходящий за рамки специфически деловых сфер и не мотивируемый чисто по-деловому, подход. Если бюрократия противостоит парламенту, то из чистого властного инстинкта она борется против всякой его попытки получить специальные знания для заинтересованных лиц по своим каналам (например, так называемое “право расследования”): плохо информируемый и потому немощный парламент, естественно, угоднее бюрократии, поскольку эта неосведомленность всегда каким-то образом согласуется с ее собственными интересами. И абсолютный монарх, и в известном смысле, именно он особенно, бессилен перед лицом превосходящего бюрократического знания дела. Все гневные постановления Фридриха Великого об “отмене крепостного права”, так сказать, сбивались с курса на пути к реализации, поскольку бюрократический механизм просто игнорировал их как случайные дилетантские выходки. Конституционный король там, где он находит общий язык с социально значимой частью подвластных, часто, вследствие по меньшей мере относительной публичности критики управления, контролируемого и для него, имеет более заметное влияние на его ход, нежели абсолютный монарх, обреченный получать информацию от одной лишь бюрократии. Русский царь старого режима редко был в состоянии длительное время осуществлять малейший замысел, который не нравился его бюрократии и “грешил” против ее властных интересов. Непосредственно подчиненные ему как самодержцу министерства образовывали, как метко заметил Леруа-Болье, конгломерат сатрапий, боровшихся друг с другом всеми средствами личной интриги, в особенности непрестанно бомбардируя монарха объемистыми “меморандумами”, перед которыми царь-дилетант был совершенно беспомощен.

Со всяким переходом к конституционализму неизбежна концентрация власти центральной бюрократии в одних руках, то есть ее подчинение монократической верхушке: премьер-министру, через которого проходит все, что достигает монарха, в значительной степени обрекает последнего на плотную опеку шефом бюрократии, против чего в своем известном конфликте с Бисмарком боролся Вильгельм II, очень скоро прекратив атаки на этот принцип. Под гнетом специального знания реальное влияние монарха еще может быть ощутимым благодаря постоянному общению центральной верхушки бюрократии с шефом последней. Одновременно конституционализм связывает бюрократию и господина общностью интересов против стремления к власти партийных лидеров в парламентах. Однако конституционный монарх бессилен против бюрократии именно тогда, когда он не находит поддержки в парламенте. Крушение “величия рейха”, прусских министров и высших чиновников в ноябре 1918 года в Германии, повергло монарха примерно в то же положение, как в аналогичной ситуации в 1076 г. Тем не менее это все же исключение. Власть монарха над бюрократическими чиновниками при постоянном наличии служащих, ожидающих повышения, благодаря которым он легко может заменить неудобного независимого чиновника, в целом заметно сильнее, чем в феодальном и “стереотипированном” патримониальном государствах.

Только экономически независимые, то есть принадлежащие к имущим слоям, чиновники могут, при прочих равных условиях, позволить себе рисковать потерей места: рекрутирование неимущих слоев растет сегодня так, как когда-то власть господ. И лишь чиновники, принадлежащие к социально влиятельному слою, являющемуся опорой престола, могут на долгое время полностью парализовать его волю.

Знание дела бюрократией превосходят только деловые знания в области “хозяйства” частноэкономических заинтересованных лиц. Это происходит потому, что точное знание фактов в своей области для них непосредственно является жизненно важным экономическим вопросом: ошибки в служебной статистике не влекут для ответственных за них чиновников непосредственных экономических последствий, ошибки же в калькуляции капиталистического производства порой могут стоить состояния. “Тайна” как властное средство в гроссбухе предпринимателя хранится еще надежнее, чем в ведомственных актах. Уже по одному этому ведомственное влияние на экономическую жизнь в капиталистическую эпоху ограничено столь тесными рамками, а вмешательство государства в этой области столь часто приводит к неожиданным и непредсказуемым последствиям или, вследствие превосходящего знания заинтересованных лиц, оказывается иллюзорным.

[Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. S.572-574. Перевод Н.Г.Есаулова]

Bottom of Form

1^[1] Lipset S. Political man: The social bases of politics. 2nd edition. Baltimore, 1981. P.9-11.

2^[2] Albrow M. Bureaucracy. L., 1970. P.41.

3^[3] См.: Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность: Социология Макса Вебера и веберовский ренессанс. М., 1991. С.24.

4^[4] Kamenka E. Bureaucracy. Oxford, 1989. P.63.

5^[5] Roth G. Introduction // Weber M. Economy and society. Berkeley, 1978. P.XCIV.

6^[6] Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С.38

7^[7] Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Tubingen, 1976. S.133, 134.

8^[8] Roth G. Op.cit. P.XCV.

9^[9] Weber M. Op.cit. S.590.

10^[10] Bendix R. Max Weber: An intellectual portrait. L., 1966. P.345.

11^[11] Weber M. Op.cit. S.597.

12^[12] Weber M. Op.cit. S.598.

13^[13] Weber M. Op.cit. S.605.

14^[14] Weber M. Op.cit. S.605, 606.

15^[15] Weber M. Op.cit. S.641.

16^[16] Murvar V. Patrimonialism, modern and traditionalist: A paradigm for interdisciplinary research on rulership and legitimacy // Theory of liberty, legitimacy and power. L., 1985. P.64.

17^[17] Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С.50-53.

18^[18] Weber M. Op.cit. S.643.

19^[19] Wittfogel K. Oriental despotism. New Haven, 1963. P.303.

20^[20] Wittfogel K. Op.cit. P.307.

21^[21] Kalberg S. Max Weber’s comparative-historical sociology. Cambridge, 1994. P.96-98.

22^[22] Andreski S. Max Weber’s insights and errors. London, 1984. P.48.

23^[23] Weber M. Op.cit. S.133.

24^[24] Гайденко П.П. Социология Макса Вебера // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С.11.

25^[25] Mommsen W. The political and social theory of Max Weber. Chicago, 1992. P.129.

26^[26] Murvar V. Op.cit. P.48.

27^[27] Kalberg S. Op.cit. P.88, 89.

28^[28] Weber M. Op.cit. S.604, 605.

29^[29] Weber M. Op.cit. S.638.

30^[30] Weber M. Op.cit. S.139.

31^[31] Weber M. Op.cit. S.127.

32^[32] Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994. С.71.

33^[33] Weber M. Op.cit. S.135.

34^[34] Weber M. Op.cit. S.556.

35^[35] Weber M. Op.cit. S.619.

36^[36] Bendix R. Op.cit. P.99.

37^[37] Weber M. The Chinese literati // From Max Weber: Essays in sociology. N.Y., 1970. P.416, 417.

38^[38] Weber M. The Chinese literati. P.424.

39^[39] Weber M. The Chinese literati. P.425, 426.

40^[40] Вебер М. Избранные произведения. С.663.

41^[41] Rosenberg H. Bureaucracy, aristocracy and autocracy. Boston, 1966. P.4, 5.

42^[42] Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. S.598.

43^[43] Albrow M. Op.cit. P.16.

44^[44] См.: Токвиль А. Старый порядок и революция. М., 1911.

45^[45] Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. S.599, 600.

46^[46] Krygier M. State and bureaucracy in Europe: The growth of a concept // Bureaucracy: The career of a concept. L.,1979. P.4.

47^[47] Krygier M. Op.cit. P.5, 6.

48^[48] Giddens A. The nation-state and violence. Cambridge, 1987. P.103.

49^[49] Poggi G. The development of the modern state: A sociological introduction. Stanford, 1978. P.76.

50^[50] Вебер Избранные произведения. С.658.

51^[51] Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. S.621.

52^[52] Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. S.622.

53^[53] Кустарев А. Начало русской революции: версия Макса Вебера // Вопросы философии. 1990. N 8. C.124.

54^[54] Pintner W. and Rowney D. Officialdom and bureaucratization: An introduction // Russian officialdom. L., 1980. P.3-19.

55^[55] См.: Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1993.

56^[56] Theobald R. Research note: Patrimonialism // World politics. 1982. Vol.34. P.548-559.

57^[57] Масловский М.В. Веберовская концепция патримониализма и ее современные интерпретации // Социологический журнал. 1995. N 2. C.103, 104.

58^[58] Pipes R. Russia under the Bolshevik regime. L., 1994. P.503-506.

59^[59] Murvar V. Max Weber and the two non-revolutionary events in Russia 1917: Scientific achievements or prophetic failures? // Max Weber’s political sociology. L., 1984. P.255.

60^[60] Breuer S. Soviet communism and Weberian sociology // Journal of historical sociology. 1992. Vol.5. P.273-275.