159515 (Поведение человека), страница 3

Даже в мире животных можно различить прототипы человеческой морали:

не убивай своего (по виду, группе-стае); отсюда идет групповая солидарность людей; тот круг лиц, на который в первую очередь распространяется тот или иной кодекс поведения; чем шире моральный кодекс, тем слабее его действие, тем больше исключений из него позволяют себе люди; наибольшей сплоченностью обладают самые естественные микрогруппы, начиная с семьи;

чтобы не убить своего, не нападай неожиданно, не применяй смертельных приемов борьбы к своим (волки убивают жертву на охоте, разрывая клыками горло или брюхо оленя или даже лося, но в драках друг с другом за лидерство в стае, никакой волк ни в какой ситуации не применит таких убийственных приемов; он бьет соперника клыками по губам, разбивая их в кровь, кусает за шерсть на шее - больно, но не смертельно; точно также ведут себя в ходе внутривидовых схваток все другие породы животных-хищников и копытных; например, у самых драчливых котов гораздо чаще порваны уши, нежели выцарапаны глаза; “у сильного животного - сильная мораль”, - делает вывод К. Лоренц; иначе хищники давно бы уничтожили друг друга в схватках за лидерство);

не бей того, кто принял позу подчинения: проигравший схватку волк, лев или олень применяет безошибочный выход из борьбы - прыжком отскакивает от противника и подставляет ему самое уязвимое место - бок, шею; такого убийственного удара победитель не в состоянии нанести и бой прекращается; наверное, что-то похожее имел в виду Иисус Христос, советуя подставить левую щеку тому, кто ударит тебя по правой; он, конечно, понимал, что иногда полезно и сдачи дать; но если такого выхода нет, лучше всем своим видом продемонстрировать покорность, чтобы разоружить опасного противника; зрители симпатизируют герою, который предлагает противнику подобрать выбитое в схватке оружие и только тогда добивает его, получает моральное право добить; поэтому дуэль никогда не считалась убийством и эффективно регулировала честь благородных сословий; правило “лежачего не бьют” в ритуальных драках подростков и т.п.;

победа должна быть за тем, кто прав: животное, защищающее свою территорию, самку, детёнышей от агрессора, побеждает чаще, даже если противник сильнее его; но агрессивность у нападающего в такой ситуации ослаблена запретом посягать на чужое; сюда, очевидно, восходят моральные и юридические запреты на чужую частную собственность (цепная собака наиболее опасна на своем дворе, будучи спущена с цепи и выбежав за ворота, она резко снижает агрессивность; только специальная тренировка на силовое задержание нарушителя развивает у нее инстинкт агрессии до уровня подчинения соответствующей команде хозяина, а специальная селекция бойцовых пород вроде ротвейлера, бультерьера или питбуля делает из собаки потенциального убийцу.

Первые кодексы нравственного поведения в истории культуры были сформулированы основателями мировых и национальных религий - Конфуцием, Буддой, Моисеем, Христом, Мухаммедом. Такие общечеловеческие нормы морали звучат очень похоже на языках разных цивилизаций: не убий, не укради, чти родителей, трудись, не лги, не завидуй, не изменяй клятве, не обманывай близких тебе людей, не начинай войны (но защищай своих), не сотвори себе кумира, не поклоняйся чужим богам, и т.п. Как видно, большинство этих простых норм морали опирается на основы целесообразного поведения животных внутри своего вида или же “достраивает” поведение людей до социального, культурного уровня.

Тот факт, что люди то и дело нарушают все на свете заповеди морали, только подчёркивает их закономерность и эффективность. Ведь осознается сам факт нарушения! Вот этого нет у животных: чувства греховности, мягче говоря - неудобности, неприличности того или иного поступка. Животные, так сказать, всегда правы, что бы они ни делали. То, в чем они не правы по отношению к инстинкту или рефлексу, они и не делают никогда. Человек же разумный наделен свободой выбора и на путях этой свободы компасом ему служит мораль. Вообще говоря, на опасных тропах можно заблудиться и пропасть и с компасом, и с картой местности. Но с ними все же больше шансов выбраться в безопасное место. Такое сравнение помогает понять творческий характер морали. Люди обречены на периодический нравственный выбор, который часто весьма драматичен.

Мораль - это процесс творчества поступка. Все основные понятия этики как науки о морали - долг и честь, совесть и авторитет, любовь и дружба, счастье - предполагают борьбу души с обстоятельствами жизни; мучения разума, решающего уравнения жизни со многими неизвестными; риск поступка, последствия которого чаще всего не полностью предсказуемы. Эталоны общественной морали (семейной, групповой, профессиональной, общечеловеческой) облегчают творчество жизни, наподобие знаков дорожного движения, которые ориентируют пешеходов и водителей. Но и при наличии таких знаков то и дело происходят аварии. Так и в нравственном поведении людей: никто не застрахован от ошибок и даже преступлений. Даже воздержание от поступка представляет нередко собой самый страшный грех: равнодушия к людям, эгоизма. Выполняя заповеди морали, человек получает в награду душевный покой, мир с самим собой, ощущение самоуважения. Тогда как нарушение морали очень часто сулит ему же какую-то материальную выгоду - получить больше денег, повышение по службе, почёт в обществе и т.п. Душевная борьба между нравственным долгом и желаниями лучшего будет происходить в душах людей вечно.

Моральные нормы носят исторический и сословный характер. Сохраняя большую или меньшую преемственность с этологическими законами, нравственностью прошлых эпох истории человечества, мораль постоянно в чем-то обновляется - преодолевая вечный конфликт отцов и детей, других общественных групп с разнонаправленными интересами.

Хотя нормы нравственности руководители любого общества пытаются декларировать, озвучивать, транслировать - в школах, средствах массовой информации, произведениях искусства, религиозной литературе и богослужениях, в т.п. институтах общественной жизни, но мораль по большей части прячется внутри, а не вне нашего собственного поведения и общения. У морали свои закономерности, к счастью, неподвластные отдельным лицам и целым организациям. Она существует как своего рода духовный иммунитет общества.

Между прочим, у социализма не прослеживается инстинктивных корней: вожаки стадных обезьян никогда не делятся с остальными самцами тем, что сами добыли для пропитания; они раздают только отнятое у других, починённых им членов стаи; в условиях кочевого образа жизни, всё, что нельзя немедленно съесть или спрятать за щеку, обезьяна-доминант бросает или раздает сородичам нижних рангов, чтобы лишний раз продемонстрировать им свое превосходство; нередко вожак несколько раз подряд дает подачку и отбирает ее обратно - чтобы знали своё место в стадной иерархии.

В эксперименте с павианами этологи им в загон поставили сундуки и обучили их запирать туда пищу; если сундук был один, им завладевал вожак и начинал накапливать там все, что мог, ничего уже не раздавая подчиненным; если ставили несколько сундуков, доминант сбивался с ног, но все их контролировал и старался использовать сам, помешать другим самцам хранить там свои запасы; еще интереснее оказался результат усложненного эксперимента: обезьян обучили, нажимая какое-то время рычаг, зарабатывать жетон, за который они могли получить очень вкусную еду; в таких услових стадо быстро расслоилось на несколько групп: одни усердно зарабатывали жетоны, другие предпочитали попрошайничать у них, стоя рядом с автоматом; вожак же и другие доминанты приспособились грабить у остальных жетоны и накапливать их впрок; причем скоро сообразили, что отнимать жетоны гораздо выгоднее, чем полученные на них продукты (хранить легче); труженики же в свою очередь образовали две группы: одни долго качали рычаг и накапливали жетоны, а другие, заработав жетон, тут же пускали его в обмен на еду; но после того, как доминанты повадились грабить тружеников, те стали работать ровно на один жетон и тут же его тратить.

По сути, данные эксперименты рисуют нам картину того “реального социализма”, в который неизбежно превращается общество людей, где бедные силой отнимают у богатых их собственность и распределяют ее между собой - результатом будет отнюдь не равенство и справедливость, а обнищание большинства, падение производительности и качества труда и образование класса новых богачей, только куда менее гуманных и творческих.

Как писал Р. Киплинг:

А в смутное время карбона

Сулили нам горы добра:

Нищий Павел, объединяйся,

И ограбь богатея Петра!

Деньжищ у каждого прорва,

А товаров нету нигде.

И Боги Азбучный Истин

Сказали: твой хлеб в труде!

Реальная мораль никогда не сулит человеку рая на Земле и гарантированного счастья. Она только призывает сильных по мере возможности помогать слабым, а слабым позволяет стать посильнее. В результате конкуренции собственников на рынке труда и услуг все общество становится богаче, получает возможность больше помогать проигравшим в жизненной борьбе, чтобы они не мешали победителям в ней же пользоваться плодами победы. Хотя разница в доходах всегда сохраняется, но растёт так называемый “средний класс" - сужается разрыв в доходах между самыми богатыми и самыми бедными.

Моральные санкции отличаются от юридических законов тем, что не регламентируются специальными органами и не контролируются особыми надзирателями. Судьи и полицейские следят только за самыми опасными для общества проступками - преступлениями против принятых верховными органами государства законов. Более сложная и массовидная сфера моральной регуляции обходится такими, по-своему весьма действенными в большинстве случаев механизмами, как совесть и общественное мнение. Человека, чье поведение явно мешает другим людям, попирает гуманистические ценности, в нормально устроенном обществе рано или поздно обязательно одернут и словом и, если потребуется, делом его ближние или случайные встречные. А главное, что открыто аморальный человек явно или поздно останется в изоляции: с ним общаться мало кто захочет, кроме ему подобных подлецов.

Сбои в моральной регуляции учащаются, когда изменения в общественном устройстве приводят с соседству людей с разными кодексами поведения. Например, сейчас многие сельские жители попадают в город, у которого свои, чуждые мигрантам правила жизни. И вот недавно приехавший в город студент разгуливает по университету, не снимая с головы зимней шапки (у себя дома, в деревне, этого не требовалось - в конюшне, в хлеву, в поле на просёлке, в казарме прохладно); щелкает семечки в общественном транспорте, опуская шелуху под ноги, как будто там привычный чернозём или навоз, который все поглотит; громко разговаривает, останавливается посреди лестницы, коридора, как будто он в правлении родного колхоза, где только и можно всласть пообщаться с односельчанами; норовит первым влезть в уходящий трамвай, автобус, троллейбус, сесть там на мягкое сидение и сидеть, пока вокруг стоят пожилые люди, женщины и дети - ведь именно так он поступал, выезжая со своего полустанка в областной центр - там если опоздаешь на электричку, рейсовый автобус, попутную машину, то и не уедешь скоро из дома; и т.п. Как видно, хороший, но еще неотёсанный крестьянин становится неопытным, бестактным горожанином (об этом см. рассказ О. Генри “Квадратура круга”).

Раньше, до революции, русское общество довольно четко делилось на несколько сословий - крестьян, мещан, купцов, дворян, духовенство. У каждой из этих социальных групп был свой уклад жизни, своя культура поведения. Моральные нормы достаточно эффективно регулировали поведение обитателей сельской избы, домика в городском предместье, торговой конторы, барского особняка, церковного прихода. Тот, кто не вписывался в сословные рамки, не имел шансов сделать жизненную карьеру. Напротив, у добросовестного человека имелись реальные возможности повысить свое общественное положение. Почти все наши знаменитые учёные или инженеры, многие военные или врачи, художники и писатели XIX - начала XX вв. - выходцы из небогатых, а то и просто нищих семей крестьян, рабочих, сельского духовенства и т.п. разночинцев. Но блестяще оконченные гимназия, университет обеспечивали службу с высоким уровнем доходов. А дальше дело было за самим работником, чиновником: четверть века беспорочной службы, ордена соответствующего ранга приносили ему сначала личное, а затем потомственное дворянство. Неизбежные, но сравнительно редкие конфликты между представителями разных сословий показались революционерам главным злом старой России. Желая преодолеть общественное неравенство, большевики слишком быстро поломали старую иерархию. Новая иерархия оказалась не лучше, а хуже прежней: на роль лидеров, советской элиты после нескольких волн политических репрессий, унёсших миллионы жизней, выдвинулись люди не самые способные и воспитанные. Эталоны поведения были скомпрометированы, идеалы размыты. И до сих пор на пьедесталы кумиров большинства населения претендуют сейчас пошловатые и хамоватые “звёзды" эстрады, депутаты органов представительной власти, скороспелые предприниматели, т.п. деятели.

Важно оговорить, что применительно к животным как таковым все термины морали - сотрудничество, любовь, семья, иерархия и т.п. употребляются метафорически, в переносном значении. Т.е. реализации этих поведенческих стереотипов у них не предшествует мысль, намерение, присущие только людям. Животное ведет себя так, а не иначе просто потому, что стихийно уходит от опасности, стремится к успеху выживания, лучшему приспособлению к среде обитания. Не понятия о добре и зле движут животными, а борьба за существование. Когда, допустим, собака слушается хозяина, ищет его внимания, защищает членов ее семьи, она всего лишь копирует отношения в стае волков или шакалов. Вплоть до попытки взрослеющего самца занять место лидера в стае (у домашней собаки - согнать рычанием жену хозяина с дивана и самой расположиться там).

Социобиологи отнюдь не утверждают, что человек остался по своей природе зверем. Они признают, что решающее значение на поведение людей оказывает культура того общества, в котором человек рождается и живет. Однако они обращают внимание, что и формы этой культуры, и само поведение на основе культурных ценностей и норм во многом подвержены влиянию человеческой биологии, индивидуальным и коллективным законам общеживотных инстинктов. В одних случаях влияние биологии на людское поведение большее, в других меньшее. Чаще всего оно спрятано, завуалировано внеприродными, культурными символами. В итоге, современная философия примиряет биологию и этику, предлагают целостное понимание человека, в поведении которого общественные, культурные ценности формируются на основе биологических телесных возможностей и способностей нас как своего рода сверхприматов. Ни переоценить, ни игнорировать животные начала в людях не стоит, это чревато лишними недоразумениями и даже опасностями.

Литература

1. Акимушкин И.И. Проблемы этологии. М., 1985.

2. Выготский Л.С., Лурия А.Р. Этюды по истории поведения. Обезьяна, примитив, ребенок. М., 1993.

3. Де Джордж Р.Т. Д.еловая этика. Учебный курс для колледжей и университетов. М., 2003.

4. Дольник В.Р. Непослушное дитя биосферы: беседы о человеке в компании птиц и зверей. М., 1994; 2-е изд. СПб., 2003.

5. Зорина З.А., Полетаева И.И. Зоопсихология. Элементарное мышление животных. М., 2001.

6. Кон И.С. Человеческие сексуальности на рубеже XXI века // Вопросы философии. 2001. № 8.

7. Кэрригер С. Дикое наследство природы. М., 1973.

8. Лоренц К. Агрессия (так называемое “зло”). М., 1994.

9. Лоренц К. Год серого гуся. М., 1984.

10. Лоренц К. Кольцо царя Соломона. М., 1980.

11. Лоренц К. Человек находит друга. М., 1997.

12. Лоренц К. По ту сторону зеркала. М., 1999.

13. Мак-Фарленд Д. Поведение животных: психобиология, этология и эволюция. М., 1988.

14. Палмер Д., Палмер Л. Эволюционная психология. Секреты поведения homo sapiens. СПб. - М., 2003.

15. Резникова Ж.И. Интеллект и язык. Животные и человек в зеркале эксперимента. М., 2000.

16. Тинберген Н. Поведение животных. М., 1978.

17. Тинберген Н. Социальное поведение животных. М., 1993.

18. Хайнд Р. Поведение животных. Синтез этологии и сравнительной психологии. М., 1975.

19. Шовен Р. От пчелы до гориллы. Поведение животных. М., 1972.

20. Эрман Л., Парсон П. Генетика поведения и эволюции. М., 1984.

21. Этология человека на пороге XXI века: новые данные и старые проблемы / Под ред. М.Л. Бутовской. М., 1999.