Лекция 06() (Лекции по истории (ещё одни)), страница 6

В следующие месяцы Германия была очищена от неприятеля. В ночь с 8 на 9 декабря союзная армия переправилась через Рейн и вторглась в пределы Франции. 20 января Александр наблюдал за сражением у Ла-Ротьера, а затем под градом пуль переправился через Вуару. 27 января он отправился в Труа, где депутация французских аристократов подала ему петицию с просьбой восстановить во Франции власть Бурбонов. Александр отвечал на это: "Прежде, чем помышлять о Бурбонах, нужно победить Наполеона". Еще раньше, находясь в Лангре, он сказал: "Мы пришли сюда не за тем, чтобы дать короля Франции". В это время ещё никто не предполагал, что Бурбоны вернутся к власти, и сам Александр менее всего был расположен к этому. Вплоть до начала марта Наполеону удавалось, появляясь в разных местах, наносить союзникам ощутимые удары. Но силы были слишком неравны - французы сражались уже на пределе своих возможностей, в то время, как союзники все более наращивали мощь.

18 марта союзная армия уже стояла в виду Парижа. Прежде, чем приступить к штурму, Александр послал к маршалу Мармону, командовавшему парижским гарнизоном, полковника Орлова и предложил не разворачивать боев в Париже, дабы сохранить этот замечательный город для Франции и всего мира. После долгих споров, которые продолжались целый день, маршалы Мармон и Мортье согласились уйти из столицы со всем гарнизоном и сдать город союзникам без боя. Как значилось в восьмом пункте договора, "Париж поручается великодушию Высоких Союзных держав".

С актом капитуляции Орлов поспешил к Александру и застал его .уже в постели. Император внимательно выслушал его доклад, спрятал акт под подушку и сказал просто: "Поцелуемся. Поздравляю вас: ваше имя соединено с великим событием". Цель, которую он поставил перед собой в страшном сентябре 1812 года, была достигнута - Париж лежал у его ног.

Рано утром 19 марта Александр очень ласково принял парижских депутатов, постарался успокоить их насчет судьбы города, вверенного его великодушию, и в очередной раз повторил, что ведет- войну, против Наполеона, а не против Франции. Вслед за тем приехал посланный Наполеоном Коленкур и предложил заключить мир на тех условиях, которые он прежде отвергал. Но Александр отвечал, что уже слишком поздно, что ни он, ни его союзники больше не будут вести переговоры с Наполеоном и что единственным способом завершить войну может стать только отречение его от престола.

В тот же день Александр, сопровождаемый Фридрихом-Вильгельмом и Шварценбергом, торжественно въехал в Париж. Это был час его триумфа. Среди громких ликований и оваций он обратился к ехавшему рядом Ермолову и сказал: "Ну что, Алексей Петрович, теперь' скажут в Петербурге. Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали простачком". - "Не знаю, государь, - отвечал Ермолов. - Могу сказать только, что слова, которые я удостоился услышать от Вашего Величества, никогда еще не были сказаны монархом своему подданному".

На восторженные крики парижан в свою честь, Александр отвечал: "Да здравствует мир!" Он-остановился в доме Талейрана, где сейчас же началось совещание о послевоенном устройстве Франции. Александр объявил, что союзники готовы для достижения мира признать во главе Франции кого угодно. Талейран отвечал, что только Бурбоны могут послужить основанием мира. Фридрих-Вильгельм и Шварценберг горячо поддержали это мнение. Александр. отвечал, что не может противиться возвращению древней европейской династии, если сами французы этого хотят.

20 марта Талейран созвал Сенат, который избрал временное правительство. На следующий день Сенат объявил о низложении Наполеона. Александр в знак своей доброй воли пообещал безвозмездно вернуть всех французских пленных. Он принял Коленкура, приехавшего от Наполеона с прежними предложениями. "Я не питаю никакой ненависти к Наполеону, - сказал Александр. - Он несчастен, и этого довольно, чтобы я позабыл зло, сделанное им России. Но Франция и Европа имеют нужду в мире и не могут пользоваться им при Наполеоне. Пусть он требует, что пожелает собственно для себя". Коленкур спросил, на что же 'может теперь рассчитывать его император. Александр отвечал, что готов предложить ему в собственность остров Эльбу.' 24 марта. корпус маршала Мармона почти в полном составе перешел на сторону Временного правительства и прибыл в Версаль. Это сразу усилило позиции Бурбонов, а с другой стороны решило судьбу Наполеона. 25 марта он подписал свое отречение, а 30 марта - после неудачной попытки самоубийства - и трактат о перемирии.

17 апреля Александр отправился в Компиень встречать вернувшегося из эмиграции Людовика XVIII. В первом же разговоре он настоятельно рекомендовал королю для упрочения своего положения принять конституцию, составленную Сенатом. 21 апреля Людовик въехал в Париж, а 18 мая был заключен мир, согласно которому Франция вернулась к границам 1792 года. Что касается послевоенного устройства Европы, то оно должно было решиться на конгрессе в Вене. Союзные монархи отплыли в Англию. Они прибыли туда 26 мая и были встречены с блистательным триумфом. 15 июня, осмотрев лондонские достопримечательности и распрощавшись ненадолго с союзниками, император отправился через Голландию и Германию в Россию. Он вернулся в Петербург 12 июля, пробыв в отсутствии полтора года.

***

Пребывание Александра в России на этот раз было недолгим. Уже 2 сентября 1814 года он отправился на конгресс в Вену. Александру был отведен один из самых роскошных дворцов императора Франца - Ховбург. На полгода Вена обратилась в центр Европы. Кроме двух императоров сюда съехалась дюжина королей л королев и. больше сотни владетельных особ.' Заседания конгресса проходили среди бесконечных балов, театральных представлений и развлечений. На раутах, праздниках и прогулках завязывались бесчисленные романы и любовные связи. На этом блистательном небосклоне российский император являл собой звезду первой величины. Кроме славы победителя Наполеона и нового Агамемнона, он покорял всех обворожительными манерами, кротостью, царственной простотой и чисто мужским обаянием. Он участвовал во всех развлечениях, танцевал больше других монархов и едва ли не лучше их всех, число его любовных романов перевалило за десяток. Прежде всего Александр пленил сердце очаровательной красавицы графини Юлии Зичи. Затем его любовницей стала "русская Андромеда" княгиня Багратион, которую он отбил у князя Меттерниха. Прекрасная герцогиня Саган, как говорят, сама преследовала ухаживаниями русского императора и даже однажды забралась к нему в карету, но он не захотел воспользоваться обстоятельствами. Зато он между прочим влюбил в себя великосветскую красавицу графиню Эстергази, а вслед за ней венгерскую графиню Сегеньии княгиню Ауэсперг. Было много и других связей. О них становилось известно венской полиции, в чью обязанность входило постоянно наблюдать за безопасностью Александра.

Между тем с первого дня конгресса прежние союзники начали жестокую борьбу за преобладание в послевоенной Европе. Прежде всего толковали о решении Александра восстановить Польшу. Этот план все осуждали. Только Фридрих- Вильгельм готов был отказаться от своих польских областей при условии, что получит вознаграждение в Германии, причем имел в виду Саксонию. Это вполне могло устроиться: саксонский король вследствие преданности своей Наполеону находился в плену у союзников и считался у германских патриотов изменником народному делу, потерявшим поэтому право на корону. Не дожидаясь общего одобрения, оба монарха приступили к осуществлению своих желаний: Александр отдал приказ русским войскам очистить Саксонию, куда немедленно вступила прусская армия. Одновременно великий князь Константин занял герцогство Варшавское и обратился к полякам с призывом встать на защиту их национальных интересов. В конце концов решили, что Польша отходит к России под именем Царства Польского и император волен ввести здесь конституцию по своему желанию. Но саксонский вопрос возбудил страшное ожесточение. Страсти настолько накалились, что представители второстепенных германских держав стали толковать о войне, которая должна окончиться падением Пруссии. Фридрих-Вильгельм не переставал требовать всей Саксонии и в свою очередь грозил войной. Талейран умело воспользовался обстоятельствами, и по его инициативе 3 января 1815 года был заключен секретный оборонительный союз между Австрией, Англией и Францией, направленный против России и Пруссии. К союзу немедленно присоединились Бавария, Ганновер и Нидерланды. Но война не началась. Лорд Касльри первый начал искать компромисс и советоваться с Александром уже на третий день после заключения договора. Он завел речь о том, что саксонскому королю должно оставить хотя бы часть Саксонии с Дрезденом, а за это наделить Пруссию чем-нибудь из Польши. Александр отвечал, что польское дело кончено, но он согласен на компромисс, если Фридрих-Вильгельм не возражает. Александр сам взялся уговорить прусского посланника Гарденберга, обещал ему вместо Лейпцига Торн, и дело закончилось взаимными уступками.

Посреди этих споров в марте 1815 года пришло вдруг известие о том, что Наполеон высадился во Франции и стремительно движется на Париж. Члены конгресса прежде всего начали упрекать императора Александра, зачем он настоял на отсылке Наполеона на остров Эльбу, в такое близкое соседство с Италией и Францией; но потом, по инстинкту самосохранения, должны были подчиниться влиянию русского императора. Опасность, снова исходившая от Наполеона, восстанавливала значение императора Александра, его первенство среди союзных государей.

25 марта подписан был договор между Россией, Пруссией, Австрией и Англией, в котором союзники обязывались соединить все свои силы для поддержания Парижского договора 30 мая 1814 года и решений Венского конгресса. Россия, Австрия и Пруссия обязались выставить немедленно по 150 тысяч войска, Англия - выплатить 5 миллионов фунтов субсидий.

Людовик XVIII бежал из Парижа, забыв впопыхах на своем столе тайный договор, заключенный Талейраном против России. Наполеон первым делом переслал его Александру. Но напрасно старался он возбудить в нем мелочные обиды. Александр слишком хорошо знал своих союзников, чтобы чему-нибудь удивляться. Он пригласил к себе Меттерниха, показал ему документ и бросил его в камин. Больше о нем не вспоминали.

События разворачивались так быстро, что ни сам Александр, ни русская армия не успели принять в них участия. В июне французы были окончательно разбиты в битве при Ватерлоо англичанами и пруссаками. А 7 июля герцог Веллингтон и князь Блюхер вступили в Париж. На этот раз победители были настроены гораздо менее снисходительно. Громко говорили о том, что пора покончить с Францией, этим рассадником революций и войн, что надо свести ее к границам, какие она имела до Людовика XIV, а еще лучше расчленить ее на несколько отдельных независимых королевств. Когда 10 июля в Париж приехал Александр, Людовик XVIII бросился к нему с мольбой о защите. Он надеялся на мягкость русского государя и не ошибся. 26 июля граф Каподистрия представил союзным министрам меморандум, в котором от имени Александра заявлялось, что, поскольку целью войны было поставлено поддержание парижского договора 1814 года, нельзя теперь требовать его изменения. Несмотря на сильные возражения немецких дипломатов и генералов, заключенный в августе мир стоил Франции лишь ничтожных земельных потерь. Дело умиротворения было завершено, но оставалась тревога за будущее. Александру казалось, что после страшного урока, пережитого Европой за последнюю четверть века, должна наступить новая эпоха международных отношений - эпоха мира и согласия в полном соответствии с идеалами христианства. По мысли Александра^ сами монархи должны были подать пример христианской любви к ближнему. Поэтому будущая единая Европа представлялась ему в виде "Священного союза" государей.

Этот союз был давней и любимой мечтой Александра. Еще в 1805 году он предлагал Англии после усмирения Наполеона принять трактат, "который лег бы в основание взаимных отношений европейских государств". Трактат должен был определять "ясные и точные начала народного права" и стать первым шагом к осуществлению идеи вечного мира. Теперь, прежде чем предложить трактат императору Францу и королю Фридриху-Вильгельму, Александр прочел его баронессе Крюденер, известной филантропке и пророчице, которая имела в то время на него огромное влияние. "Я оставляю Францию, - сказал ей Александр, - но до моего отъезда я хочу публичным актом воздать Богу Отцу, Сыну и Святому Духу хвалу, которой мы обязаны Ему за оказанное покровительство, и призвать народы встать в повиновение Евангелию. Я желаю, чтобы император австрийский и король прусский соединились со мной в этом акте Богопочитания, чтобы люди видели, что мы, как восточные маги, признаем верховную власть Бога Спасителя". 14 сентября союзные государи поставили свои подписи под актом "Священного союза". В нем говорилось о том, что союзные монархи решились весь порядок взаимных своих отношений "подчинить высоким истинам, внушаемым вечным законом Бога Спасителя", и в политических отношениях "руководствоваться не иными какими-нибудь правилами, как заповедями сея Святыя веры, заповедями любви, правды и мира". Государи взаимно обязались пребывать в вечном мире и всегда "подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь, а подданными своими управлять, как отцы семейств" в том же духе братства.

"Священный союз" служил как бы блестящим завершением той великой миссии, которую взял на себя Александр: сокрушить Наполеона и, после двадцати лет кровопролитных войн, даровать Европе надежду на вечный мир. Это был не столько политический, сколько мистический акт, долженствующий подчинить право и политику велениям морали и религии.

***

В конце 1815 года, после четырехлетнего перерыва, Александр вернулся к внутренним преобразованиям в России. Он приехал в Петербург, сохранив все свои идеалы, но обретя новые взгляды на многие вещи. Александр сделался осторожным, даже мнительным, в его политике большое значение получили охранительные тенденции, которые многие современники поспешили окрестить реакционными. Любопытно, однако, что истинные реакционеры по-прежнему относились к Александру с недоверием - в их среде он слыл опасным либералом. И это было закономерно, ибо никто из тогдашних монархов так много не говорил о конституции, как Александр. Но с другой стороны, Александр слишком ясно видел, как любимые им просветительские идеи обращались в устах демагогов-революционеров в страшную разрушительную силу, способную ниспровергнуть современное общество. И с годами в Александре окрепло убеждение, что сами по себе идеи равенства и законности, свободы и конституции есть вещи опасные, если ради них забыты идеалы- христианства и если сами эти идеи попадают в среду общества темного и незрелого. Современная ему история давала, к сожалению, много оснований для таких опасений.