187137 (Ф. Де Соссюр о невозможности языковой политики), страница 2

Множество (multitude) знаков, необходимых для конституирования любого языка

Важность этого факта значительна. Система письменных знаков, обычно состоящая из двадцати-сорока букв, может быть à la rigeur заменена другой; то же было бы возможно и для языка, если бы он включал ограниченное количество элементов; но языковые знаки неисчислимы.

Установим прежде всего, что аргументы этого пункта решительно опровергают аргументы пункта первого. В самом деле, здесь Соссюр признает возможность преобразования и даже замены системы письменных знаков, т. е. признает досягаемость письменного знака для пишущей массы. Но ясно, что внутренняя структура письменного знака такова же, как и знака языкового (звукового) в том смысле, что и в письменном знаке связь между significant, и signifié произвольна; таким образом, по утверждению самого же Соссюра, системы произвольных знаков могут подвергаться преобразованию, и довод (пункта первого) от произвольности знака к невозможности его изменения говорящими теряет в его собственных устах всякое значение.

Самостоятельная аргументация второго пункта сводится к познанию бесчисленного множества языковых знаков в отличие от ограниченного числа письменных знаков, причем именно бесчисленность языковых знаков и делает невозможным изменение языка говорящими.

Совершенно, однако, непонятно, почему бесчисленность языковых знаков является аргументом о невозможности частичного преобразования системы, а ведь речь идет у Соссюра не о замене данной системы целиком другой системой, а именно о возможности преобразования системы, о досягаемости ее для говорящих. Это во-первых.

Во-вторых, Соссюр совершенно неправильно противопоставляет звуковой и письменный языки по признаку бесчисленности и ограниченности количества знаков. С той точки зрения, с какой это интересует Соссюра, обе системы принципиально тождественны. В самом деле, если Соссюр, говоря о бесчисленности языковых знаков, имеет в виду индивидуальное говорение (раrо1е), то с ним можно было бы согласиться (да и то!), но и в области письменности индивидуальное осуществление письма подразумевает бесчисленное множество знаков (почерка и пр.). Но Соссюр не может иметь в виду в данном случае раrо1е (иначе он перестал бы быть Соссюром), он должен иметь в виду не раrо1е, а язык как систему —langue. Но разве в langue как в системе языковых знаков число знаков бесчисленно? Конечно, нет. Разве нельзя сказать, что фактическая система языка состоит из 20—40 звуков совершенно аналогично тому, как говорит Соссюр о 20—40 буквах системы письменности? Разве количество грамматических знаков бесчисленно? Если Соссюр имеет в виду бесчисленное количество слов в языке, то столь же бесчисленно количество графических слов, но и в данном случае говорить о бесчисленности не приходится.

В погоне за аргументами Соссюр приписывает языку такие качества, которые он не имеет, и вместо доказательств подсовывает наивные гиперболы и путаницу.

Слишком сложный характер системы

«Язык составляет систему. Если, как мы увидим, с этой стороны язык не вполне произволен и в нем царит относительный разум (raison relative) [20], то это как раз такой момент, который обусловливает неспособность массы его преобразовывать. Дело в том, что эта система есть сложный механизм; ее можно схватить только размышлением (réflection); но как раз для тех, кто ежедневно пользуется языком, этот механизм глубоко неизвестен(l’ignorent profondement). Можно было бы мыслить такое изменение с помощью специалистов — грамматиков, логиков и т. д., но опыт показывает, что до сих пор попытки этого рода не имели никакого успеха».

В аргументации этого пункта следует различать два момента: 1) невозможность преобразования языка самой массой и 2) невозможность преобразования языка при помощи специалистов.

Масса потому не может преобразовывать язык, что сложный механизм языка ей «глубоко неизвестен» и не может быть известен, потому что масса не рефлексирует над языком. Ошибка Соссюра заключается в том, что, по его мнению, познание непременно подразумевает созерцание по способу: «сяду я за стол да подумаю». Масса, конечно, не состоит из академиков-филологов, созерцающих язык и глубоко познающих этим путем его сложный механизм, но масса, может быть, не совершенно, но достаточно познает язык в действии: ведь она его осуществляет. Необходимо отметить, что сосуществование разных систем, или, вернее, сосуществование коллективов с разными языковыми системами в высокой мере способствует прояснению этих систем для говорящих и в связи с этим дает основания для их преобразования. В этом отношении чрезвычайно характерны весьма распространенные массовые лингвистические прибаутки, которые являются своего рода сгущенными характеристиками языка той или иной лингвистической группы; например, в станице Аксайской среди местных интеллигентов была распространена следующая поговорка, характеризующая говор местного простого населения:

«Саса, Маса, покутяса!

Бери рогозку,

затворяй окоску,

ходи к нам с оселецциком

кофейкю попить».

Здесь замечено и мягкое к, и з, с вместо ж, ш, и переход слова среднего рода в склонение женского рода, и некоторые словарные особенности. Совершенно ясно, что на почве такого прояснения языковой системы возникает и ее «преобразование»: те, кто говорили «Маса», «кофейкю», «окоску» и пр., начинают говорить «Маша», «кофейку», «окошко».

Что касается невозможности изменять язык при помощи специалистов (т. е. невозможности языковой политики в собственном смысле этого слова), то единственным доводом Соссюра является ссылка на то, что, по его мнению, подобные попытки до сих пор не имели успеха (опыт показал!). Оставляя в стороне вопрос о том, имели или не имели успеха «подобные попытки» [21], следует указать, что аналогичным способом можно было бы доказывать в свое время невозможность достичь северного полюса, осуществить летание на аппаратах тяжелее воздуха и т. д. Для того чтобы ссылка на опыт не была пустой мещанской отпиской, Соссюру нужно было бы показать, что условия, в которых опыт производился, останутся всегда неизменными, этого он не делает, об этом даже не упоминает; настолько статично он мыслит раз сложившуюся общественную ситуацию.

Противодействие коллективной инерции всякому языковому новшеству

«Язык — и это соображение преобладает над всеми другими — в каждый данный момент есть дело, касающееся всех (l’affaire de tout le monde); распространенный в массе и направляемый ею (maniée), язык есть вещь, которой пользуются все индивиды в течение всего дня. С этой точки зрения нельзя установить никакого сравнения между языком и другими социальными установлениями. Предписания свода законов, обряды религии, морские сигналы и т. д. занимают одновременно (à la fois) лишь некоторое количество индивидов и лишь в пределах ограниченного отрезка времени; наоборот, в языке каждый участвует каждую минуту и вот почему язык беспрестанно подвергается влиянию всех. Этот капитальный факт достаточен для того, чтобы показать невозможность революции в языке. Из всех социальных установлении язык представляет наименьшую возможность для проявления инициативы. Он составляет одно целое с жизнью общественной массы, а эта последняя, будучи естественно инертной (étant naturellement inerte), является прежде всего фактором консервативным» [22].

Первая посылка Соссюра: язык есть дело всех; он составляет одно целое с жизнью общественной массы; в языке каждый участвует каждую минуту.

Вторая посылка Соссюра: масса естественно инертна и является прежде всего фактором консервативным.

Вывод... , но о выводе не стоит говорить, потому что вторая посылка заведомо ложна. Приписывать «массе» инертность как какой-то извечный признак значит ни аза не смыслить в диалектике общественного развития. Мифическая «масса», с которой оперирует все время Соссюр, не представляет собой чего-то однородного, недифференцированного, она делится на классы, и «активность» и «инертность» того или иного класса в разное время различны; различна и возможность проявления инициативы, в частности, и в области языка. Так, в Чехии в начале XIX в. национальная буржуазия была настолько не инертна, что инициатива «специалистов» по преобразованию чешской лексики могла вполне проявиться и дала весьма осязательные результаты.

Но если неверно положение Соссюра об извечной инертности и консервативности массы, то теряет для него всякое значение ссылка на то, что «язык есть в каждую минуту дело каждого» и пр.; это может быть повернуто против Соссюра: тем возможнее в определенной обстановке преобразование языка. Так плачевно обстоит дело с четвертым и самым важным, по мнению Соссюра, пунктом его аргументации.

Таким образом, ни произвольность языкового знака, ни множество знаков, необходимых для конституирования любого языка, ни слишком сложный характер системы, ни, наконец, противодействие общественной инерции всякому языковому новшеству ни в какой мере не доказывают недосягаемости языка для говорящих. С другой стороны, факты показывают, что язык в действительности преобразуется говорящими, что он для них вполне досягаем. Попытка Соссюра доказать невозможность языковой политики не удается. В чем методологические корни его ошибки и в чем ее социологический эквивалент?

Почему Соссюр ошибся?

Потому что он подходит формально-логически к исследуемому им объекту, не изучая его в тех связях, в которых этот объект существует в конкретной действительности.

Потому что он мыслит возможность познания языка лишь путем рефлексии, созерцания со стороны, забывая о субъекте языка, коллективе.

Потому что он, не учитывая классовой дифференцированности общества («массы») и не сознавая диалектичности общественного и языкового развития, абстрактно, внеисторично мыслит общественную структуру; он приписывает всей массе говорящих в любое время такие качества, которые свойственны лишь той или иной ее части, тому или иному общественному классу на определенном этапе его исторического развития.

Список литературы

1. Эта статья представляет собой доклад, прочитанный в Гос. ин те речевой культуры (б. ИЛЯЗВ) 5 октября 1929 г.

2. Saussure F. Cours de linguistique générale.Ed.2-éme.Paris, 1922, р. 108.

3. Очень забавно, как виднейшие представители западноевропейской лингвистики стараются «обелить» своего учителя от возможного упрека в том, что он приписывает языку одновременно два противоречивых качества.

4. Saussure F. Ор. cit„ р. 106.

5. Ibid, р. 104

6. Ibid, р. 105.

7. Ibid., р. 105.

8. В нашей лингвистической литературе соответствующие места из Соссюра иногда толкуют так, что Соссюр противопоставляет язык как систему произвольных знаков, создаваемых коллективом, индивиду в его индивидуальном говорении. Как видим, это неверно.

9. Saussure F. Ор. cit р. 107.

10. Вот почему вопрос о происхождении языка не имеет того значения, которое ему обычно приписывают. Это даже не вопрос; единственный реальный объект лингвистики — это нормальная и регулярная жизнь уже установившегося языка (la vie normale ei régulière d’un idiome déjà constitué) (Ор. Сit р. 105). Учение Соссюра о недосягаемости языка для говорящих теснейшим образом увязано и с его учением о языковой системе и о существовании двух сортов лингвистики (синхронической и диахронической). Об этом в другом месте.

11. Saussure F. Ор. Сit, р. 107.

12. Meillet A. Les langues dans l’Europe nouvelle. Paris, 1928, р. 211—212. Оценочные элементы цитаты оставляю на совести Мейе.

13. Saussure F. Ор. Сit р. 41.

14. Ibid, р. 42.

15. Ibid, р. 105.

16. Ibid, р. 106.

17. Ibid, р. 106-107.

18. Необходимо указать, что взаимоотношения понятия и соответствующего звукосочетания совсем иные, чем это представляется Соссюру, и никак не могут быть уложены в формулу «произвольность языкового знака». Эта формула, как и вся теория «слова-знака», неверна. Слово в своем отношении к значению исторически обусловлено, и выяснение этой обусловленности ведет нас в конечном счете к эпохе происхождения языка вообще и звукового языка в частности. Выбрасывая из лингвистики вопрос о происхождении языка, Соссюр, конечно, неспособен понять природу слова. Употребляя дальше в полемике с Соссюром термин «знак», я прошу читателя всегда ставить его в кавычки.

19. Отсюда ясно, как неверно утверждение Соссюра, что языковые факты вовсе не вызывают критики и что каждый народ обычно вполне удовлетворен (satisfait) языком, который он получил.

20. Как видим, вспоминая, что язык есть система, Соссюр уже отрицает, хотя и очень осторожно, его полную произвольность. К сожалению, он не вспомнил этого в своем первом пункте, который в этом случае отцвел бы, не успев расцвести.

21. Они, конечно, в ряде случаев имели успех. В нашем институте разрабатывается специальная тема по истории языковой политики

22. Saussure F. Ор. Сit р. 107-108.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.philology.ru