159134 (Философия. Античность и Христианство.)

ФИЛОСОФИЯ. АНТИЧНОСТЬ И ХРИСТИАНСТВО

Философия античной классики

Вершиной древнегреческой философской мысли справедливо принято считать философские достижения Платона и Аристотеля. Могучие интеллектуальные фигуры основателя Академии и основателя Лицея вместе с их непосредственным предшественником Сократом стоят в центре философии ан­тичности. Влияние на последующее и культурное развитие идей, выдвинутых Платоном и Аристотелем, многократно превышает влияние созданного их предшественниками. Без платоновских и аристотелевских подходов и кон­цепций невозможно понять ни одну философскую систему на всём длитель­ном пути последующей эволюции, включая и современность. Именно по­этому усвоение идей этих двух мыслителей должно стоять в центре внимания при изучении философии античности.

История древнегреческой философии открывается именем Фалеса Милетского (около 625-647 гг. до н.э.). Фалес утверждал, что всё в мире происходит из воды. Однако, видимо, не лишено основания соображение, выска­занное Б. Расселом в свойственной ему полуиронической манере: “В любом курсе истории философии для студентов первым делом говориться о том, что философия начиналась с Фалеса, который сказал, что всё происходит из воды. Это обескураживает новичка, который старается – возможно, не очень притом упорно – почувствовать то уважение к философии, на проявление ко­торого, по видимому рассчитан учебный план”(Рассел Б. История западной Философии. М., 1993. Т. 1. Стр.42). Впрочем, Рассел находит выход в том, чтобы высоко оценить Фалеса как “человека науки”, если уж взгляд на вели­кого ионийца как на философа не впечатляет. Однако в соображениях Б. Рас­села заключена та правда, что правильное понимание идей первых филосо­фов, в первую очередь их озабоченность поисками первоначала (каковыми совместно или поочерёдно выступают вода, воздух, огонь, земля), возможно только в контексте общих представлений о культуре античности и её значении. В чём кроется загадка притягательности античности, почему на протяжении многих веков вновь и вновь происходят возвраты к античному наследию и новые поколения осмысливают и переосмысливают её достижения? Видимо, в них заключена некоторая тайна, важная для последующего развития, тайна, постоянно открываемая, но вечно остающаяся проблемой.

Античность как культурная эпоха

Характерные черты античности (греко-римской древности)

Не будет преувеличением утверждать, что каждая последующая эпоха созда­вала свой образ античности. С позиций восторжествовавшего христианства античная культура стала восприниматься как языческая. Однако гуманисты Возрождения находят новые пути включения древнего наследия в состав средневековой культуры:

“По стопам Петрарки следует целая армия писателей, мыслителей, художни­ков, правителей, которые хотят заменить тип культуры, не устраивающий их более, - новым, один стиль – другим”(Гарен Э. Проблемы итальянского Воз­рождения. М., 1986. Стр.37). В трудах деятелей Возрождения впервые пред­принимаются попытки создания целостной концепции античности. Такие по­пытки находят своё продолжение с XVIII – XIX вв. Они связаны с именами И. Винкельмана, Ф. Шиллера, Ф. Шеллинга, Г. Гегеля, Ф. Ницше, О. Шпенг­лера.

Известный отечественный философ и знаток античности А. Ф. Ло­сев обобщил накопленный материал следующим образом:”Итак, наше пони­мание античности: 1.) должно видеть в ней в качестве основания интуицию человеческого тела, как существенную характеристику бытия вообще (Шпенглер), 2.) где фиксируется, прежде всего, пластическая и оптическая законченность благородного и прекрасного тела (Винкельман), 3.) резко противостоящая всякому романтическому исканию беспредельного и таинствен­ного (Шиллер), 4.) со своей собственной беспредельностью и тайной и со своим собственным уходом в становление и экстаз (Ницше), 5.) причём вся эта мистическая и одновременно земная телесность, освобождая от чисто ду­ховных устремлений и аскетического преодоления плоти (Возрождение) и 6.) давая ясно закруглённую и осознанно чёткую и резкую структуру и форму бытия (Просвещение), 7.) оказывается не чем иным, как синтезом бесконеч­ного и конечного, или идеального и реального, и по смыслу своему – в сфере конечного и реального (Шеллинг и Гегель)”.

В соответствии со своей новой концепцией А. Ф. Лосев делает акцент на символизме античного мировоззрения. Однако всесторонность и глубина проработки обширнейшего материала античности позволяют ему открыть в ней разнообразные грани. Во всяком случае после широкой публикации трудов А. Ф. Лосева (как и ряда других работ) упрощённый взгляд на античную культуру и философию выглядел бы анахронизмом. В частности, по­нимание учений первых философов по аналогии с материализмом типа современного или того, который был характерен для деятелей XVIII в., представляется очевидной натяжкой.

Воспринимая мир пластически и в соответствии с интуицией человеческого тела, древние греки понимали космос как вечно юное, живое тело. Космос живёт, дышит, играет многообразием своих красок. Пространство и время в нём расширяемы и сжимаемы; они неоднородны, имеют разную уп­лотнённость. В силу этого космос получает некоторый рисунок, приобретает упорядоченность. Отдельные сферы космоса, заполненные одной из четырёх стихий (огонь, вода, земля, воздух), - суть разные степени сгущения про­странства. В то же время в нём действует “всеобщая симпатия”, сила непри­нудительного взаимного тяготения. Такой космос есть источник радостного удивления и восхищения, порождающий эстетически окрашенное мировоз­зрение. Бытие для греков есть храм, наполненный статуями, светоносными божественными изваяниями. Мир греческого восприятия, таким образом, ра­дикально отличается от образа мира, рисуемого классической наукой, осно­ванной на ньютоновской физике и механике, с позиций которых мир пред­ставляется однородным, тёмным космическим пространством, в котором за­теряны миры-планеты, звезды и атомы.

Человек воспитанный, “цивилизованный”, то есть эллин, а не варвар, есть человек эстетический, есть некий аналог художественного произведения, скульптуры, статуи. “Что такое статуя? Это и тело и непросто тело. Это дух… это тело – только в меру необходимости для осуществления духа и этот дух – в меру вмещения духовного начала в телесном” (Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М. 1993. Стр.67). Эстетическое воспитание в Древней Греции абсолютно неотделимо от физического, мо­рального, умственного воспитания. Оно есть обработка материала, придание ему изящества формы в соответствии с материей. Выше всего ценится мас­терство, умение, оно же мудрость. Гомер прямо говорит о “мудро­сти”плотника или зодчего. “Мудрыми” оказываются у различных греческих авторов художники, полководцы, врачи, возницы и даже борцы – все, кто достиг совершенства в своём мастерстве. Мудрость есть умение создавать гармонически и эстетически воспринимаемую вещь, понимать её устройство. Но, пожалуй, самое характерное состоит в том, что таким образом понимае­мой мудрости не противопоставляется искусство слова. Напротив, искусство слова есть одна из составляющих мастерства в том же ряду, что и искусство скульптора, художника, плотника. Искусство слова не даётся само по себе: ему нужно учиться. Словесное мастерство в силу пластичной образности культуры воспринимается по аналогии с умением лепить, гармонически оформлять мир. Слово есть орган оформления мысли и самого предмета мысли. Слово и язык есть орган всенародного самосознания.

С учётом смысла понятия “мудрость” становится ясным и понятие “философия” – буквально “любовь к мудрости”. Это любовь к мастерству, страсть к оформлению и упорядочиванию мира, распознанию его устройства через осознание и анализ языка. Момент филологический как момент стремления к красоте языковых форм и речи здесь неустраним. Искусство слова есть искусство композиции, достижения соразмерности в построении текста, его сюжетности, ненавязчивости аргументации. В конечном итоге это прида­ние тексту свойства эстетически преобразовывать действительность. Оно есть, следовательно, отчётливое понимание того, что несоразмерность, не­умелость речи есть фактор обеднения мира, его дисгармонии, фактор, угро­жающий его существованию. Человек же должен научиться избегать того, чтобы сознательно или бессознательно выступить в роли, противоречащей пластической сути космоса. Именно поэтому античная философия есть одно­временно и филология или, точнее, один из элементов филологической куль­туры. С этим, в частности, связано существенное значение, которое играет в древнегреческом мировосприятии категория меры.

“Греки не склонны к умеренности ни в своих теориях, ни в своей практике” (Рассел Б. История западной Философии. М., 1993. Т. 1. Стр.67), явно полемизируя с распространённым мнением, что понятие истинной меры, которая означает “не слишком мало” и “не слишком много”, специфично конституирует греческий дух. Сторонники последнего мнения пола­гают, что отсутствие у греков пристрастия к описаниям чудовищного и де­формированного, которое часто наблюдается в художественных образах примитивных народов, есть факт показательный, он во многом определил специфику античности. Мере уделяется исключительно большое внимание. Действительно, настаивающие на ценности меры, рассеяны по всей античной культуре: “Не усердствуй чрезмерно: лучше быть посередине; оставаясь посередине, придёшь к добродетели”, “Ничего слишком”, “Мера – лучшая из вещей” и другое. Идею меры венчает учение Аристотеля, которого С. Аверинцев прямо называет “философом середины” (Аверинцев С. С. Христиан­ский аристотелизм как внутренняя форма западной традиции и проблемы со­временной России. М., 1992. Стр.18), заботившимся о выборе наидостовер­нейшего блага и наименьшего зла. Особое место отведено мере Аристотелем в его этическом учении, где добродетель есть род умеренности, удерживаю­щая нас от ошибок, к которым ведут страсти.

Но умеренность не есть посредственность, а есть ценность, свидетельствующая о силе разума. Импульсы, страсти, чувства всегда тяготеют к излишествам, всегда чрезмерны и поэтому опасны. Разум должен дозировать, ограничивать стихийно-импульсивные стремления. Однако ту же самую за­дачу разума встречаем и у Платона, например в знаменитом мифе о крылатой колеснице. Возница, управляющий колесницей, скорее символизирует разум. Он занят тем, что умеряет непослушные порывы коней, которые символизи­руют вожделеющую и гневную части души. Чтобы душа устремлялась ввысь, к миру идеальному, нужно научиться управлять страстями, ибо “плебейские кони” – наша вторая дурная натура – тянут без устали вниз. Платон не ставит цели абсолютной победы над страстью. Так же как Аристотель, он считает это невозможным. Но умение держать её в границах, в рамках полагает обя­зательным для добродетельного человека.

Конечно, греки не всегда были умеренными как в жизни, так и в творчестве. Но они осознали меру как ценность. В таком осознании они увидели радикальное отличие цивилизованности от варварства. Они заложили основы понятия цивилизации, отличив того, кто стремится управлять страстями, от незнающего меры, - точно так же как они возвысили и оценили искусство мастера. Без понимания значения созидательности и мастерства труд, приносящий необходимые средства к жизни, ценился бы не выше, чем разбой. Ведь последний тоже неплохо справляется с задачей удовлетворения потребностей.

Античная Греция задала некоторую модель цивилизации вообще, цивилизации как таковой. Модель получилась, однако, сложной и во многом противоречивой. Но она остаётся и навсегда останется притягательной, особенно в тех случаях, когда цивилизация где-либо оказывается под угрозой или ищет новые импульсы для обретения свежего дыхания. Греческая модель статична – “статуарна”, по выражению А. Ф. Лосева. Она ориентирована на самосохранение, а не на саморазвитие. В этом выразилась трагичная судьба античности, поскольку она оказалась не в состоянии выжить в изменившихся условиях, что и предопределило её гибель. Но качество “статуарности” позволяет служить моделью, которую удобно изучать. Самое же главное состоит в том, что в силу это же качества её можно встраивать в состав иной цивилизации. Правда при этом приходится решать сложнейшую проблему о путях и способах такого встраивания, то есть проблему совместимости с тем, во что она встраивается. Последующее развитие цивилизации, основанной на ценностях христианства, демонстрировало различные варианты решения данной проблемы. Однако при всех вариантах (если, конечно, не происходил тотальный отказ от прошлого) признавалась ценность интеллектуально-технической стороны древнегреческой мысли. Достижением высочайшей тех­ники мышления античность обязана главным образом творчеству Платона и Аристотеля, опиравшимся на предшествующие достижения греческой мысли. Эти достижения в своей совокупности составили феномен, называемый древнегреческой философией.

Древнегреческая философия есть то, что вырабатывает и закрепляет универсальные приёмы мышления, не ограниченного ничем внешним, прежде всего верой и чувственным опытом. Философский подход – это подход ко всему с точки зрения неумолимой логичности рассуждения. Это мыслен­ный анализ и синтез, постепенно, шаг за шагом открывающий причины ве­щей, которые, как правило, недоступны органам чувств. Одновременно это теория, создаваемая не для практических или иных нужд, а исключительно для поиска истины не в смысле непосредственного ответа на вопрос “как жить?”, а прежде всего ответа на вопрос, что и как, по каким законам может существовать. Это непрерывная и упорная работа мысли над смыслами слов и работа языка, стремящегося непротиворечиво и отчётливо выразить мысль.

Видимо, в отмеченном понимании философии есть действительно уникальное порождение эллинского гения. Во всяком случае современные данные из истории других народов не свидетельствуют о существовании чего-то подобного в других географических регионах ранее, чем философия возникает в Древней Греции. Восточная мудрость хотя и старше греческой, но совсем другого типа. Только после создания философии древними греками она стала доступной другим народам и стимулировала их самостоятельные поиски на той же ниве. Но такие поиски, конечно, оказывались проблематичными по самой своей природе, поскольку требовали возврата к философии античности, её осмысления и переосмысления в составе иной куль­туры и иного времени. Они требовали в том числе отсечения того, что оказы­валось заведомо неприемлемым. В последнем случае не могло не возникать соблазнов и искушений, вызванных неоспоримым очарованием древних.

Итак, греческая философия начинается, по-видимому, с нескладного тезиса о том, будто вода есть материнское лоно всех вещей, принадлежащего Фалесу Милетскому. Однако справедливо суждение Ф. Ницше: “Слова Фалеса «всё – вода» подымают человека выше червеобразного ощупывания и ползания кругом, свойственных отдельным наукам, он предчувствует конечную разгадку всех вещей и благодаря этому предчувствию побеждает обычную тусклость более низких ступеней познания” (Ницше Ф. Философия в трагическую эпоху Греции. М., 1994. Стр.203). Действительно, сказав, что “всё из воды”, Фалес сказал нечто большее, а именно то, что мир об­ладает целостностью, единством. Одновременно он выразил убеждение, что данные чувственного опыта, то есть то, что мы видим, слышим, осязаем и так далее, - это ещё не всё, и мы, следовательно, имеем право на мысленную ги­потезу. Последняя не вытекает непосредственно из фактов наблюдения, но не должна противоречить им; она призвана их объединить и обобщить. Доказательством её истинности может служить её логическая непротиворечивость и возможность с её помощью нечто объяснить, предвидеть, открыть. По пути указанному Фалесом, пошли другие древние философы, а вслед за ними и последующая философия.