139105 (Христианство в России в XVII–XVIII веках)

Реферат

Христианство в России XVII – XVIII веках

1. Патриарх Никон. Обрядово-культовые реформы

С деятельностью Никона, занимавшего патриарший престол в 1652—1667 гг. в царствование Алексея Михайловича, связана важная страница в истории русской православной церкви.

За три года до того, как Никон стал патриархом, было обнародовано знаменитое Уложение царя Алексея Михайловича, содержавшее нечто вроде свода основных законов государства. Им были ущемлены интересы православной церкви: ограничивались масштабы церковно-монастырского землевладения, учреждался Монастырский приказ, который ведал управлением церковных земель, причем само это учреждение не входило в систему церкви. Кроме того, Уложением предусматривалась подсудность духовенства гражданскому суду; это решение затрагивало не только юридические права, но и материальные интересы церкви, ибо в какой-то мере лишало ее судебных пошлин и всех поборов, связанных с отправлением своеобразного правосудия того времени.

Никон относился к Уложению и к его порядку с ненавистью. Он называл Уложение проклятой книгой, а его установление — бесовским и еретическим.

Патриарх был весьма неравнодушен к мирским благам, он грабил страну в масштабах, до того времени неведомых. За сравнительно недолгие годы первого периода своего патриаршества (до удаления в Ново-Иерусалимский монастырь в 1658 г.) он сумел стать богатейшим после царя человеком в стране. Посетивший Россию в середине XVII в. архидиакон Антиохийского патриарха Макария Павел Алеппский писал: «...в то время как прежде было пожаловано от царя патриархии в угодье 10 000 крестьянских домов, Никон довел их число до 25 000, ибо всякий раз, как умирает кто-либо из бояр, патриарх является к царю и выпрашивает себе часть крестьян и имении умершего. Он взял также себе во владение много озер, кои приносят ему большой доход от соли и рыбы... патриарх Никон взял себе половину дохода монахов...»

Постепенно царь Алексей Михайлович начинал понимать, что обогащение и возвышение Никона грозят самодержавию прямым подчинением патриархии. Все ясней становились претензии Никона на превращение царя в простого исполнителя патриарших предначертаний. Развернулась борьба. Царь отстранил патриарха от участия в государственных делах, стал публично демонстрировать ему свое нерасположение и пренебрежение. Патриарх совершил демарш, который, как он, вероятно, считал, должен был заставить царя капитулировать. В 1658 г. он уехал из Москвы в свой Ново-Иерусалимский монастырь, оставив таким образом патриархию «вдовой». На царя это, однако, не оказало особого влияния. Ряд лет на патриаршем престоле фактически никого не было, хотя формально Никон продолжал сохранять свое патриаршее звание. В 1660 г. царь созвал собор для низложения Никона, но, несмотря на то что подавляющее большинство высказалось за принятие такого решения, дело не было доведено до конца, так как требовалось мнение остальных православных патриархов. Только в 1666—1667 гг. новый собор с участием их или их представителей объявил Никона лишенным патриаршего сана и приговоренным к ссылке в отдаленную пустынь. Главным обвинителем Никона выступил на соборе царь, который перечислил все причиненные ему обвиняемым обиды и все «беспокойства», доставленные им церкви.

И все же след, оставленный Никоном в истории русской церкви, был весьма значителен. В первые годы своего патриаршества, еще пользуясь благосклонностью и поддержкой царя, он начал исправление богослужебных книг, послужившее исходным моментом для раскола и старообрядческого движения.

Назревшей задачей церковного «домостроительства» являлась унификация религиозной жизни во всей стране. Единому централизованному государству с одной государственной религией должны были соответствовать и общие внешние формы культа — одинаковый текст молитв, один и тот же чин богослужения, одни и те же формы магических обрядов и манипуляций, составлявших самый культ.

За время, прошедшее с христианизации Руси и позаим-ствования ею византийского ритуала богослужения, в нем произошли некоторые изменения. В частности, крестное знамение в те времена практиковалось двуперстное, а с конца XII в. получило право гражданства троеперстное. На Руси же укоренилось двуперстное, так что, когда по никоновской реформе в богослужение стали внедрять троеперстное крестное знамение, это было воспринято как неслыханное новшество. Да и независимо от изменений, которые могли произойти в самой Византии, любое новшество в делах веры казалось русским православным людям нарушением основ благочестия, которое обязательно должно было быть древним.

Когда стало ясно, что исправление книг по греческим образцам будет неминуемо связано, с ломкой многих, укоренившихся в русской церкви форм выполнения обрядов, Никон решил заручиться поддержкой Константинопольского патриарха Паисия в этой сложной и деликатной операции. Немедленно после собора 1654 г. он обратился к Паисию с 27 вопросами почти исключительно обрядового характера: когда зажигать лампадарию свечу в церкви, когда открывать царские врата, где класть антиминс по окончании литургии — над потиром или под ним и т. д. Патриарх Паисий попытался уклониться от ответа на поставленные вопросы, проявив при этом известную широту взглядов: в общем он не рекомендовал Никону начинать ломку установившихся форм. Но Московский патриарх все же предпринял такую ломку, преодолев сильное сопротивление церковных и светских кругов, отстаивавших старину. Основными нововведениями были следующие: крестное знамение надо было творить тремя пальцами, а не двумя; крестный ход вокруг церкви совершать не с востока на запад (посолонь), а с запада на восток (противу солнца); вместо земных поклонов надо делать во время богослужения поясные; почитать крест не только восьмиконечный и шестиконечный, но и четырехконечный; аллилуйю петь трегубую, а не сугубую; литургию служить не над семью просвирами, а над пятью.

В так называемую неделю православия 1656 г. на торжественной службе в московском Успенском соборе была провозглашена анафема всем придерживающимся двуперстного крестного знамения. Мотивировка такого резкого осуждения этой формы обряда выглядела так: при двуперстном знамении большой палец, соединенный с двумя «малые персты», символизирует вместе с ними троицу, но таким способом, что ее ипостаси выглядят неравными, а два пальца, которыми производится крещение, выражают два естества Христова, но не нераздельные, а раздельные. Все это означает явственную ересь Нестория, за каковую полагается, конечно, отлучение от церкви. Искусственность такой мотивировки бросается в глаза. Но, как и в большинстве случаев, когда речь идет о разногласиях по обрядовым и даже по догматическим вопросам, в основе всей борьбы лежат не сами эти разногласия по их существу, а складывающаяся обстановка взаимоотношений между различными борющимися группировками. В данном случае царю и Никону надо было навязать церкви и верующим единую культовую систему, а обстановка сложилась так, что эту роль могла выполнить лишь система, базировавшаяся на греческих богослужебных книгах.

В. О. Ключевский считает, что ожесточенная борьба патриарха против старых обрядов вовсе не оправдывалась «убеждением Никона в их душе вредности и в исключительной душеспасительности новых». Он приводит факты, свидетельствующие о том, что тот вообще равнодушно относился к вероисповедной основе самих разногласий со сторонниками старых обрядов. В разговоре, например, с раскаявшимся Иваном Нероновым Никон сказал о старых и новоисправленных богослужебных книгах: «И те, и другие добры; все равно, по коим хочешь, по тем и служишь». Из-за чего же тогда возникла борьба? Ключевский объяснял это следующим образом: «...церковная власть предписывала непривычный для паствы обряд; не покорявшиеся предписанию отлучались не за старый обряд, а за непокорность; но кто раскаивался, того воссоединяли с церковью и разрешали ему держаться старого обряда. Это похоже на пробную лагерную тревогу, приучающую людей быть всегда в боевой готовности». Очевидно, формула «разрешали держаться старого обряда» должна означать, что при условии публичного признания правоты церкви в ее нововведениях последняя смотрела сквозь пальцы на то, что практически их не всегда придерживались; главным было внешнее подчинение церкви. В.О. Ключевский с неодобрением пишет, что «такой искус церковного послушания — пастырская игра религиозной совестью пасомых». Но кому какое дело было тогда До религиозной совести?!

2. Старообрядческая оппозиция

Когда новые богослужебные книги начали рассылаться по стране и стало известно о проклятиях («клятвах»), налагаемых за исполнение старых обрядов, возникло всеобщее недоумение и недовольство. В тяжелом положении прежде всего оказалось сельское духовенство. Ему надо было переучиваться, а на это оно в массе своей не было способно. В большинстве своем оно было малограмотным, училось по слуху, а здесь следовало руководствоваться книжным текстом. Кто не мог переучиваться, должен был искать себе новое место в жизни. Понятно, что многие городские и особенно сельские священники ушли в раскол старообрядчества.

Реформы встретили сопротивление и в среде городского духовенства. Ломка, произведенная Никоном, вызвала их возмущение и протест, главными выразителями которого явились Аввакум и Иван Неронов. К ним примкнула довольно многочисленная группа «справщиков» (редакторов), среди которых выделялся своей активностью священник Никита из Суздаля (Пустосвят); из справщиков известны также Лазарь из Романова и московский дьякон Федор. К оппозиции примкнули коломенский архиепископ Павел, князь Львов и некоторые другие высокопоставленные миряне из бояр.

Первые же протесты Аввакума против новшеств навлекли на него преследования: он был сослан сначала в Тобольск, потом в Забайкалье. После собора 1656 г. преследования ревнителей старины стали массовыми — они были разогнаны по отдаленным монастырям, причем некоторые не без членовредительства: урезывание языков и кнутобойство должны были убедить их в правильности трехперстного знамения и трегубой аллилуйи.

Тем временем впал в царскую немилость и Никон. Его удаление от дел не изменило, однако, хода реформы. При поддержке царя церковные иерархи продолжали рассылать новопечатные книги, требовать неукоснительного служения по ним и жестоко карать всех сопротивляющихся. В 1666—1667 гг. был проведен церковный собор, который, с одной стороны, низложил инициатора реформ с патриаршего престола, а с другой — подтвердил курс на последовательное проведение этих реформ. Собор закончил свою работу в 1667 г. в присутствии и с участием некоторых восточных патриархов.

Аввакум и другие ревнители старой веры были расстрижены и отправлены в Пустозерский острог, где должны были до смерти отбывать заключение в сырой яме, в холоде и голоде. Его два соратника, Лазарь и Епифа-ний, перед отправлением в тот же Пустозерск подверглись операции «урезания языка». По всей стране ловили «стояльцев за старую веру», пытали, били, обезглавливали и жгли.

Аввакум и в условиях Пустозерского острога не прекращал литературной деятельности. В своем «Житии», в посланиях, адресованных царю и своим последователям, он предстает перед нами как несгибаемый противник всего того, что внесли никоновские реформы в религиозный обиход православия. Трудно найти в выступлениях Аввакума какую-нибудь аргументацию, вытекающую из толкования Библии, из церковных документов, а тем более «от разума». Любопытно, что человек, переживавший неимоверные страдания за «веру» (в конце концов вера ли это?) и с удивительной выразительностью описывавший их, ничего не имел против принципа жестокой физической расправы по поводу веры, а лишь желал расправляться, вместо того чтобы быть объектом такой деятельности. Особенно ему хотелось получить в свои руки самого Никона. В страстном вожделении взывал Аввакум к царю Федору Алексеевичу: «А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илья-пророк, всех перепластал во един час... Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы никониян». В «Житии» он протестует против того, что такие меры предпринимаются против него и его единомышленников: «...огнем, да кнутом, да висилицею хотят веру утвердить! Которые-то апостоли научили так?—не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолом так учить». Объяснить такую возможность применения здесь этой беспринципной морали можно только тем, что это не первый и не последний пример такого рода в истории религии.

Кончилось реальное, а не литературное житие протопопа Аввакума тем, что в 1682 г. он был сожжен заживо в Пустозерске.

Оборотной стороной мрачной истории жизни и смерти старообрядческого мученика надо признать то обогащение истории русской литературы, которое ознаменовано его произведениями. «Житие» явилось шедевром мировой классики в этом жанре. Замечательный полемический темперамент, потрясающая искренность, сила сатирического описания, блеск языка и стиля, не останавливающегося в духе того времени перед самыми «солеными» оборотами и выражениями,— все это придает произведениям Аввакума непреходящую историческую ценность. Стоит, однако, вспомнить, ради чего расточались все эти сокровища таланта и темперамента, чтобы был внесен еще один штрих в картину тех издержек и убытков, которые претерпела история культуры в результате того, что тысячелетиями над ней тяготели религиозные кошмары.

В дальнейшем история борьбы церкви со старообрядческой оппозицией приняла тем более широкие масштабы, что последняя разрослась и охватила разнообразные социальные слои и группы. Они увидели в борьбе, которая завязалась между сторонниками и противниками обрядовых нововведений, идеологическое выражение своих интересов и требований. Низшее духовенство было Недовольно не только тем, что ему приходилось переучиваться, но и своим материальным положением и тем систематическим ограблением, которому оно подвергалось со стороны церкви. Крестьянство волновалось из-за неуклонно шедшего процесса его все более жестокого закабаления дворянством и монастырями, окончательно узаконенного Уложением царя Алексея Михайловича. Посадские люди были недовольны все растущими поборами, которыми грабило их дворянское государство; К тому же среди них было немало беглых из бывших холопов и их потомков, которых в соответствии с укреплением крепостнических порядков все активнее разыскивали с целью возвращения бывшим владельцам и нового закабаления. Недовольные были и в верхах общества — среди бояр, мечтавших о восстановлении прежних феодальных вольностей, ущемленных окрепшей абсолютистской монархией. Вся эта разнородная среда находила оформление своего враждебного отношения к сложившимся порядкам в представлении о том, что эти порядки нехристианские, неблагочестивые и неугодные богу, что царь и его окружение вместе с патриархом и церковью порвали с истинной верой и предались антихристу. Доказательства обнаруживались очень легко: все исконное православное богослужение до неузнаваемости извращено, даже крестное знамение превращено в подобие какого-то бесовского кукиша, не говоря уже о всем прочем.