158557 (Мир человека и человек в мире: философско-теоретические и научно-методологические аспекты), страница 14

В период расцвета новоевропейской философии и гуманистических учений французских просветителей проблема конфликта была вплетена в контекст размышлений о социальных противоречиях, столкновении интересов и ценностей человека. С открытой критикой вооруженных конфликтов и насилия в VIII в. выступили Д. Дидро, Ш. Монтескье, ЖЖ. Руссо, Вольтер. Они говорили о возможности прийти к вечному миру и человеческой гармонии посредством ликвидации феодальных устоев.

С развитием естествознания учения о конфликте переместились в естественнонаучную плоскость и нашли свое выражение, прежде всего, в дарвинизме. В концепции Ч. Дарвина борьба за существование занимала центральное место. По мнению ученого, она составляет естественный механизм отбора наиболее сильных и приспособленных особей. Хотя Дарвин не распространял эти идеи на процессы общественного развития, но его учение заложило основы для многих социологических и психологических теорий конфликта. Так, широкое распространение в XIX-XX вв. получила теория социального дарвинизма, сторонники которой (Г. Спенсер, У. Самнер) объясняли эволюцию человеческого общества биологическими законами борьбы за существование и естественного отбора, они считали, что природная агрессивность человека неизбежно проявляется в разного рода конфликтах (1, С. 13).

Таким образом, Ч. Дарвин и последователи его теории подчеркивают ведущую роль конфликта в развитии природы, человека и общества.

В отличие от концепции социального дарвинизма, классовая теории К. Маркса и Ф. Энгельса усматривает источник конфликта в порочном устройстве самого общества. В бесклассовом обществе нет места конфликтам. Конфликт, по их мнению, – неизбежное условие революционного изменения общества. Однако насилие на пути к созданию такого общества неизбежно – т.е. путь к бесконфликтному обществу лежит через конфликт.

На рубеже XIX–XX вв. все большее влияние на разработку проблематики начала оказывать социология. Одним из основателей конфликтологии как науки является немецкий социолог Г. Зиммель. Он считал, что конфликт в обществе неизбежен. Но если, по мнению К. Маркса, конфликт произрастает исключительно в системе господство – подчинение и всегда ведет к разрушению или социальным изменениям, то с точки зрения Г. Зиммеля, история культуры может быть осмыслена как история конфликтов и примирений, сходств и различий между людьми и социальными группами, а борьба – наиболее важное из всех общественных взаимодействий.

В 20-е гг. XX в. представители чикагской социологической школы разделяли взгляды Г. Зиммеля на проблему конфликта. Они рассматривали конфликт как важнейший источник перемен в обществе и главный тип социального взаимодействия (3, С. 15).

Р. Дарендорф, немецкий социолог и философ, утверждал, что вся общественная жизнь является конфликтом, поскольку она неустойчива и изменчива. В конфликте находится творческое ядро всяких сообществ и возможность свободы.

В начале XX в. интерес к проблеме конфликта возрастал, что обуславливалось существованием объективной потребности в исследовании этого явления. Однако уже с 30-х гг. теоретический интерес к конфликтологической проблематике начал постепенно снижаться.

События 80 – 90-х гг. XX в. Европе и в нашей стране привели к значительным изменениям в теоретических подходах к конфликтам. В трудах современных философов подчеркивается, что при рассмотрении проблемы конфликта необходимо использовать важнейшие элементы всех основных теорий, что позволит понять специфику проблемы конфликта в современной науке (5).

Таким образом, традиции накопления конфликтологических представлений имеют многовековую историю. Идеи противоречий, борьбы противоположных начал, конфликта и согласия, войны и мира были в центре многих философских направлений. Одни философы приписывали конфликту положительную роль в жизни человека и общества, другие – резко отрицательную. Большинство представителей различных эпох рассматривает конфликт как неотъемлемую часть человеческой жизни, как необходимость. Действительно, состояние конфликта – естественная необходимость, ведь его возникновение дает толчок всевозможным изменениям, преобразованиям природы, общества и человека, т.е. является условием их существования и развития.

Примечания

1. Анцупов А.Я., Шипилов А.И. Конфликтология. – М., 1999. – 551 с.

2. Г.В. Гриненко. История философии – М., 2007. – 688 с.

3. Дмитриев А.В. Конфликтология. – М., 2000. – 320 с.

4. Конфликт как явление социального мира на современной исторической дистанции // Мир психологии. – 2005. – № 2. – С. 16 - 23.

5. Новосельцев В.И. Системная конфликтология. – Воронеж, 2001. – 176 с.

6. Руткевич М.Н. Социальный конфликт: философское измерение // Вестник российской академии наук. – 1994. – № 6. – С. 479 - 489.

А.В. Воронцов,

СГУ, Ставрополь

КРИТЕРИИ НАУЧНОСТИ И ПРОБЛЕМА ЛЕГИТИМАЦИИ

ЗНАНИЯ В ПСИХОЛОГИИ

В нынешней ситуации постмодерна происходит постепенный отказ от наукоцентризма в пользу как легитимации иных познавательных практик, так и увеличения способов легитимации знания, основанных на качественно иных содержательных критериях. Дополнительную актуальность данная проблема приобретает в контексте философского анализа специфики развития гуманитарных наук, формирование методологий которых находилось в тесной зависимости от естественнонаучного эталона познания и связанных с ним натуралистических программ. Современные проблемы философии науки, касающиеся отношений между наукой и ненаукой, предполагают необходимость дискурса о критериях, позволяющих отделять первое от второго, тем самым обозначая специфику исследовательских практик и эпистемический статус результатов познавательной деятельности.

Общая проблема определения научного знания как отличающегося от других форм постижения действительности требовало определения нормативов, посредством которых и можно было бы провести демаркационную линию между научным и вненаучным. Такими нормативами и стали критерии научности. В.В. Ильин выделяет три группы данных нормативов (1): универсальные (формальная непротиворечивость, причинно-следственная связность, опытная проверяемость, рациональность, воспроизводимость, интерсубъективность и др.), исторически-преходящие нормативы и дисциплинарные критерии. Однако данные нормативы являются следствием существования эталонов познания. Эти эталоны способны функционировать в рамках одной науки, а выражением данной ситуации является существование сильно различающихся исследовательских программ.

Психология – одна из наук, которая существует в ситуации перманентного кризиса, что, возможно, и является отражением противоборства различных эталонов познания. Современная психология оказывается фактически разделенной на два лагеря: сторонников гуманитарной и естественнонаучной психологии. Также можно говорить о разделении психологов на исследователей и практиков, а также о сосуществовании в деятельности последних различных познавательных стратегий. Так, Е.А. Климов (2) в своей статье, посвященной описанию современного состояния психологической науки, отмечает, что практикующие психологи выполняют исследования (например, для защиты кандидатских диссертаций), используя и опираясь на уже существующие и принятые большинством научного сообщества исследовательские стандарты, в то же время отвергая уникальность тех феноменов, с которыми они сталкиваются в своей практической работе. Именно поэтому встает вопрос о самой потенциальной возможности «законной прописки» этих специфических явлений в психологии, которая, наверно, как и другие науки, сталкивается с проблемой преодоления догматических стандартов. Существование двух эталонов познания – гуманитарного и естественнонаучного - и обуславливает разделение психологического сообщества на разные группы.

Принятие экспериментального метода в психологической науке позволило приобрести ей научный статус, однако, первые лабораторные эксперименты очень отдаленно напоминали современные исследовательские практики, выполняемые в русле данного метода, и связано это прежде всего с увеличением в познавательной практике значения интерсубъективности – одного из универсальных критериев научности. Следование данному критерию и рождает тот тип анонимного и безличного субъекта, который присутствует в исследовании, и тот тип дискурса, посредством которого эксплицируется психическая реальность. Т.В. Корнилова отмечает, что если субъективная реальность не может быть наблюдаема, то это не является предпосылкой для отказа от критерия интерсубъективности (3).

Во многих исследованиях экспериментатор элиминируется из исследования – в некотором смысле это и есть следование критерию интерсубъективности, реализацией строго научного подхода. Это означает, что в процедуре эксперимента остается субъект-манипулятор, но не субъект-человек. Активность экспериментатора при этом означает функциональный контроль переменной, которая выступает в качестве независимой, планирование эксперимента и его проведение. Иначе говоря, экспериментатор должен вести себя так, чтобы научный дискурс мог свободно отображать действительность, существуя как бы автономно и независимо от исследователя, представляя собой констатацию «положения дел».

И все же позиция экспериментатора на самом деле не является такой отстраненной, прежде всего из-за проблемы создания особого коммуникативного пространства, в котором и будет проходить эксперимент. И если в теории роль экспериментатора как организатора исследования заключается в том, чтобы проводимое экспериментальное исследование не могло потерять своей «чистоты» (то есть удовлетворять критериям объективности в том виде, в котором они сформулированы в рамках представлений о них в психологической науке), то на практике это означает игнорирование его влияния на ситуацию экспериментирования: «Примерно 98% психологов считают влияние экспериментатора серьезной методологической проблемой, но на деле о контроле и учете его заботятся гораздо меньше» (4, С. 60).

В экспериментальной психологии достаточно большое значение имеет принцип инвариантности результатов, состоящий в том, что полученные данные могут воспроизводиться и в других исследованиях, построенных аналогично уже проведенному. По мнению В.Н. Дружинина, в основе научного метода лежит его инвариантность – независимость от субъекта, от объекта познания, от времени проводимого эксперимента. Иначе говоря, фактичность полученных данных должна быть действенна для всех ситуаций, схожих с экспериментальной: «Научный результат должен быть инвариантным относительно пространства, времени, типа объектов и типа субъектов исследования» (4, С. 17). На наш взгляд, принцип инвариантности имеет и другие следствия. Влияние побочных переменных невозможно полностью исключить, и в связи с этим принимается главное допущение, непринятие которого может перечеркнуть всю объективность экспериментальной работы в принципе. Многие экспериментальные планы представляют собой такие планы, которые основаны на «презумпции константности». Смысл данной идеи наиболее четко выражен в игнорировании феномена времени, которое, естественно, откладывает свой особый отпечаток на человека, и в игнорировании других черт личности, которые могут быть связаны с зависимой переменной, представляющей наибольший интерес для экспериментатора.

Утверждение принципа инвариантности, на наш взгляд, является следствием невозможности полного следования критерию интерсубъективности. Таким образом, один из критериев научности данных представляет собой единство декларируемого норматива и практического допущения.

В.Н. Дружинин выделяет две специфические особенности, характерные только для эксперимента в психологии – это наличие инструкции и потенциальная возможность изменения объекта, его динамичный характер. И, наконец, еще один важный феномен, который практически не проговаривается в самом экспериментальном исследовании – это «настроенность» испытуемых на эксперимент. Иначе говоря, их готовность выполнять задания, которые им предлагаются. В психологии эксперимент возможен лишь тогда, когда испытуемый согласен вступить в экспериментальное взаимодействие с психологом-экспериментатором. В.Н. Дружинин делает вывод о том, что эта ситуация выражает более общий методологический принцип, гласящий о том, что человек проявляет свои человеческие свойства не иначе как во взаимодействии с другими людьми (4, С. 267). Экспериментаторы исходят из той же установки, которая лежит в основе бихевиористского понимания объекта изучения как изначально пассивного. Суть ее заключается в следующем: испытуемый выполняет задания, которые предложил ему экспериментатор, или, иначе говоря, поведение психологической системы является исполнительным.

Идея экспериментирования в психологии предполагает и множество других допущений. Например, предположение, на котором основывается вся психодиагностика, прибегающая к большим исследовательским выборкам, заключается в следующем: анонимные испытуемые являются более открытыми. Примечателен следующий факт, который имеет огромное значение для формирования «настроенности» испытуемых в диагностической части эксперимента: те испытуемые, которые не являются анонимными, более ответственно относятся к своей деятельности и результатам (4, С. 64).

Однако проблема существования «настроенности» испытуемых, которая имеет место в ситуации экспериментирования, не подразумевает под собой обязательной объективности получаемых данных. Если в ситуации практической помощи клиент сам несет ответственность за говоримое, в исследовании любые высказывания являются материалом для дальнейшей проверки на их фикционность. Именно в этом проявляется абсолютно противоположное отношение к установкам относительно доверия, которые присутствуют у экспериментатора и практика. Вопрос о соотношении объективной реальности с субъективной реальностью просто не актуален в ситуации психологической практики, так как человек самостоятельно раскрывает свой мир и способ своего видения, одновременно постулируя его как единственно реальный, данность. Иначе говоря, человек уже «живет» в определенном мире, и вопрос о действительной реальности не решается самим психологом – он уже есть как ситуация наличного (здесь-и-теперь) бытия. Самоописания, с которыми имеют дело психологи-практики, уже представляют собой готовые онтологии мира, в котором существуют клиенты. Фактичность реальности уже задана онтологией представленного мира, и в задачи психолога этого направления уже не входит четкое установление связей между переживанием и действительностью.

Главная проблема, которая оказывает максимальное влияние при изучении индивидуальных особенностей личности, – уникальность испытуемых, которая может оказаться иррелевантной для экспериментальной теории. Тем не менее, употребление тестов, которые призваны измерять степень изменения многих психологических характеристик, является неотъемлемым атрибутом экспериментального процесса. И если первоначально диагностика решала локальные задачи, например, выявление умственных способностей или коэффициента интеллекта, и принятые критерии объективности действовали в отношении изучения отдельных параметров, то изменение сложности изучаемых объектов не привело к существенным изменениям в понимании критериев объективности: «Выдвижение личности в качестве объекта психологической диагностики означает, что принимаются те требования, которые стали каноническими в этой психологической дисциплине» (5, С. 31).

Однако наряду с естественнонаучными в психологии существуют и гуманитарные идеалы познания. Представления о психологии как гуманитарной науке связаны с использованием специфического для гуманитарных наук метода – герменевтики. Согласно мнению некоторых исследователей, разница между познанием природы и гуманитарным познанием, может заключаться в том, что «…в гуманитарном познании широко используются герменевтические приемы исследования, в естественнонаучном познании они находят менее широкое применение» (6, С. 131).

По мнению В.Н. Дружинина, перспективы применения герменевтического метода (автор употребляет словосочетание «разрешающая мощность метода») растут по мере возрастания структурного уровня личности, первый из которых связан с физиологическими особенностями организма, а высший – с уникальной индивидуальностью человека.

В психологии герменевтический метод в обычных исследованиях применяется мало, и связано это прежде всего с полным изменением позиции субъекта исследования – психолога. Высокое значение начинает приобретать опыт и компетентность в случае анализа единичного случая (3). Таким образом, изменение метода познания качественно меняет экспериментальную схему. В данном случае приобретает значение индивидуальные качества исследователя, сам исследователь теряет свою анонимность, и его действия подлежат обязательной экспликации в ходе исследования.